Черный Человек - Василий Головачев - Книжная Полка

Глава 3

Ландсберг, как всегда, был исключительно любезен, корректен, обаятелен. Да и одевался он в соответствии с модой, обладая хорошим вкусом, что всегда действует на умного собеседника положительно. И все же что–то в председателе СЭКОНа не нравилось Бояновой, а что именно – объяснить себе она не могла.

Комиссар только что провела сеанс комп–анализа работы отдела в многовекторной сфере связей, и мысли ее все еще вращались вокруг важнейших проблем, одной из которых была проблема социоэтических отклонений в обществе, порождающих прогрессирующее отчуждение молодежи от интеллектуальных и творческих задач. Появление в управлении в этот момент Ландсберга отвлекало, и Боянова не смогла выдержать ровный тон. Правда, посетителя это не смутило.

– Вы, как всегда, очаровательны, Власта. Я здесь пробегом и не задержу долго. Давно не получал от вас вестей о наших подопечных: Мальгине, Лондоне, Шаламове. Я слышал, Даниил появился на Земле?

– От кого? – Боянова с неприятным удивлением посмотрела на Ландсберга, не предлагая ему сесть.

– Слухом Земля полнится. Вы его еще не разыскали? Учтите, Власта, Шаламов – это на сегодняшний день ваша главнейшая забота! От того, как мы сработаем по нему, зависит безопасность многих сотен людей.

– Во–первых, для меня это не главнейшая забота, а во–вторых, затронутые вами имена – моя область ответственности. – Боянова сделала ударение на слове «моя».

– Разумеется. – Председатель СЭКОНа поднял руки вверх. – Я не спорю, но не стоит преуменьшать значение поступков таких людей, как Шаламов и Мальгин, наделенных нечеловеческими способностями. Это потенциальная угроза человечеству, и вы это прекрасно понимаете. Впрочем, не только экзосенсы, но и отряд интрасенсов тоже способен привнести смуту в нормальную жизнь общества. Я склонен верить некоторым ученым, утверждающим, что интрасенсы – наметившаяся тенденция вырождения человечества.

– У меня иная точка зрения, – сухо ответила Боянова.

Ландсберг прижал руки к груди.

– Ради Бога, Власта, я никоим образом не настаиваю на своей, однако нам с вами необходимо перестраховываться в подобных вопросах, ибо отвечаем мы за безопасность цивилизации одинаково. Я отношусь к интрасенсам нормально, но они начинают переступать границы этических норм. Вы знаете, что они направили в Совет безопасности письмо с предупреждением, что сами «постоят за себя», если служба безопасности не примет мер в ответ на провокации в их адрес.

– Я читала письмо. Они правы.

– Допустим, это спорный вопрос, у большинства людей иное мнение. Письмо есть замаскированная угроза в наш адрес.

– Береза – не угроза, где стоит, там и шумит, – ответила Боянова пословицей, не принимая предположения Ландсберга всерьез. – Но это предмет отдельного разговора.

– Согласен. Кстати, вы свободны сегодня вечером? Я заказал столик в «Олимпиакосе», можем поужинать.

– Если освобожусь, позвоните в половине восьмого.

Председатель СЭКОНа поклонился, пряча усмешку в глазах, и вышел, элегантный, уверенный в себе, сдержанный, с легким налетом высокомерия, и Боянова тут же забыла о нем, как о досадной, но легкоустранимой помехе. Она любила работать в одиночестве, опираясь на опыт, запас знаний и быстродействие инка, и лишь по особой необходимости вызывала заместителей и дежурных по управлению.

После одиннадцати позвонил Шевчук. Его динго–призрак, казалось, заполнил собой кабинет, настолько заместитель комиссара был колоритен и объемен. Поскольку оперативные сведения о работе секторов и комиссий поступали комиссару постоянно и своевременно, то есть она всегда была в курсе событий, то ее беседы с заместителями и начальниками секторов носили консультативный характер, если же звонил кто–то из аппарата тактического руководства, это означало, что требуется согласование планов – тактического и стратегического. Но Шевчук искал комиссара по другому поводу.

– Космос настолько прозрачен и чист, – сказал он, – что это невольно вселяет беспокойство. Все наши векторы прежних тревог уперлись в глухие тупики: Маат и Орилоух опустели, «серая дыра» закрылась, сфера Дайсона еще ничем себя не проявила и особой опасности для исследователей не представляет. Только эйнсоф, пресловутая «сфера Сабатини», требует внимания, да и она относится больше к планетарной службе, а не пограничной. Мне кажется, назревают какие–то события, но какие именно – неизвестно.

– У меня такое же ощущение, – призналась Власта, относившая Алексея Шевчука к разряду своих редких друзей. – Разве что область тревог моих земная: в обществе растет смута, странный духовный раскол, кампания против интрасенсов усиливается, а для качественного эфанализа – чем это все закончится – не хватает данных. Прогностический шум слишком велик, varia bles [Случайные переменные (англ.).] растут в геометрической прогрессии, добиться максимально возможного сокращения альтернатив не удается, и в результате получается головная боль, а не прогноз... – Боянова прервала речь, хотя Шевчук слушал ее с невозмутимым видом. От его крепкой фигуры исходила успокаивающая уверенность и сила.

– Тебя беспокоит не только это, – сказал он. – Шаламов?

– Он – в последнюю очередь. В конце концов Шаламов – одиночка, пусть и с экстразадатками, справиться с ним, если он поведет себя ненормально, мы сможем.

– Даже если Мальгин и Лондон примут его сторону?

Боянова покачала головой, вспоминая недавние предостережения Майкла и просьбу Мальгина взять на время отпуск.

– Лондон, который вернулся, не станет на сторону Шаламова... если только это настоящий Лондон, а Мальгин... его я знаю мало, но зато знают другие, которым я доверяю, а они верят ему. Хотела бы я знать, где они сейчас: Мальгин, Железовский, твой любимый Джума Хан и Ромашин. – Власта снова покачала головой. – Ах, экс–комиссар, экс–комиссар, неужели это снова твоя затея?

– Почему именно его?

– Не доверяю я ему, Алекс, не доверяю, и все тут. Авантюрист он, рисконавт высшей пробы, готовый ради проверки идеи на непрогнозируемые сверхрисковые поступки, могущие повлечь за собой человеческие жертвы.

– По–моему, ты к нему придираешься. Я работал с ним четыре года, это человек чести и большого личного мужества, ну а его проколы... кто из нас не рискует? Кто хоть раз не ошибался?

– Профессионалы ошибаться не должны. Но Бог с ним, Ромашиным. Обойма сыщиков, кажется, вышла на Шаламова: сомнений нет, он на Земле. Думаю, скоро его вычислят, и мы посмотрим, насколько истинны подозрения Ландсберга. – Боянова поморщилась, щелкнула пальцами, улыбка пробежала по ее губам. – Вот загадочный человек. Ухаживает за мной. Но как–то по–иезуитски робко, не по–мужски, зато лихо провоцирует на язвительный отпор.

– Чтобы ухаживать за тобой по–мужски, – пробурчал Шевчук, – надо быть по крайней мере интрасенсом. О каких провокациях речь?

– Он вдруг воспылал негодованием к предупреждению интрасенсов, как бы оправдывая их оппонентов. Оправдывает он и деятельность молодежных формаций типа «эскадронов жизни», вернее, их охранников – брейкеров. «Мальчики шалят от избытка сил», – передразнила Власта Ландсберга. – Не понимаю я его. Кинет фразу и ждет моей реакции, а что прячется за этим – неизвестно. Даже иногда жаль становится, что я не интрасенс, давно прочитала бы, что у него на душе.

– Разве в твоей команде нет интрасенсов? Дай задание провести пси–зондаж... – Шевчук замолчал и поторопился оправдаться, заметив сдвинувшиеся брови женщины. – Я пошутил. Ландсберг мне тоже не слишком нравится, но работать он умеет. Познакомь с ним свою сестру, она быстро разберется, что он за человек. Кто у тебя опер по «сыну сумерек», то бишь Шаламову?

– Дима Столбов.

– Хороший парень, цепкий, да и голова у него кумекает. Спи спокойно. Кстати, тебе сообщили, что из «сферы Сабатини» час назад вылетел объект, напоминающий фантом маатанского проникателя? Точно такой же голографический мираж нагнал у «серой дыры» Джума Хан. К сожалению, фантом вывернулся так неудачно, что врезался прямехонько в один из гелиоконденсаторов над Меркурием.

– Последствия?

– Да никаких, это же свет, ансамбль фотонов, создаваемый волновой матрицей. Ученые до сих пор спорят, возможны ли подобные фантомы, а те начинают появляться все чаще. «Сфера» – хитрая штучка, мы с ней еще нахлебаемся... типун мне на язык!

Сигнал внимания, передаваемый по системе «спрута», привлек внимание обоих. Дежурный инк передал сообщение, что из «сферы Сабатини» вынырнул земной драккар под названием «Арджуна».

– Дьявольщина! – с расстановкой произнес Шевчук, меняясь в лице. – Это же наш аппарат, который мы запустили в Горловину! Он исчез и не вернулся. Почему он вылез именно здесь?! Извини, Власта, я на Меркурий. – Связь прервалась.

Боянова, поразмышляв с минуту, вызвала дежурного и сообщила, что убывает на спейсер погранслужбы «Шевалье», стерегущий над Меркурием таинственный объект под названием эйнсоф.

Известие о драме, происшедшей в Дарвазе (районе Белик–улы, массив Умаберг), Столбов получил поздно вечером и тут же помчался туда, используя для быстроты свой сертификат опера–оператора тревоги по формуле «ЗОВ–1». Правда, на место происшествия он все равно прибыл к шапочному разбору: оперативники тревожной обоймы уже успели допросить свидетелей, а эксперты – восстановить цепь событий.

Квартира, где появился Даниил Шаламов, принадлежала двадцатичетырехлетнему Махмуду Бобекулы, никогда и нигде не работающему и давно состоящему на учете в комиссии социоэтического контроля. Одет Шаламов был в серо–зеленый комбинезон из материала, напоминающего сморщенную слоновью кожу, и шагал так тяжело, будто весил не менее тонны. Дверь он открыл сам, хотя она была заперта на кодовый замок. Чем занимались в этот момент гости Махмуда – трое девушек и четверо молодых людей в возрасте от девятнадцати до двадцати шести лет – догадаться было несложно: в квартире нашли остатки проекционного игрового комплекса «Иллюзион», доработанного «умельцами» для показа–переживания незаконных сексофильмов – от эйфоросекс–шоу до наркомузыкальных, истощавших нервную систему.

Шаламов искал Купаву, и она бывала здесь изредка; осталось тайной, каким образом Даниилу удалось выйти на этот «притон». Однако молодые люди повели себя не лучшим образом. Где находится Купава, они, может быть, и не знали, но бесцеремонность гостя привела их в ярость. Если бы они только догадывались, кто перед ними...

Парни не ответили на вопрос гостя, нагрубили ему и принялись выпроваживать из квартиры, подогреваемые смехом юниц. Шаламов не ответил на остроумные выпады, и все закончилось бы хорошо, если бы не уверовавший в аргумент силы приятель Махмуда по имени Селим, занимающийся в секции восточных единоборств, который решил ускорить проводы сейфмена. На толчки в спину Шаламов ответил не сразу, было видно, что он борется с собой (именно так восприняли и описали его колебания свидетели), но Селим толкнул еще раз...

Удара не заметил никто, да его, наверное, и не было, но вся компания увидела вдруг летящего по воздуху приятеля, который врезался в потолок (!), затем в стену, сокрушив по пути проектор «Иллюзиона», и остался лежать неподвижно. Парни вскочили, бросились к Шаламову, и тогда он нанес свой знаменитый оглушающий пси–удар.

Видения, возникшие при этом у молодых людей, немного отличались, но основным для всех было ощущение прыгнувшего на них чудовищного зверя, похожего на монстров Апокалипсиса! У девушек даже во время рассказа в глазах плескался ужас, и Столбов, невольно усмехнувшись в душе, подумал, что они надолго запомнят этот «сеанс удовольствия». Компания была ему неприятна, такого «зверинца» он не видел давно: девицы размалеваны светящимися красками, парни мылись едва ли чаще одного раза в полгода, и – о Боже! – как они были одеты! Во всем вызов, броская вычурность, претензия на оригинальность, суперэкзотика и полное отсутствие меры.

– М–да! – сказал кобра оперативников Вольдемар Хмелевский, встретившись со Столбовым взглядом, когда они остались наедине в разгромленной квартире. – Серьезный супротивник этот «сын сумерек», вишь какой сабантуй устроил.

– И все же воздержитесь от прямого контакта, – сказал инспектор, сравнивая впечатления пострадавших от этого контакта. – Ни в коем случае не идите на конфликт, а тем более не пытайтесь применить суггесторы и парализаторы. Ромашин когда–то попробовал... еле жив остался!

– Обижаешь, опер! – улыбнулся блондин Хмелевский, высокий, поджарый, энергичный. – У меня проколов еще не было.

– И все же будьте осторожны. Учитывайте, что действия Шаламова не могут быть квалифицированы как форс–мажор, а поле его возможностей настолько широко, что даже Умник не знает его пределов.

– Мы тоже не лыком шиты. – Хмелевский сверкнул белыми зубами. – Но действуем в пределах инструкции.

– Быстрее ищите Купаву. Найдете ее – Шаламов сам придет к вам. Еще раз осмотрите ее квартиру, разрешение соэтиков получено.

– Мы там уже побывали и обнаружили вот это. – Командир группы протянул Столбову прозрачный пакет, в котором лежал шарик из перламутрово–серого тумана. Впрочем, не тумана. «Шарик» казался прозрачным и невероятно глубоким одновременно, и у инспектора родилось впечатление, что из «шарика» затаенно кто–то смотрит на него...

– Что это?

– Ребята назвали эту штуковину «зрачком дьявола». Никому в руки он не дается, только мне удалось заловить его в пакет с десятой попытки. Отнесу экспертам, пусть повозятся.

Столбов сглотнул ставшую горькой слюну. Он был ошеломлен и не скрывал чувств: в руках безопасника лежала «магическая сфера», которую Мальгин некогда принес к себе домой, забрав ее у Купавы. Эта «сфера» была второй.

О том, что он замечен и начался его розыск, Шаламов узнал сразу после возвращения домой: следы в квартире удалось идентифицировать без усилий, а «домовой» дополнил выводы хозяина, зафиксировав переговоры розыскников, но самое плохое крылось не в факте раскрытия инкогнито, а в пропаже «эскалатора», связанного «струной» метро с трансфером Галактики. Скорее всего «эскалатор» забрали безопасники, заметившие его в гостиной: Шаламов вспомнил, что оставил кокон именно в гостиной, ничтоже сумняшеся в его безопасности. Теперь же приходилось искать не только жену, но и кокон, что сулило нежелательные последствия. Даниил не боялся быть узнанным, но не хотел лишаться свободы передвижения и действия. Не боялся он и того, что служба безопасности ограничит его желание считаться только со своим собственным видением реальности, полагая это видение истинным и неоспоримым. Конкурирующие структуры личностей человека и маатанина в глубинах его психики давно пришли к обоюдному согласию, дополняя друг друга в попытках осмыслить встречаемые в пути миры. И хотя в своих странствиях Даниил достигал, говоря словами древнего философа Вихерта, «такой туманной дали, что у него сначала отказывали чувства, а потом и разум», объединение психик сыграло положительную роль.

Искушение полностью уйти в психику «черного человека», подчинить остатки человеческого «я» сознанию маатанина преследовало Шаламова постоянно, однако что–то все же останавливало его, какое–то слабое эхо древней родовой памяти, следы погребенного в глубинах чужой психики культурного слоя человека, бессознательный зов всех образов души. Зов этот становился все глуше и тише, раздавался все реже, а по мере угасания в душе человеческого падал и уровень адекватности восприятия мира, а также оценка собственных поступков. Шаламов не понимал, вернее, не хотел понимать и даже не задумывался над тем, что он в настоящий момент настолько превосходит по возможностям любого человека, насколько тот, в свою очередь, превосходит крота. Как вселенная того же крота отличается от вселенной кошки, так и вселенная Шаламова отличалась от вселенной обычного человека, не способного мыслить сразу в шести направлениях и решать до десятка задач одновременно. Решающую роль в организации личности Шаламова сыграла адаптация к обладанию: он имел что хотел и не видел препятствий к исполнению очередной прихоти. По сути, он стал воплощенным идеалом философии дилайтменов, основанной на вседозволенности и предельной степени потребления, однако оценить себя со стороны не мог.

Досада на возникшие неудобства выросла в гнев и, как всегда в такие моменты, сработал переключатель потока сознания из сферы человеческой в психику маатанина.

Обычно Даниил отключался начисто, ничего не видя, не слыша, не чувствуя как человек, так как при попытке параллельного мышления однажды получил изрядный болевой шок, но все же изредка задерживал уход в небытие, надеясь если и не контролировать поведение тела, то хотя бы присутствовать при его деятельности в фазе «черного человека», и на этот раз ему удалось продержаться почти минуту.

Мир вокруг мгновенно преобразился, соответственно чувственному восприятию «черного человека», имевшего около трех десятков органов чувств. Шаламов увидел свою квартиру, комнаты за стенами, весь дом, город, Землю и Солнечную систему одновременно! Он ощущал не только тепло, тяжесть, трение о тело воздуха, но и электрические токи, струи излучений, хоровод электромагнитных полей, свечение и пульсацию пси–полей и множество тончайших материальных образований, у которых не было названия в человеческом языке! Он видел свое тело изнутри, чувствовал шорох крови, шипение химических реакций в мышцах, вихри биоэнергетики и бег электронов по клеткам! А еще он увидел и ощутил мерность пространства, живое горение вакуума и призрачное, пульсирующее, оглядывающееся течение времени!

Вместе с восприятием окружающего мира изменилось и мышление: оно стало многослойным, многоуровневым, узловатым, подчиненное сложнейшим законам сознания «черных людей».

Небывалая глубина, невероятная сложность и необъятность Вселенной открылась Шаламову... и разом все исчезло в красной вспышке боли. Человеческое «я» не выдержало перенасыщения волной информации...

Очнулся он через сорок с лишним минут, привычно проверил «кладовые» памяти и нашел то, что ему оставил «черный человек»: координаты эскалатора и предполагаемое местонахождение Купавы. Каким образом «черный» Шаламова вычислил это, на основании каких данных, с помощью каких методов, Даниил не знал, да и не интересовался. Важен был сам факт обладания необходимыми сведениями, а не пути их поиска.

Кроме всего прочего, в памяти появилась информация о последнем периоде жизни Купавы, в том числе о ее нервных срывах, хотя данное известие не особенно взволновало бывшего спасателя. Причины нервного расстройства жены были ему понятны, ибо много вселенных назад он честно предупредил ее, что никогда не появится на Земле, пока жив Мальгин. Однако многое изменилось с тех пор, Шаламов вновь ощутил потребность в общении с Купавой и с легкостью изменил своему слову, оправдав себя тем, что Купава будет рада увидеть его живым и невредимым. Логику доказательств он менял произвольно в зависимости от настроения, считая, что решения, принимаемые им, непогрешимы. С восхитительной инфантильной наивностью, порожденной расщеплением личности, он все еще считал себя спасателем.

Дома оставаться было нельзя, безопасники могли вот–вот «сесть на хвост» и установить слежку. Даниил набрал код службы поселения Брянска, представился «странствующим дервишем» Световидом, и дежурный РСП дал ему адрес свободной квартиры в Кожице, окраинном экорайоне города.