Глава 15
Схватив подвернувшуюся под руку швабру, Гавриэль вышел из укрытия, в два
прыжка настиг страшное чудовище и с силой ударил его по голове.
Раздался хлюпающий звук вынимаемой из грязи галоши; швабра легко пробила
череп каннибала, словно вошла в мягкую перезрелую тыкву. Тягучая клейкая
жидкость брызнула во все стороны. Гавриэль потянул на себя швабру, она не
поддалась. Господи, это конец! Еще мгновение и чудовище растерзает его. Он
посмотрел вокруг. Чем можно запустить в мертвеца? хрустальная ваза в
противоположном углу комнаты. Чтобы добраться до нее, надо пересечь салон
перед самым носом у деда. Странно, почему чудище до сих пор не обернулось
к нему?
Гавриэль ждал реакции мертвеца и приготовился к худшему, но то, что
произошло вслед за его отчаянным броском, не поддавалось никакой логике;
мертвец будто не почувствовал удара, а может не показал виду? он даже не
сдвинулся с места, продолжая мирно поглощать органы изувеченной жертвы.
Это было удивительно и непонятно. Швабра глубоко засела в его голове,
вызывая обильное выделение. Гаври отшатнулся от чудовища, поскользнулся в
темной луже крови и упал на перевернутый стол. Раздался треск сломанной
ножки. Острый деревянный шип, торчащий из брюха стола, больно уколол его в
бок. Гаври вскрикнул, но тут же вскочил на ноги скорее от страха, нежели
от боли. Перешагнув через лужу сгустившейся крови, он уперся спиной в
стену и замер, хотя мог выйти в коридор и позвать на помощь. Мысль о том,
что дорога открыта и можно бежать, не пришла ему в голову, он подумал о
детях, с которыми разделается мертвец, покончив с няней. Шум, поднятый
хозяином квартиры, привлек внимание мертвеца; какой странный и
необъяснимый факт – не удар, разрубивший голову почти надвое, а именно шум
насторожил каннибала. Он поднялся во весь свой гигантский рост и, медленно
обернувшись, к парню вперил в него свои пустые белесые глаза.
Это был высокого роста пожилой человек с глубокими морщинами на дряблом
лице. От его левого уха и до верхней, безвольно нависшей губы, тянулся
глубокий шрам от ножевого ранения. Голова, рассеченная шваброй, была
покрыта густым для столь старческого возраста бобриком седых волос. Из
трещины вытекал гной, вперемежку с раздробленной черепной костью. Вряд ли
человек может выдержать подобный удар, но на мертвеца он не произвел
особого впечатления, тот словно не чувствовал торчавшей из головы швабры.
«На мозг вроде непохоже» – лихорадочно думал Гаври, с отвращением
наблюдая
за растекающейся по полу клейкой жидкостью. Брызги желтого гноя залепили
ему брюки, пиджак и рубашку.
Лишившись своего неприхотливого оружия, Гаври стоял охваченный животным
страхом и глядел на жилистые руки монстра, с которых тягуче стекали черные
капли крови. Такие руки Гаври видел у резника на бойне, куда его
мальчишкой привел отец, служивший контролером кашрута.
Эта бойня часто снились ему в детстве, и мама, считая своего первенца
излишне чувствительным, отказалась от вековой мечты еврейских матерей
выучить свое чадо на врача. Впрочем, чтобы доказать предкам, что вид крови
вовсе не пугает его, он записался в элитные части и не раз отличался потом
в стычках с террористами. За два года войны он видел много смертей: почти
в каждой вылазке гибли солдаты, но вид крови уже не пугал Гаври. Эта была
кровь товарищей, которых он любил, и ему было больно терять их.
С минуту чудовище стояло, не двигаясь, как бы изучая его. Он был уверен,
что настал его смертный час и пытался вспомнить молитву, принятую читать в
подобных случаях. Но ничего подходящего кроме «Шма Исраэль» не вспомнил,
хотя раньше знал множество молитв и придерживался религиозных традиций,
привитых ему в детстве отцом. Он мысленно произнес «Шма Исраэль» и поручил
душу Господу, но людоед не собирался убивать его. Белесые глаза мертвеца
внезапно потеплели. В них обозначились зрачки, и даже нечто вроде
удивления – будто он силился и не мог вспомнить, кто сей невежливый
молодой человек, оторвавший его от мирной трапезы. Вид наполовину
расколотой головы и липкая жидкость, вытекающая из трещины, парализовали
Гаври. Дедушка мог взять обезумевшего парня голыми руками. Но желания
такового он не проявил. Лицо его, покрытое темными трупными пятнами,
внезапно посерело, глаза странно потускнели, превратившись в пустые
бельма. Слабая искорка интереса, вспыхнувшая в них при виде онемевшего от
испуга Гавриэля, потухла так же скоро, как и появилась. Спокойно, будто
речь шла о никому не нужном предмете, мертвец вытащил из головы швабру и
небрежно бросил ее в пыльный угол. Затем он пожал плечами (так показалось
Гаври), сожалея, видно, что его оторвали от приятного занятия и медленно,
словно на деревянных ногах, пошел к выходу, оставив парня наедине с
изуродованным трупом. Не веря, что так легко отделался, Гавриэль, стараясь
не смотреть на то, что было недавно няней, обошел комнаты в поисках детей
и не обнаружил их. Ноги не слушались его, но он нашел силы дойти до
туалетной комнаты. Неудержимые позывы рвоты изводили Гаври. Бледный, с
испариной на лбу, он рухнул рядом с унитазом, изрыгая из себя теплую
рвотную массу. В комнату с криками ворвались полицейские. В раскоряку, с
выставленными наганами они прочесывали квартиру, пытаясь воплями спугнуть
привидение. Увидев согнувшегося над унитазом человека в перепачканной
кровью одежде, Кадишман в молниеносном броске приставил к затылку
блевавшего пушку.
– Не двигайся, сволочь, – сказал он, – или я продырявлю тебе башку!
Окровавленный труп няни, с вывалившимися из живота внутренностями,
заставил Кадишмана содрогнуться. Это было второе потрясение, выпавшее
сегодня на долю инспектора. Первое он испытал минуту назад, увидев
изуродованных телохранителей, вповалку лежавших в подъезде; у одного была
сломана шея, а у другого с корнем вырвана нога. Вместе со штаниной и
обувью сорок пятого размера, она валялась в двух шагах от убитого.
Это какой же надо обладать силой, что бы так запросто вырвать ногу? – с
ужасом подумал Кадишман.
В салон вбежала встревоженная Елизавета. Увидев лежащую в луже крови
няню, она лишилась чувств.
