Глава 9
Нептун казался громадной черной бездной на фоне мелкого бисера
Млечного Пути. Солнце пряталось за планетой, и сейчас она была
повернута к наблюдателю «спиной», пряча в глубокой черноте ночи свои
загадки и тайны.
Ромашин покосился на соседнее кокон–кресло, скрывающее в своем
нутре Железовского. Тот с момента старта с Тритона не проронил ни
слова.
В тесной рубке драккара располагались всего три кресла, третье
занимал пилот аппарата, драйвер–прима Паат Хузангай. Драккар имел
название «Индевор», а его инк носил имя Вояджер.
Поскольку драккар разрабатывался как корабль исследовательского
десанта, он и оборудован был соответственно: кресла представляли собой
автономные защитные комплексы с пси–управлением и энергетическим и
материальным ресурсом, позволяющим его обитателям при появлении
непредвиденных обстоятельств прожить около месяца. При необходимости
шлюп мог взять на борт исследовательский отряд в количестве двадцати
душ. Десантники в этом случае ждали своего часа в отсеке десанта,
каждый в своем коконе ЗСК – защитном скафандровом комплексе,
приспособленном к работе в любых экстремальных условиях. Скафандры эти
мало чем напоминали человеческие фигуры, вернее, совсем не напоминали,
и на жаргоне косменов их называли «заскоками». В настоящий момент на
борту драккара, кроме Железовского, Ромашина и пилота, живых душ не
было, вместо человеческого десанта аппарат был загружен роботами с
широким спектром исследовательских операций.
– Такое впечатление, будто впереди абсолютная пустота, –
проговорил Ромашин. – Даже вакуум вокруг так не воспринимается.
Железовский промолчал, а пилот хмыкнул и сказал:
– По–китайски пустота – куншу, по–японски – кусо или кук„, но
лично мне нравится древнегреческое кенон. А вам?
– Не вижу разницы, хотя привык больше к обычному вакуум.
Пилота нашел Железовский, буркнув, что это драйвер от Бога.
Ромашин не возражал. Он сразу понял, что Паат Хузангай тоже интрасенс,
иначе инспектор погранслужбы на Тритоне не выпустил бы драккар в
самостоятельный поиск. Правда, вовсе без объяснения уйти к Нептуну не
удалось.
– Вы же не специалисты, – сказал озадаченный пограничник, когда
Ромашин и Железовский предстали пред его очами и выложили сертификат
особых полномочий с требованием содействия по подготовке глубокого
зондирования Нептуна.
– Мы хорошо изучили условия полета, – возразил Ромашин, – и в наши
планы не входят ни стопроцентный риск, ни тем более самоубийство.
Воспринимайте это как обычный исследовательский рейд с несколько
специфичными целями. Обещаем записать все, что увидим и услышим, и
передать специалистам.
Пограничник был опытный работник, привыкший не удивляться самым
неожиданным просьбам, знавший цену риску, поэтому он, ни слова не
говоря, позвонил в управление и, лишь получив согласование,
предоставил гостям свободу маневра. Затем он лично проверил экипировку
драккара и только потом дал добро на взлет, предупредив бригаду
спасателей о новичках.
Ромашин мысленно оглянулся, и автомат послушно выдал ему обзор
кормовой полусферы.
Драккар удалился от Тритона уже на пятьдесят с лишним тысяч
километров, но и на этом расстоянии спутник Нептуна производил
впечатление: округлая каменистая глыба диаметром в две тысячи
километров, испещренная бороздами древних жидкоазотных потоков,
кратерами, разломами, покрытая кружевной изморозью – словно пятнистой
коростой, издали напоминающей лишайник. Азотная атмосфера планеты была
неплотной, и сквозь нее хорошо различались обширные туманные плато и
океаны жидкой грязи.
Город исследователей Тритона – Пайонир располагался в
экваториальной области планеты, рядом с кальдерой огромного ледяного
вулкана, испускающего «лаву» – ледяные потоки – и похожего издали на
цветок, но сам город был уже не виден.
Судя по тому, как мяч Тритона стал сжиматься и уходить вниз,
драккар заметно ускорил движение, миновал один за другим три соседних
спутника – Протей, Лариссу и Галатею, затем настал черед пылевых
колец. Всего колец у Нептуна было пять, но сейчас видны были только
три. Последним из видимых спутников промелькнула мимо Наяда,
пятидесятикилометровый кусок камня с вкраплениями льда. Остальные три
луны: Деспина, Таласса и Нереида – скрывались за горбом Нептуна.
В глаза брызнуло чистым синим светом: край «бездонной черной ямы»
прямо по курсу обозначался размытой синей полуокружностью, Нептун
поворачивался к шлюпу боком, освещенным солнцем.
В наушниках прошумел короткий прибой – это дал знать о себе
немощный радиационный пояс планеты, имевший по земным меркам
незначительное магнитное поле. Затем прошумел второй прибой –
человеческих голосов, многотональных сигналов и звоночков. Это
отреагировала на появление драккара служба наблюдения за
пространством, проведя несколько мгновенных диалогов: с инком
«Индевора», с погранслужбой и с координатором исследований системы
Нептуна, а так как аппарат благодаря стараниям Ромашина был вписан в
график резервных рабочих рейдов, возражений на дальнейшее движение
драккара к Нептуну не последовало.
Ромашин вздохнул про себя с облегчением и расслабился: можно не
думать о цели полета еще добрых сорок минут.
Нептун был открыт немецким астрономом Галле в тысяча восемьсот
сорок шестом году по расчетам, сделанным англичанином Адамсом и
французом Леверье. Почти полтора столетия гигантская пухлая планета
была сплошной загадкой для земных ученых, и лишь в августе тысяча
девятьсот восемьдесят девятого года к ней подлетела межпланетная
автоматическая станция «Вояджер–2», приоткрывшая наконец завесу тайны.
С тех пор к Нептуну было послано более двадцати экспедиций, а с
введением в строй внутрисолнечной системы метро сама планета и ее
спутники начали изучаться стационарно. К моменту старта «Индевора» с
поверхности Тритона исследователи совершили более ста попыток достичь
дна толстой атмосферы гигантской планеты, но лишь семь из них
закончились успешно. Правда, многие ученые сомневались, что дно было
достигнуто, потому что глубины погружений автоматических и управляемых
людьми аппаратов были разными – от семи до десяти тысяч километров.
Существовала еще одна гипотеза, что Нептун не имеет кристаллического
твердого ядра, а представляет собой шар из жидкого и твердого
водорода.
Драккар летел уже над полярным районом Нептуна, постепенно
приближаясь к Большому темному пятну – гигантскому штормовому
завихрению размером с земной шар. Синий свет в рубке сгустился;
казалось, аппарат движется в толще воды, освещенной сверху. Такой цвет
объяснялся наличием в атмосфере планеты молекулярного метана.
Появились легкие перистые облака из замерзшего метана, тени от которых
были видны на глубинах до ста километров в нижних слоях газовой
оболочки. Более темные струи и вихри, движущиеся со скоростью до
семисот километров в час, обозначили мощные струйные течения в
атмосфере гиганта, а волокна и завихрения всех оттенков голубого цвета
– струи мелких ледяных кристаллов метано–водяной смеси – служили
границей температурного перепада: выше проходила область с
температурой минус двести двадцать градусов по Цельсию, ниже – с
температурой минус сто девяносто. Где–то там, в синей бездне, на
глубине двух тысяч километров лежала еще одна граница температурного
перепада, ниже которой температура скачком возрастала до минус ста
пятидесяти градусов. Эти границы, отделяющие слой от слоя, были и
генераторами ветров, охватывающих всю планету.
Драккар, волоча за собой горошину тени, наплыл на край зловещего
темно–фиолетового пятна, вблизи не такого четкого, как издали, но тем
не менее пугающе геометричного, будто сделанного искусственно во
взбаламученной атмосфере Нептуна. С этой высоты движение вихря уже
становилось заметным, и Ромашин внезапно прочувствовал волнение; не
страх – возбуждение перед броском в неизвестность и трепет от мысли –
какого масштаба явление им предстояло преодолеть.
– Интересно, черт возьми, – проговорил он. – Почему Вершители
выбрали местом установки орилоуна именно Нептун?
– Не только Нептун, – отозвался молчавший доселе Железовский. – Но
и Землю, и, наверное, Марс, и Венеру, и другие планеты. Солнечная
система – уникальное явление в Галактике, где жизнь могла появиться на
любой из планет; я имею в виду разумную жизнь. Есть гипотеза, что
орилоуны устанавливались везде, где мог зародиться разум. А так как
система орилоунского метро создавалась не только для самих Вершителей,
но и для «черных людей», а может, и еще для кого–то, кого мы не знаем,
то на каждом объекте с орилоунскими Хранителями Пути должны сидеть и
маатане. Кстати, вы знаете, что перед финальными событиями в «серой
дыре» в Системе был замечен маатанский транспорт?
– Не шутите? – ответил озадаченный Ромашин. – Каким–то образом это
событие прошло мимо меня.
– Он посетил Юпитер, Сатурн и Нептун.
– Наделал тут шуму, – рассмеялся пилот. – Разогнал зондовиков над
этой дыркой – Хузангай имел в виду Большое пятно, – нырнул в эпицентр,
через два часа вынырнул обратно и ушел на «струну». Что он там делал –
одному Богу известно.
Не только ему одному, подумал Ромашин и цокнул языком – на него
вдруг снизошло озарение.
– Аристарх, а ведь это косвенное подтверждение правильности вашего
расчета!
– Знаю, – равнодушно сказал математик.
– Как вы думаете, зачем маатанам понадобился этот орилоун? Вернее,
орилоуны в Солнечной системе?
– Скорее всего они забрали отсюда последних наблюдателей. Это
значит, что все посещенные орилоуны мертвы и не способны быть
Хранителями Пути, то есть станциями метро.
– А это, в свою очередь, означает, что Шаламов ушел из Системы
другим путем.
Железовский промолчал.
«Индевор» завис на грани света и тьмы, колеблясь, нырять ему в
черноту или не нырять.
– Программа введена, – весело предупредил пилот. – Вы готовы?
Начинаем спуск. Вы знаете, как прозвали этот район Нептуна? Big black
sport [Большое черное место (англ.); участок дороги, на котором часты
аварии и катастрофы.]. Но если у меня есть фарт, а он у меня имеется,
– пролезем!
– И все же мы должны проверить этот след, – пробормотал Ромашин,
понимая, что довод неубедителен и идти вниз, на дно Большого темного
пятна, где стоял когда–то последний мертвый орилоун, нет смысла..
– Мне говорили про вас, что вы флибустьер, Игнат, – рассмеялся
вдруг Железовский, гулкий бас его заполнил, казалось, весь драккар. –
Неужто дрогнули? Шаламов мог уйти и отсюда, пробился же он сквозь
мертвого орилоуна на Землю, так что проверять след надо до конца.
Ответьте только на один вопрос: какова истинная цель вашего поиска?
Зачем вы ищете Даниила?
Ромашин не ждал такого вопроса и ответил не сразу.
– Я ищу Шаламова с надеждой на его... возвращение. Я в долгу перед
ним, и совесть моя неспокойна. Его надо вернуть и вылечить.
– Вы верите, что он излечим?
– Пожалуй... больше да, чем нет. А еще я верю Мальгину. Он
единственный, кто поможет Даниилу вернуть человеческое «я».
Железовский хмыкнул.
– Мальгин? Что ж, может быть. Но у меня другое предложение: что,
если попросить самих Вершителей вылечить Шаламова? А заодно и Лондона.
Ромашин не сразу нашелся, что ответить, он был огорошен.
– Ну вы и авантюрист!.. – проговорил он наконец. – Подлеще меня!
Представляете, какая это задача?
– Мало того, я рассчитал варианты их поиска. Вернемся – обсудим.
И вновь Ромашин не нашелся, что сказать, пораженный смелостью,
даром предвидения и раскованностью мышления молодого математика.
Старею, подумал он с грустью. Раньше мне такая идея пришла бы первому.
Ай да Аристарх! До чего же приятна твоя лапидарность.
– Я жду, коллеги, – нетерпеливо окликнул пассажиров Хузангай. – Вы
что, не видите, как мустанг бьет копытом землю?
– Только довези нас обратно, – пробасил насмешливо Железовский,
явно чтобы поддержать Ромашина. Он был молод и совсем скрывать свои
чувства еще не научился.
– Или я не специалист по выживанию? – так же насмешливо воскликнул
пилот. – Что–нибудь довезу.
Ромашин улыбнулся, подумал: довелось бы вам побывать в переделках,
в каких побывал я! – и сказал негромко:
– Что сделано, то свято! Вперед!
Оставляя за собой цепочку маяков, гарантирующих прием и передачу
аварийного сигнала на базу, «Индевор» углубился в недра атмосферы
Нептуна точно по оси Большого темного пятна, в зону «глаза тайфуна»,
где должен был царить штиль. Правда, штилем погодные условия в этом
«глазе» назвать можно было лишь по нептунианским масштабам, а не по
земным.
Громадную область центра Большого пятна размером с земной материк
то и дело сотрясали перепады давления и микропередвижки оси; микро –
опять же по нептунианским меркам, на самом же деле ось «гуляла» и
«кланялась» с амплитудой в сотни километров, и гром ударов от этих
подвижек носился по «глазу тайфуна», как грохот невиданного сражения.
Драккар опустился уже на глубину более семи тысяч километров, но
его локаторы все еще не достали дна – твердой поверхности планеты.
Защита машины пока справлялась с выпадами стихии, рост давления и
температуры был ей нипочем, а энергетические возможности обеспечивали
свободу маневра, и все же пружина внешних воздействий все сжималась и
сжималась и вскоре достигла предельных значений нагрузки на корпус.
– Давление двести тысяч атмосфер, – доложил экипажу Вояджер; в
голосе инка отчетливо слышалась озабоченность. – Температура минус
тридцать три.
– Резерв? – спросил Ромашин, вглядываясь в верчение серых пятен и
черных струй вокруг драккара.
– До миллиона – по давлению, до трех тысяч плюс – по температуре.
– Тогда продолжаем спуск.
Пилот и Железовский промолчали: один работал в паре с инком,
управляя полетом, второй предпочитал обходиться минимумом слов.
Драккар пронзил очередную атмопаузу – границу, отделяющую слой от
слоя (Нептун, окутанный мощной слоистой атмосферой, напоминал русскую
матрешку), и попал в нисходящее воздушное течение. Удар вертикального
воздушного потока был так силен, что инерционные гасители с трудом
сохранили хрупкий человеческий груз от уничтожения. Затем начались
болтанка, вибрация и бешеное вращение машины сразу вокруг трех осей.
Ориентироваться в обстановке и до этого момента было трудно, а после и
вовсе стало невозможным, во всяком случае, Ромашин мгновенно потерял
ориентацию и не знал, где верх, где низ, падают они или поднимаются.
Но пилот недаром заслужил похвалу Железовского – он знал свое дело
досконально.
Уже через минуту вращение аппарата замедлилось, прекратилась
болтанка, появилось ощущение движения, а не сверхскоростного
маневрирования. Внизу, куда падал шлюп, протаяла нежно–голубая дыра,
словно сквозь тучи выглянул уголок чистого земного неба.
– Глубина погружения восемь триста, – доложил Вояджер. – Давление
семьсот тысяч, температура плюс десять. Вижу твердое дно, расстояние
колеблется от тысячи до двух тысяч сорока. По–видимому, это гигантская
гора... или конус вулкана, уточню чуть позже.
Но гора и в самом деле оказалась вулканом с кратером, в котором
свободно уместились бы земные Памир и Гималаи! Вокруг этого вулкана и
крутился устойчивый на протяжении многих сотен лет тайфун Большое
темное пятно.
Последнюю тысячу километров до дна кратера «Индевор» преодолел без
труда, над кратером действительно царил почти полный штиль. Но
промахнись драккар на сто километров в любую сторону – он был бы тут
же выброшен в вихревую зону тайфуна, начинавшуюся над склонами
вулкана, состоящего из твердого водорода.
Земные ученые давно разгадали тайну тайфуна: вихрь
водородно–гелиевой атмосферы был рожден выдавленным из недр
нептунианского ядра «фурункулом» из кристаллически твердого водорода,
со склонов которого били гигантские фонтаны молекулярного водорода.
Конус вулкана вырос до высоты в тысячу километров, а дальше наступило
равновесие: испарялось ровно столько водорода, насколько успевала
выдавливаться твердая водородная «магма», и процесс испарения, вернее
фазового превращения твердого водорода в газообразный, поддерживал
вихрь тайфуна. Ромашин, как и его спутники, знал механизм работы
Большого темного пятна, но вблизи видел его впервые. Зрелище
впечатляло.
– Жуть! – искренне сказал он. – Наверное, это самый большой вулкан
в Системе, хотя и весьма странный. Почему не дымит центральный кратер?
– В кратере – озеро жидкого водорода, – отозвался инк. – Но это не
самый большой вулкан Системы, на Юпитере в центре Большого красного
пятна – явления полностью идентичны – вулкан на тысячу километров выше
и втрое шире.
– Послушайте–ка, – предложил пилот, включая внешние
звукоприемники.
Волны гула, басовитые вибрирующие отголоски, взвизги и густой
рокот заполнили рубку драккара. Гигантские силы рождали и
соответствующие стихии звуки, человеку здесь нечего было делать. Пилот
подождал немного и убрал громкость. «Индевор» продолжал опускаться в
кратер, заполненный жидким, как ртуть, голубым свечением. Когда до
поверхности этого колоссального озера, по которому ходили волны,
собираясь в удивительные интерференционные картины, оставалось около
сотни километров, пилот остановил шлюп.
– Ну и где же ваш орилоун, коллеги? В поле зрения только океан
водорода и свистопляска газовых и пылевых струй вокруг.
– Может быть, на дне озера? – предположил Ромашин.
– Глубина этого озера около полутора сотен километров, нырять туда
я не стану.
– Нет, он должен находиться где–то на уровне испарения, – возразил
Железовский, – иначе из орилоуна на Земле ударил бы фонтан жидкого
водорода, а не газообразного.
– Плюс аммиак плюс метан, гелий, инертные газы и силикатная пыль.
– Но орилоуны обычно устанавливались на твердых грунтах, а не
подвешивались в атмосфере. Может, его забрал маатанский транспорт?
– Тогда прекратился бы и поток газа на Землю.
– Мистика какая–то! Или... вполне вероятно, что мы ошиблись в
расчетах и орилоун стоит в другом месте.
– Вы хотели сказать – я ошибся, – ровным голосом произнес
математик. – Допускаю, хотя и не верю. И все же давайте поищем его в
пределах кратера, больше ему быть негде, на склонах вулкана он стоять
не может, слишком огромные силы высвобождаются там.
Пилот молча тронул шлюп с места. До тех пор пока позволяли запасы
энергии, он в действия пассажиров вмешиваться не желал.
Они нашли орилоуна, совершив семь витков по разворачивающейся
спирали вокруг центра кратера, когда в их распоряжении оставались
считанные минуты. Никто из них сначала даже не понял, что выросло
перед видеокамерами из стены туманной голубизны. Это была странная
кружевная тень, напоминающая паутину с толстыми узлами соединений.
Однако «паутина» вскоре превратилась в десятикилометровую объемную
конструкцию, похожую то ли на соты, то ли на крупнопористую каменную
плиту. О «храме» речь не шла, этот орилоун давно превратился в
«скелет», да и освещение, не дающее теней, скрадывало его цвет,
размеры и форму. И все же это был Хранитель Пути, выращенный на
Нептуне Вершителями с неизвестной целью.
Люди разглядывали бы его долго, если бы не крик пилота:
– А это еще что такое?!
Из сияющей глубины под «Индевором» вытягивалось вверх какое–то
длинное полупрозрачное и одновременно пушистое щупальце. Оценить его
размеры сразу люди не смогли, но когда оно уперлось в «плиту»
орилоуна, сразу стало видно, что толщина щупальца превосходит размеры
многих земных гор, а длина достигает двух сотен километров.
– Что это? – повторил пилот.
– По–моему, жизнь, – хладнокровно ответил Железовский. – Включи
локацию на инфра, под нами стадо этих тварей.
В голубом мареве, скрывающем в себе и недалекий бушующий океан
жидкого водорода, и дикую коловерть атмосферных струй за пределами
чаши кратера, появились темные проталины, поляны, полыньи, соединились
в клочковатую пелену и превратились в колоссального объема провал, в
котором закопошились десятки багрово светящихся «червей». Это и в
самом деле было стадо гигантских животных, самое маленькое из которых
шутя могло проглотить драккар и не заметить этого.
«Червь», с любопытством обнюхавший орилоуна, убрался обратно, не
заметив земного кораблика, и все стадо ринулось куда–то в сторону
шевелящегося хаоса у близкой стены кратера.
– Подъем! – опомнился пилот. – Ресурс на исходе.
– Не спеши, торопыга, – пробасил Железовский. – Подойди поближе к
орилоуну, запустим в него хотя бы пару «черепах».
Хузангай ответил мгновенным рывком аппарата к орилоуну, через
минуту закрывшему собой весь обзор. Две мигающих алым полусферы
выпрыгнули перед глазами и унеслись в недра исполина, изъеденного
кавернами и порами, как головка сыра.
– Вряд ли они вернутся, – буркнул пилот.
– Вернуться должна одна, вторая сработает как мина. Пора уже
прекратить подачу газа отсюда на Землю. Кстати, это реальное
обоснование нашего нырка на дно Нептуна. Оставь здесь на всякий случай
еще и зонд–иглу; если «черепаха» вылезет – зонд передаст информацию
наверх.
– Ну и левиафан! – выдохнул пилот. – Неужели эта штука живая?
– Была живая, остался скелет. Не делай круглые глаза, не удивился
же ты тем «червям», а ведь они покрупнее орилоуна.
– Разница в содержании... вернее, в психологическом наполнении.
«Черви» – просто живые существа, не более того, а ваш орилоун полон
тайн... мертвых тайн!
В сотне километров от земной машины появилась темная масса,
похожая на спрута, высветила два десятка «фонарей» и с низким
ворчанием уползла в беснующийся мрак.
– Жизнь! – с неожиданным восхищением сказал Хузангай. – Сколько до
нас целенаправленно искали ее, а мы обнаружили случайно.
– Не там искали, – безучастно отозвался Железовский. – Скорее
всего на Нептуне она возможна только в таких котлах, как этот кратер.
Миллионы лет назад кратеров было больше, но разум так и не появился, и
теперь это последний очаг. Агония.
– Ты так уверенно говоришь, будто на тебя снизошло откровение.
Математик не ответил.
– Вот почему здесь были оставлены орилоун и «черный человек», –
задумчиво проговорил Ромашин. – Они ждали появления разума.
– Нас, наверное, уже ищут, – напомнил пилот, – а я не хочу терять
реноме человека слова. Да и энергозапас на исходе. Как хотите, но я
включаю подъем.
– Включай, – вздохнул Ромашин.
Назад они поднимались бесконечных девять с половиной часов,
вынырнув из мути нептунианской атмосферы в десяти тысячах километров
от центра Большого темного пятна.
