– Я бы посоветовал не раздражать моих ребят, это может плохо кончиться. Итак, Игорь Васильевич, вот ваш объект. Приступайте. Мы, конечно, пытались пройти туда, но Стас закуклил зону полевой завесой, восстанавливающей структуру стен.

Десантники сгрудились у голубой стены, с виду металлической. Сысоев отступил, подчиненные встали за его спиной, еще двое подкатили на тележке прожектор поближе, направили на стену.

– Они не отобрали рацию, – одними губами произнес Гаранин. – Я даю сигнал своим.

– Поздно, – прошипел Костров.

– Стойте! – выкрикнул вдруг Гибелев. – Майор, вы забрали у них дриммер? У них был с собой...

В то же мгновение Ивашура, развернувшись лицом к стоящим в двадцати шагах «санитарам», бросил в их сторону меч и произнес два слова:

– Убей их!

Что произошло в последующие несколько секунд, никто так толком и не понял.

Лишь Сысоев да Гибелев, знавшие, что такое дриммер, успели среагировать, да и то неправильно: открой они огонь – успели бы кого–нибудь убить или ранить, они же попытались защититься.

Когда ошеломленные десантники пришли в себя, в мертвенно–белом свете прожектора они увидели лежащие на полу тела, а затем – медленно летящий над полом меч. Он возвращался от тех, кто стоял у прожектора. Опустился у ног Ивашуры, такой же чистый, туманно–прозрачный, струящийся и в то же время создающий впечатление разящей стали. Все молча смотрели на него, пока Игорь Васильевич не подобрал дриммер и не спрятал под куртку, лезвием в левую штанину, до бедра, рукоятью в петлю под мышку.

Гаранин прокашлялся.

– Как он это сделал?

– Не суть важно, – хмуро ответил Ивашура. – Давайте думать, как пройти в зону. Не то какой–нибудь служивый рванет этот склад по запасному варианту, не получив вовремя сигнал отбоя.

– Может быть, просто растащим взрывчатку, обезвредим взрыватели...

– Не надо, – раздался из–за прожектора чей–то голос, и в световой конус вышел человек в полевой форме российской армии.

Гаранин и его подчиненный капитан Клюев напряглись, меряя взглядами расстояние до убитых с автоматами, но Ивашура удержал их.

– Это свой. – Сделал несколько шагов навстречу. – Я ждал вас раньше, лейтенант. Вы обещали подстраховать.

– Появились проблемы. Пришлось ликвидировать Козюлю, он занервничал и собирался форсировать события. Тем не менее я подстраховывал и вас. Если бы вы не догадались использовать дриммер, я успел бы сам ликвидировать команду Сысоева.

– Кто это? – подошел Гаранин. – А, лейтенант Куща!

– Так точно, товарищ полковник, – вытянулся молодой человек. – Извините, что заставил вас поволноваться.

– Кроме всего прочего он эмиссар Тех, Кто Следит, – негромко добавил Ивашура.

Их окружили оживившиеся женщины, Костров и Клюев, такой же озабоченный, как его шеф. Гаранин хотел задать вопрос, но Куща опередил полковника:

– Вы легко пройдете в зону с помощью дриммера. А там договоритесь со Стасом, он знает, что делать.

– А вы?

– Я останусь. Нам с полковником еще предстоит повоевать кое с кем, чтобы гарантировать ваш отход и не допустить новых попыток взрыва Башни. Хотя ее, конечно, придется взорвать.

– Как? Зачем? – в один голос спросили женщины.

– Чтобы все думали, в том числе не вычисленные нами «санитары», что их план сработал. Но заряды, естественно, мы перегруппируем. Их надо установить так, чтобы стены Башни рухнули и завалили работающую зону. А о том, что она работает, будем знать только мы. Не возражаете, полковник?

Гаранин потер подбородок, окинул взглядом фигуру лейтенанта, в глазах которого снова на миг протаяло удивительное понимание момента, кивнул, усмехнулся.

– Если бы вы знали, как мне будет трудно хранить тайну.

Куща повернулся к Ивашуре:

– Отправляйтесь, Игорь Васильевич, время не ждет. Мы тут справимся сами.

Ивашура встретил его руку, сжал, отступил, потянув за собой Веронику, все еще глядя на эмиссара Тех, Кто Следит. Потом повернулся к голубой стене и вынул меч.

Часть третья

ПОД НАМИ

ГЛАВА 1

Ромашин заявился домой к Златкову рано утром, когда тот еще спал.

Всемирно известный ученый жил на окраине Злата Бряга, в прошлом – столицы Болгарийской республики, ныне – города–музея планетарного значения. Дом Атанаса скорее напоминал замок в миниатюре, чем обычный жилой коттедж, но имел стандартное инженерно–техническое оборудование, делавшее жизнь человека комфортабельной и удобной. В зависимости от программы и желания владельца внутреннее пространство дома можно было перестраивать в широком диапазоне интерьерно–архитектурных решений, но Златков предпочитал «рыцарский» вариант: каминный зал, обеденный, комнаты отдыха, спальни, винные погреба, алхимические лаборатории, конюшня, скотный двор, баня... плюс компьютерный комплекс, оборудованный плейвером – фантоматическим генератором с игровым объемом и эйдоэффектами. Плейвер мог конструировать почти любые ситуации, в которых мог бы и хотел поучаствовать игрок. Сам Златков уже давно не пользовался плейвером, да и сын, повзрослев, покинул дом и жил теперь в Мурманске, поэтому комната плейвера открывалась редко. Именно сюда Ромашин и привел Атанаса, одетого в халат, недоумевающего по поводу столь раннего визита комиссара–два Евразийского филиала наземной службы безопасности.

Ромашин был одет в белый кокос и походил на опытного врача «Скорой помощи», профессионально успокаивающего пациента. На вопрос Златкова, чем обязан визиту, комиссар ответил:

– Не волнуйтесь, Атанас, все будет хорошо. Просто надо без свидетелей поговорить об интересующих меня вещах.

Инк плейвера включил в комнате интерьер прошлой игры: сын, очевидно, создал вариант мира «запрещенной реальности» и воевал с Иерархом этого мира, – но Ромашин выключил контур, и комната сразу стала маленькой и голой, с мерцающими янтарными стенами и светящимся потолком. Комиссар вырастил из пола два кресла, колокол инка задвинул в стену и сел перед стоящим Златковым, глядя на него снизу вверх.

– Садитесь, Атанас. Разговор будет долгим.

– Вы один?

– И даже без «кольчуги».

Златков, подумав, запахнул халат и сел.

– Ничего не понимаю... пять утра... нормальные люди еще спят...

– Так то нормальные.

– Что происходит? Дело не терпит до десяти часов, до начала рабочего дня?

– Не теребите пуговицу халата, то бишь кнопку вызова охраны, – вежливо посоветовал Ромашин. – Один из ваших телохранов спит, а второго пришлось убрать, потому что он «санитар» и приставлен не столько охранять вас, сколько в нужный момент ликвидировать. Программа у него такая.

– Откуда вы знаете?

– Я многое чего знаю.

Златков откинулся на спинку кресла, изучающе глядя на комиссара, который сцепил руки на груди и с неопределенным сожалением смотрел на него.

– Вы уверены, что поступаете правильно?

– А вы?

– Резонный вопрос. Честно говоря, я давно ждал этого, только не предполагал, что мной займетесь вы лично.

– Этого требует уровень игры, Атанас. Я ждал, что вы придете ко мне сами, но потом понял, что программа – вы ведь закодированы? – этого не допустит.

– Вы правы. Я смог преодолеть два предохранительных порога программы, в том числе порог самоликвидации в случае раскрытия, но третий порог – освобождение от внутреннего брейн–контроля, внесенного непосредственно в генетическую матрицу, – пробить пока не смог.

– Когда вас закодировали?

– Перед последним пробным запуском Ствола, почти два года назад. После чего я разработал правдоподобную концепцию времени и начал проводить в жизнь план «хирургов».

Ромашин кивнул, глаза его стали грустными.

– Да, удар был нанесен сильный. Если бы не Те, Кто Следит, мы с вами уже перестали бы существовать. Еще и сейчас проблема не решена, нет стопроцентной гарантии, что наша Ветвь уцелеет. Именно поэтому вами занимаюсь я лично, а не следственный отдел службы... в котором, кстати, сидят помощники «санитаров». Собственно, у меня только один вопрос: сможете ли вы, оставаясь резидентом «хирургов», помочь нам освободиться от них?

Златков закрыл глаза. Лицо его сделалось бледным, на лбу выступила испарина. Видимо, он боролся с программой «хирургов», предписывающей ему действовать определенным образом. Помолчав с минуту, он глухо сказал:

– Я попробую. – Открыл черные, полные внутренней борьбы и муки, глаза. – А вы не боитесь, что я поведу с вами тройную игру? Или дам команду на ликвидацию?

– Боюсь, – серьезно кивнул Ромашин. – Но, во–первых, у меня нет другого выхода, а во–вторых, есть шанс декодировать вас, не изменяя личности. Наши медики поработали с захваченными «санитарами» и кое–чему научились.

– Сначала я попробую освободиться сам. Если не получится...

– Хорошо, только не опоздайте. А что вы там говорили о правдоподобной концепции времени?

– Прежде чем начать строительство хроноквантового ускорителя, мы создали теорию «бурения времени», предполагая, что время – особого рода субстанция, физическая реальность, такая же, как пространство, вещество и поле. В наших ранних опытах, а я занимаюсь проблемой инверсии времени пятьдесят лет, мы как будто получили подтверждение правильности субстанциональной концепции.

– Как будто?

– Во всяком случае, нам удалось преобразовать время в энергию. Мы так думали, что удалось. Отсюда и родилась идея хронобура, которую мы воплотили в жизнь. Но теперь, после открытия Древа Времен, квантового ветвления Вселенной, появления «хирургов» и Тех, Кто Следит, после десятка новых открытий и похода в Ствол Павла Жданова, я не уверен, что верна даже концепция самих «хирургов», которую они используют для работы с нами.

Ромашин покачал головой.

– Поскольку я незнаком с этой теорией, давайте по порядку, с самого начала. По долгу службы мне пришлось проштудировать многие труды по хронофизике, и я кое в чем разбираюсь. Ведь реальность Фрактала, или Древа Времен, не снимает с повестки дня вопрос: что такое время?

– Не снимает, – кивнул Златков, с усилием преодолевая внутренний позыв взорвать дом вместе с собой и гостем; этого уровня контроля – самоликвидации при провале – он уже действительно не боялся. – Кроме пяти существующих, так сказать, официальных версий времени, многие ученые, в том числе и я, разработали еще несколько.

– Погодите, я знаю только четыре: субстанциональную, реляционную, динамическую и статическую.

– Пятая версия – субъективно–психологическая, в принципе она тоже ничего не объясняет и не решает. По этой версии время – способ отражения Вселенной сознанием мыслящего существа. В каком–то смысле так называемое биологическое время – процесс упорядочения и синхронизации информации из разных источников в теле человека – смыкается с понятием субъективно–психологического времени.

– По–моему, эта идея себя изжила. Во всяком случае, в разряд серьезных она не входит.

– Отчего же? Просто ученые не занимались ею всерьез, поэтому и нет капитальных разработок. Но сама идея великолепна: пространство и время есть субъективные формы нашего чувственного восприятия объектов и явлений, они могут быть только изменяющимися отношениями и имеют смысл только для субъекта. Очень мощная идея! Будь я помоложе и получи другое образование, я занялся бы ею. Но я занимался другими идеями.

– А какую концепцию вам внушили «хирурги»?

– Они кинули мне кость в виде пространственно–событийной концепции. – Златков слабо улыбнулся, снова преодолевая приступ–команду ликвидировать источник беспокойства. Ромашин заметил это.

– Может быть, закончим разговор? Вы все чаще усилием воли отключаете программу, как бы не наступил нервный срыв.

– Справлюсь. В каком–то смысле мне теперь легче, потому что вы сбросили с моих плеч весомый груз неумышленного предательства. Сам я вряд ли пришел бы к вам с повинной, несмотря на успешную борьбу с программой. Я закончу. Чтобы вы знали, с чем вам придется иметь дело. Итак, концепция «хирургов»: прошлое, настоящее и будущее сосуществуют одновременно в общем многомерном пространстве событий.

– Об этом говорил еще Блаженный Августин, – хмыкнул Ромашин. – «Прошедшее и будущее время также существуют, хотя и непостижимым для нас образом».

Златков сморщил лицо в гримасе, означающей улыбку.

– С вами приятно разговаривать, Игнат. Чувствуются профессиональная подготовка и хватка. Вам бы бросить службу безопасности и уйти в науку.

– Спасибо за благие пожелания. В юности я подавал большие надежды, но счел работу безопасника более необходимой.

– Кому, обществу?

– Себе. Но давайте прервем коллоквиум по проблемам времени... хотя мне очень интересно. Остался единственный вопрос: почему вам перестала импонировать идея «хирургов»? Ведь наш Ствол, по сути, ярко проиллюстрировал ее своим воплощением, соединив Ветви Древа Времен и став мировой линией, существующей одновременно в прошлом, настоящем и будущем.

Златков некоторое время изучал спокойное неподвижное лицо комиссара, поправил полу халата, наклонился вперед.

– Игнат, это только часть истины. Если я прав и моя собственная концепция верна, не только знать, но и говорить о ней опасно!

– Почему?

– Потому что она существенно меняет мировоззрение человека. Потому что знание истины в этом деле означает всемогущество! Переход на совершенно иной уровень информированности.

– Так уж и совершенно иной, – раздвинул губы в беглой улыбке Ромашин. – Почему же «хирурги» в таком случае не воспользуются этим всемогуществом? Или Те, Кто Следит, чтобы избавиться от притязаний «хирургов»?

– Потому что, кроме нашего, человеческого, уровня борьбы за жизнь и власть, существуют иные уровни, где у «хирургов» и Тех, Кто Следит образовался паритет. Мы единственные, кто этот паритет может поколебать. Потому нас и пытаются использовать и те и другие.

Ромашин заглянул в запавшие, лихорадочно блестящие глаза ученого, и ему на мгновение стало страшно. Чтобы убить этот страх, он заставил себя пошутить:

– В таком случае тот, кто раскроет тайну войны «хирургов» и Тех, Кто Следит, станет Богом. Может быть, это сделаете вы?

Златков проглотил ком в горле, прикрыл глаза ладонью, пробормотал невнятно:

– Я еще не уверен... нужны расчеты, эксперименты, помощники, свобода. Ничего этого в полной мере у меня нет. «Хирурги» не оставят меня в покое.

– Вот поэтому и надо от них избавиться. – Ромашин встал. – Хотя бы в пределах нашей Земли. Работайте, как работали. Я надеюсь, мне удастся через вас выйти на их эмиссара и выяснить, что здесь готовится. Одно только слово: выдержите игру до конца?

Златков не пошевелился. Лишь спустя некоторое время Ромашин услышал шепот:

– Попытаюсь...

Выйдя из замка ученого на лужайку перед домом, где его ждал двухместный пинасс, Ромашин обошел машину кругом, но в кабину не сел. Он не солгал Атанасу, что пришел один, однако партнер у него все–таки был – инк–анализатор ситуаций и обработки рассеянной информации, вживленный за ухом под кожу и питающийся сигналами сети микродатчиков, вшитых в ткань костюма. Подключенный прямо к слуховому нерву инк носил имя Саваоф и с недавних пор стал Игнату вторым Я.

– Поостерегись, – сказал он хозяину. – Чую колебания полей по формуле прямой угрозы жизни.

– Разве за мной сейчас наблюдают? – мысленно спросил Ромашин. – Я же предпринял меры.

– Меры сработали, филеры «санитаров» нас потеряли, но, вероятно, «хирурги» следят и за своими агентами. Я ощущаю поток внимания к дому Златкова.

– Наш с ним разговор был подслушан?

– Не думаю, ты ведь включал шумовик?

Ромашин кивнул. Шумовик – генератор «белого шума» – создавал вокруг себя сферу звуковых интерференций, пробиться сквозь которую не мог ни один оптический, лазерный или электронный сканер.

– Почему я не могу сесть в машину?

– Поток внимания теперь распространился и на тебя. Нас засекли. Боюсь, что сторож, охраняющий Златкова, настроен не просто на слежку и передачу информации хозяевам, он явно запрограммирован на ликвидацию факторов, дестабилизирующих ситуацию.

– Хочешь сказать, что не только я вхожу в число этих дестабилизирующих факторов, но и Златков? Они посмеют его убрать?

– Не знаю, делай выводы сам. Ты не просто гость ученого, ты комиссар службы безопасности и наверняка внесен в реестр особо опасных лиц. Твой ранний визит должен был насторожить не только охрану Златкова, но и руководителей повыше. Рано или поздно тобой займутся специально. Либо запрограммируют, либо просто убьют.

– Сделать это не просто.

– Они готовятся к какой–то акции, а ты стоишь у них на пути.

Ромашин еще раз обошел пинасс, прислушиваясь к себе, и впервые в жизни пожалел, что он не паранорм.

– А что, если нам исчезнуть?

– Не понял.

Игнат вздохнул. Саваоф не был рассчитан на тонкие, нюансные, многослойные беседы и подсказать ничего не мог, но мысль была неплохая, надо было ее обдумать. Надо было найти союзника, обговорить с ним условия исчезновения, а потом исчезнуть. Скажем, погибнуть в авиакатастрофе. Взорвался пинасс... или куттер... или даже коракл, после того как в него вошел комиссар–два Игнат Ромашин. И пусть «санитары» вздохнут с облегчением и спокойно поработают... некоторое время.