10
Уже утром, когда эпидемию все–таки удалось затормозить, оказалось, что в
баке скутера Снайдерова осталось слишком мало горючего, чтобы добраться до
дома. Хорошо, что джампер с бригадой Горна – так звали того старшего, который
первым прибыл на помощь Бору, – еще не улетел, и Снайдеров попросил спасателей
подбросить его...
– Без проблем, Бор Алекович, – заверил Горн. – Залезайте!
Натужно свистя изношенной турбиной, джампер нехотя оторвался от земли,
подняв снежную бурю вокруг себя, и устремился в серое небо.
Они шли на небольшой высоте, откуда рассмотреть что–либо было невозможно.
Земля мелькала внизу сплошной белой полосой, изредка перечеркнутой штрихами
деревьев и пунктиром кустов. Дороги давно не чистили, и они тоже были белыми от
снега.
– Скажите, Горн, – вспомнил Снайдеров, доставая из кармана карточку с
изображением своей семьи, – вы ничего не знаете об этих людях? Они жили в том
поселке, куда вы заглянули перед тем, как прибыть мне на помощь.
Старший мельком глянул на снимок.
– Нет, – сказал он после короткой паузы. – Нет, не встречал.
– Дайте я посмотрю, – вдруг сказал из–за спины Снайдерова один из
спасателей. – Я там многих из домов выносил... мертвых...
Он взял фото и задумчиво поцокал языком.
– Вы знаете, кто–то из них конкретно через меня проходил, – сказал он
немного погодя. – Кого–то я все–таки тащил, но вот кого – не помню. Слишком
много их там было. А кто это такие?
Снайдеров тупо смотрел на него, не в силах ответить.
Из оцепенения его вывел голос пилота, который осведомился, куда именно
подбросить Бора.
Снайдеров сказал. ? в салоне наступила тишина, нарушаемая лишь скорбным
плачем турбины.
– Извините, Бор Алекович, – сказал Горн. – Я должен был сам догадаться,
но... После такой ночки запросто чокнуться можно! – Он вдруг развернулся всем
корпусом к парню, который вмешался в их разговор, и бешено проревел: – А ты,
Бруно, давай вспоминай! Хоть все мозги себе разбей на части, но вспомни, понял?
Не будешь в следующий раз вякать чего не следует! .
– Ничего, ничего, – вежливо сказал Снайдеров. – Не надо вспоминать. Не
стоит. Парень не виноват.
Он закусил губу, не чувствуя боли, и тут в глазах его что–то произошло, и
мир стал размазываться, превращаясь в одно сплошное пятно, и требовалось
слишком. много сил, чтобы вновь различать предметы. Сил у Снайдерова уже не
было.
– Что с вами, Бор Алекович? – потряс Снайдерова за плечо Горн. – Вам
плохо?
– Долго нам еще лететь? – вместо ответа спросил Бор, с трудом двигая
губами.
– Да нет, – сказал пилот. – Сейчас мы мигом...
Но добраться до поселка, где жил Снайдеров, им было не суждено. Через
минуту дышавшая на ладан турбина джампера окончательно «сдохла», по выражению
пилота, и им пришлось садиться прямо на заснеженное поле. Посадка прошла
удачно, если не считать сломанного шасси, и все не только остались в живых, но
даже не получили синяков.
Горн связался с Центром, и диспетчер пообещал выслать за ними «аварийку».
До поселка Снайдерова оставалось километров пять, если идти по полю
напрямик, и Бор не захотел больше ждать, хотя его уговаривала вся бригада.
Проваливаясь в снег, который местами доходил до колен, Снайдеров двинулся
в направлении своего поселка. Он отошел от джампера на пару километров и, когда
оглянулся в очередной раз, еле разглядел его точку на заснеженной равнине.
Потом начались «пологие холмы, и машина вообще скрылась за горизонтом.Зато
впереди на горизонте возникли крошечные коробочки домов и коттеджей, и
Снайдеров невольно ускорил шаг.
Ему удалось довольно ходко пройти еще двести метров, а потом ноги вдруг
подкосились и совсем перестали повиноваться. Вначале Бор приписал бунт
конечностей своей усталости, но чем больше он сидел на снегу, тем все меньше у
него почему–то оставалось сил. Потом разом наступил прямо–таки космический
холод, и зубы сами собой залязгали, а тело затряслось противной дрожью. В
глазах помутилось, и к горлу подкатила тошнота.
Снайдеров понял, что он заразился той самой болезнью, с которой сражался в
течение последних пятнадцати часов. Это было так обидно и нелепо, что на глаза
сами собой навернулись слезы.
Неужели он не дойдет до поселка, подумал он о себе почему–то в третьем
лице. Неужели останется коченеть в этом жутком бесконечном поле, когда до дома
осталось рукой подать?!.
Этого нельзя было допустить. Даже если тот парень–спасатель не перепутал и
ему действительно пришлось переносить трупы семейства Снайдеровых, все равно
кто–то должен был выжить! И неважно, кто уцелел: жена или кто–нибудь из детей –
в любом случае Бор был нужен этому родному человечку. Очень нужен!
Дрожащей рукой медик нашарил свой чемоданчик. Сам не зная зачем, открыл
его и порылся в инструментах и принадлежностях. И вдруг...
Он не поверил своим глазам, но она действительно была там. Каким–то
образом она закатилась в пакет со стетоскопом и поэтому уцелела. Ампула с
универсальной вакциной, нераспечатанная, полная целебной жидкости.
Снайдеров вставил ампулу в инъектор и поднес его диффузное жало к своему
предплечью. Но вместо того чтобы нажать кнопку активации, задумался.
Отуманенное вирусом сознание продолжало работать. И результатом этой
тяжкой работы стала мысль:
«А ведь эта ампула могла спасти жизнь кому–нибудь другому, но по чистой
случайности не попалась тебе на глаза этой суматошной ночью. Только кто
поверит, что ты не утаил ее, не приберег специально для себя в качестве НЗ?»
От этой идиотской мысли стало совсем скверно, и тогда Снайдеров сделал
инъекцию. Жидкость с легким шипением всосалась в руку, и ему сразу стало
хорошо. Легко и беззаботно. Словно туман окутал его со всех сторон, укрывая от
холода и проблем...
Бор не знал, что никакой ампулы в его чемоданчике не было, что ему это
привиделось в болезненном бреду. Впрочем, это уже не имело никакого значения.
Где–то рядом раздались странные звуки. Словно
кто–то выл.
Совершенно не к месту Снайдерову вспомнились стихи, которые однажды
сочинил Рид, его старшенький, – он с детства обещал быть неплохим поэтом. Бор
не знал, какие переживания могли побудить девятилетнего малыша придумать такие
мрачные строки, но это действительно случилось. Тогда он раскритиковал опус
юного дарования, что называется, в пух и в прах, а сейчас с мистической
ясностью осознал: это было не что иное, как прозрение, предвидение того, что
уже случилось и еще должно было случиться со всеми ними.
Снова осенний холод ?бил комаров и мух.
Вновь одинокий город От слез и дождей опух.
Ревел он, как гуманоид, Я понял, когда он смолк,
О чем так упрямо воет ? холодные ночи волк.
Не о том, что он очень мерзнет,
А о том, что всегда один,
Что по–прежнему в небе звезд нет,
А луна красна, как рубин.
Не войте, города и волки!
Я,как и вы,одинок.
Меня, как и вас, по холке
Погладить никто не смог...
Интересно, жив ли сейчас Рид?
Вой повторился. Напрягая зрение, Снайдеров вгляделся в поземку, но
различил лишь какие–то неясные силуэты.
Когда его сознание в очередной раз прояснилось, силуэты были уже совсем
рядом с ним, и теперь он отчетливо видел, что это вовсе не волки, а тощие
облезлые собаки разных пород и мастей. В последнее время они дичали, будучи в
массовом порядке изгнанными людьми из городов и прочих поселений, и сбивались в
огромные стаи. Кормить их все равно было нечем. Многие псы вынуждены были
начать бродячий образ жизни, когда их хозяева умирали.
Бор смотрел на собак, которые подступали к нему все ближе и ближе, но не
ощущал ни страха, ни ненависти к ним. И когда псы стали рвать клыками его тело
на части, захлебываясь зараженной вирусом кровью, сквозь жуткую последнюю боль
он успел еще подумать:
«Они не виноваты, это их месть за то, что мы не включили их в число наших
новых приоритетов...»
ЭПИЗОДЫ 11–12. ТРЕТЬЕ ПОКОЛЕНИЕ ПЛАНА
