Часть Пятая
Третий
Глава 1
Удар ускорения был так силен, что Лондон едва не потерял сознание.
Еще никогда в жизни ему не приходилось гнать машину в таком темпе:
куттер за двадцать секунд набрал скорость более тысячи километров в
час!
В ушах проклюнулся шум заработавшей линии связи «спрута»:
бормотание инспекторов транспорта, освобождавших на пути куттера все
эшелоны и трассы, перекличка спасательных обойм, зуммеры скоростных
передач инков всей системы СПАС, отрабатывающих поступившую задачу.
Сквозь этот шум пробился четкий и спокойный баритон:
– «Три девятки» развернуты. Рандеву с десантным шлюпом через три
минуты сорок две секунды на высоте двадцать один шестьсот. Вас примут
на автомате, не вмешивайтесь. После стыковки выпрыгивайте в люк, вас
выловит вторая машина. Не забудьте надеть маску.
– Хорошо, – мысленно ответил Лондон, обливаясь потом от
нахлынувшей слабости.
Инк–координатор куттера понял его состояние и сбавил ускорение,
дышать стало легче.
– Оператору тревоги СПАС–главный, – всплыл из множества звуков в
ушах еще один голос. – Спейсер «Мичиган» готов к перехвату машины в
Приземелье. Цель на радарном поле.
– Отставить! – прошептал Лондон, от волнения дублируя голосом
мыслесвязь. – Перехват будет осуществлен в режиме «теннисист» силами
отдела безопасности. Подготовьте клируэй [Клируэй – скоростная
трасса.] к солнцу по данным «трека», очистите канал от общественного
транспорта.
– Выполняю.
Лондон с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на маатанина –
люк в грузовой отсек куттера был открыт, но от напряжения в глазах
поплыли огненные круги, и разглядеть, что делает «черный человек», не
удалось.
«Это величайшая из бомб!" – проявились в памяти слова Клима
Мальгина. Ледяной озноб пробежал по спине, по лицу стекали капли
горячего пота. Я сейчас представляю собой спай термоэлемента, почти
спокойно подумал Лондон, и через меня, наверное, течет ток... Хорошо,
что службой наработан опыт внезапности, все точно знают, что делать, и
не путаются под ногами даже при появлении таких невероятнейших casus
imponsus [Непредвиденный случай (лат.).]... И спасибо Шаламову, что
взял куттер формулы «три эс» [От англ. speed, saving, comfort –
скорость, экономичность, комфорт.], в другой машине я бы не выдержал
такого набора скорости...
– Выходим в расчетную сферу рандеву, – доложил инк.– Торможение до
двадцати единиц в импульсе. Может быть, я вас катапультирую раньше?
– Выдержу, – пробормотал Лондон, собираясь в комок.– Кому
повешенному быть, тот не утонет.
И вдруг перед глазами разгорелось облачко алых искр, хотя на самом
деле это был фантом пси–связи. Из облачка вытекли три ручейка света,
которые превратились в дрожащие строчки английского языка:
– Человек, уходи! Я не в состоянии контролировать балансы энергии
«эго», через несколько секунд произойдет спонтанный разряд. Ваш друг
прав: в настоящий момент я – бомба. Уходи!
– Погоди! – взмолился Лондон, пытаясь встать. – Продержись
чуть–чуть, осталось совсем немного, минута–две, и тебя заберет
джамп–шлюп...
– Мое бытие – нуль, прощай, человек...
Лондон встал – при шести «же» ускорения! – сполз на пол кабины,
пытаясь сквозь кровавый туман разглядеть люк в грузовой отсек, и в
этот миг в кабине возникло и окутало человека переливчатое облако,
наполненное странной икрой: в каждой икринке – глаз!
Орилоунский «призрак»! – подумал без удивления Лондон, продолжая
ползти к люку, нащупал края, приподнялся, и ему показалось, что
маатанин плюнул в него струей черного пламени...
Мальгин выключил проектор и некоторое время сидел с эмканом на
голове, вспоминая спокойное и уверенное лицо Майкла Лондона, потом
снял легкую дужку эмкана – аппарата пси–управления, подержал над
столом и отпустил. Дуга превратилась в бутон цветка, втянулась в
блестящую гладкую поверхность, в глубине которой разгорались и гасли
строки сообщений внутриинститутской информсети.
Итак, совершенно очевидно, что если бы не орилоунский «глазастый»
фантом, «черный человек» взорвался бы по–настоящему и загадил
атмосферу, как тысяча Чернобылей, вместе взятых! Мальгин невольно
поежился. Спаси и помилуй!.. Но энергетического взрыва не произошло.
То ли «глазастый» поглотил всю энергию маатанина, то ли направил ее
куда–то по запредельной «струне» в иное пространство, то ли
закапсулировал в себе неизвестным образом. Зато он не успел
предотвратить другой взрыв – информационный, и разряд пришелся на
бедную голову Майкла Лондона, бывшего начальника отдела безопасности,
человека решительного и смелого. Как говорится, рок обреченного
найдет. А в результате мы теперь имеем не одного, а двух нелюдей,
Шаламова и Лондона, две нечеловеческие вселенные, с которыми
необходимо заново устанавливать связь. Впрочем...
Мальгин выключил аппаратуру кабинета и вызвал Зарембу.
Впрочем, имеем мы всего лишь одного монстра – Лондона, и где
сейчас второй – Дан Шаламов – неизвестно.
Бывший курьер–спасатель ушел от них еще тогда, почти четыре месяца
назад, после схватки на Симушире, когда Ромашин разрядил в него
гипнотизатор «василиск», усыпив человека, но разбудив Шаламова –
«черного человека», который, с легкостью пройдя сквозь заслоны обоймы
безопасности, оседлал галеон и ушел...
– Где же ты, Дан? – прошептал Мальгин, глядя перед собой и не видя
вошедшего Зарембу. – Что же ты бросил Купаву, спасатель?
– Я?! – изумился молодой нейрохирург.
Мальгин очнулся.
– Извини, я разговаривал сам с собой. Проходи. У меня к тебе
просьба... – Мальгин задумался, уходя в себя, в измученную сомнениями
душу. – Никто не знает, что на Симушире я пытался подключиться к мозгу
Шаламова напрямую... – Хирург усмехнулся, увидев круглые от изумления
глаза Зарембы. – Да–да, через обыкновенный эмкан, и мне, по–моему, это
удалось. А сейчас я все больше убеждаюсь в том, что во мне «закопаны»
некие «черные клады» – знания, которые в одиночку мне не расшифровать,
– след памяти Шаламова.
Глаза молодого хирурга сделались еще больше, но реакция его была
такой, какую и предполагал Мальгин. Таланов бы сказал: «Ты с ума
сошел! Представляешь последствия?!", а Заремба произнес шепотом:
– Ну ты даешь, мастер! Вот здорово! Представляешь, что мы можем
узнать?!
Мальгин невольно засмеялся и сразу посерьезнел.
– Представляю, анархист. Вот поэтому я и обращаюсь к тебе за
помощью. Я нащупал метод считывания и дешифровки моего «темного
знания», а ты мне поможешь. Но никому ни слова! До тех пор пока не
появятся результаты.
– Но ведь это, наверное, опасно... я имею в виду недозируемый стаз
криптогнозы в сферу сознания. Могут быть нежелательные последствия.
– Еще первобытные жрецы умели открывать и закрывать без ущерба для
психики подсознание, почему же не сможем мы, вооруженные их опытом и
современной техникой? В общем, пока молчок. Могу я на тебя положиться?
– Буду нем как рыба!
– Договорились. Вечером пройдем первый цикл эфанализа, я
подготовлю Гиппократа, а ты пока полистай информатуру по
палеомедицине. Встречаемся в девять вечера в боксе Стобецкого.
– Слушаюсь, шеф!
Заремба вытянулся, четко повернулся, щелкнув каблуками, и вышел,
заинтересованный и обрадованный доверием старшего товарища и
предстоящей интересной работой. Он оставался самим собой при любых
обстоятельствах: метался, постоянно испытывая здоровую
неудовлетворенность, не сомневался в правильности своих поступков, жил
по собственным программам и отличался кипучей активностью и
хронической невоспитанностью. И все же нейрохирург из него вылуплялся
талантливый.
– Лучшего не найду, – вслух подумал Мальгин.
Он уже собирался уходить, когда киб кабинета сообщил о чьем–то
запросе.
– Включай, – через силу кивнул Клим; разговаривать ни с кем не
хотелось.
Виом напротив воспроизвел пятачок домашней обстановки и молодую
девушку, почти девочку, чем–то похожую на Купаву, однако напоминавшую
также и Карой, и мать Мальгина в молодости, и кого–то еще. Но схожесть
ее с Купавой была очевидна: тот же овал лица, огромные серо–голубые, с
зеленоватым оттенком, глаза, брови вразлет и необычная складка губ,
придававшая лицу неповторимую прелесть печального очарования... Сердце
дрогнуло, и сразу же навалилась тоска и желание увидеть Купаву.
Мальгин с трудом удержался от соблазна выключить виом.
– Доброе утро, – произнесла незнакомка певуче, на русском языке,
но с уловимым акцентом. – Меня зовут Акилина или, если хотите,
Акулина, я дочь Лондона.
Мальгин захлопнул рот, «включая» привычное самообладание. До этого
дня он не видел дочери Майкла, хотя и знал, что она существует. Но
девчонка была красива, а главное, похожа на Купаву, что и подняло в
душе хирурга бурю чувств.
– Слушаю вас.
– Извините за вторжение, я знаю, как вы заняты. У отца никаких
изменений?
Мальгин помолчал, переживая приступ иссушающего душу бессилия:
– Все то же: без сознания.
Он не стал говорить ей, что у Лондона идет тот же процесс, что и у
Шаламова когда–то, хотя и медленнее, и помешать этому земная медицина
не смогла.
– Могу я поговорить с вами не по видео?
«Зачем?" – подумал Клим, но вслух сказал:
– Можете. Завтра утром, в восемь тридцать у меня в институте, не
более получаса.
Девушка молча кивнула, принимая ответ хирурга как должное, и
выключила связь, повесив в воздухе короткое и странное «аве».
– В его устах звучало «завтра», как на устах иных «вчера», –
глубокомысленно пробормотал Мальгин строфу из стихотворения
Пастернака. Отголосок смутной боли, который вошел в сердце и заставил
душу вырастить руку и пошарить вокруг в поисках резонанса, стих. Все
стало на свои места. Была Купава, существовала Карой... и Джума Хан, и
Даниил Шаламов. И красивая девочка по имени Акилина... нет,
действительно, лучше Акулина, Акуля: пухлые губы, брови – как крылья,
тонкая талия... птица, готовая к полету. Интересно, сколько ей лет?
Судя по впечатлениям Ромашина, который встречался с семьей Лондонов не
раз, ей не более семнадцати. По сути, ребенок. Впрочем, как и во все
времена, девушки формируются раньше парней.
Мальгин поймал себя на том, что думает не о деле, и рассердился.
Что с тобой, мастер? Что за вздор лезет тебе в голову? Не пора ли
наконец прекратить препарировать душу скальпелем диких сомнений,
поклоняться идолу хандры и ждать неизвестно чего?..
А выходя из кабинета, он нос к носу столкнулся с Игнатом
Ромашиным, экспертом аналитического центра Управления безопасности.
Бывший начальник отдела безопасности выглядел, как всегда,
уравновешенно–приветливым и внимательным, словно не пережил момент
небытия, когда его на Симушире накрыл ответный пси–удар Шаламова. Но
именно поэтому он был дорог Мальгину, и его появление всегда
благоприятно действовало на психику.
– Похоже, я не вовремя, – проговорил Ромашин, отступая.
– И да и нет, – заулыбался Мальгин и сделал приглашающий жест. –
Входите.
– Вы куда направляетесь, если не секрет?
– Домой, кое–что надо обдумать и сделать, а мой «домовой» –
помощник неплохой, разве чуть–чуть хуже Гиппократа.
– Тогда я вас провожу, поговорим по пути. Кстати, как состояние
Лондона?
– Положение остается сложным, хотя процесс преобразования нервной
системы почти прекратился.
Они направились к лифту, потом нашли такси, доставившее их к
станции метро.
– Мне звонила дочь Лондона, – сказал Мальгин, набирая в кабине
метро код Смоленска. – Вы ее знаете?
– Чисто внешне. Судя по репликам Майкла, очень самостоятельная
особа... с великолепными данными. А? – Ромашин приподнял бровь.
– Согласен, – кивнул Мальгин без улыбки. – Она хочет увидеться со
мной, поговорить о чем–то. О чем? Об отце она может узнать и без меня.
Я оценил ее возраст в семнадцать лет, не ошибся? Хотя это не имеет
никакого значения.
– Ошиблись всего на год, ей шестнадцать.
Автомат метро быстро прошепелявил: «Внимание! Смоленская станция
«Десна–три». В глазах потемнело, привычно перехватило дыхание, и они
вышли в зал станции метро «Десна–три», ближайшей от дома хирурга.
Через пятнадцать минут Мальгин открыл дверь квартиры и впустил
Ромашина, вошедшего с некоторым колебанием.
– Спешу, – пояснил тот в ответ на взгляд хозяина.
– Надеюсь, не настолько, чтобы не зайти. Кофе, чай, медовый
напиток?
– Сбитень? Не откажусь. Сами готовите?
– Рецепт прабабушки Ули, ему лет сто.
– В таком случае задержусь на пару минут, только позвоню кое–кому.
Пока Мальгин готовил сбитень (пьют его горячим, сразу после
приготовления), Игнат познакомился с его «домовым» и поговорил с
кем–то, Клим расслышал только короткое «позже» и произнесенное
несколько раз «нет».
Расположившись в креслах напротив друг друга, они принялись
прихлебывать пахнущий мятой, горячий, в меру сладкий, чуть горьковатый
напиток.
– Отменно! – похвалил гость кулинарные способности хозяина. – В
последний раз я пивал сбитень у Лондона, но у него он с кислинкой, а у
вас с горчинкой, что, на мой взгляд, вкуснее.
– Что Америка против Европы! – небрежно махнул рукой Мальгин, и
оба рассмеялись. Потом Клим внимательно посмотрел на Ромашина. – Вашу
манеру я знаю, без причины не заявились бы.
– Вы правы. И хитрить не собираюсь, потому что и я вас знаю
достаточно, вы любите сразу брать быка за рога. Кстати, у американцев
насчет этого есть своя формула: никогда не жуйте пилюлю, которую вас
заставляют проглотить.
Мальгин кивнул.
– Правило Старджона, один из законов Мэрфи. Итак, не будем жевать.
– Я хотел предложить вам на пару поискать Шаламова. У меня
появились некоторые идеи. Этим мы, между прочим, могли бы помочь и
Лондону, – добавил Ромашин, угадав ответ в глазах Клима, и хирург
воздержался от категоричного «нет». Задумался.
Посидели, налив еще по бокалу золотистого, с оранжевыми искрами,
напитка. «Домовой» по мысленному приказу хозяина включил музыку, и
комнату заполнили тихие гитарные переборы, сквозь которые пробился
хрустальный ручеек свирели.
Ромашин ощупал лицо хирурга взглядом серых цепких глаз, едва
заметно улыбнулся.
– Решаете, не слишком ли отдает авантюрой? Риск, естественно,
неизбежен, однако выигрыш очевиден.
Знал бы ты, дорогой Игнат, мое отношение к риску, подумал Мальгин,
невольно развеселившись. Я авантюрист не меньшего класса.
Бывший начальник отдела безопасности, а теперь эксперт отдела,
член Совета старейшин – синклита, как его называли, подметил изменение
в настроении Клима, но понял его по–своему:
– Я слежу за вами вот уже три с лишним месяца, мне кажется, вы...
как бы помягче выразиться... закостенели, что ли, закрепостились, как
говорят спортсмены. Хотите, процитирую? Нужно, как то свойственно
сильному, отдавать предпочтение вопросам, которые в наши дни никто не
осмеливается ставить; необходимо мужество, чтобы вступать в область
запретного... Продолжать?
– И семикратный опыт одиночества, – глухо проговорил Мальгин. – И
новые уши для новой музыки. И новые глаза – способные разглядеть
наиотдаленнейшее [З. Фрейд.]...
– И семикратный опыт одиночества, – повторил Ромашин, понимающе
глядя на Клима; черт ли, дьявол или ангел? – он все знал о хирурге. –
Итак?
– Я задумался по другому поводу, а не из–за недостатка
решительности.
– Кажется, я догадываюсь: хотите покопаться в себе, попытаться
прочитать след, оставленный памятью Шаламова?
– Откуда вы?..
– Парасвязь, – серьезно сказал Ромашин. – Между мною и вами
установился телепатический мостик... впрочем, шучу. К сожалению, я не
интрасенс. Просто у меня есть выход на вашего Гиппократа, а он не
делает секрета из наших личных поисков. Я согласен подождать. Если
после эксперимента с вами ничего не... простите, оговорился. После
эксперимента я свяжусь с вами.
– Каркнул ворон: «Nevermor!.." [Э. По. «Ворон».]
– Что?!
– Это я про себя... Согласен.
Ромашин поставил бокал на плавающий рядом поднос и встал.
– До связи.
Мальгин проводил его до двери, пожал твердую руку и вдруг
вспомнил:
– Одну минуту, Игнат. Не могли бы вы помочь мне с кое–какой
информацией? Не из медицинской области.
– Что вас интересует конкретно?
– Например, что творится на Таймыре, на Маате, в Горловине.
Хочется знать, кто ведет поиск Даниила, где, какими методами...
– Я обеспечу вам доступ к линии «трека» УАСС, а понадобится – и к
инкам отдела безопасности. Код выхода – три нуля семерка плюс мой
личный номер эксперта.
Ушел.
Мальгин закрыл дверь и задумчиво побродил по гостиной, убрал
бокалы, затем выключил музыку и включил видео – канал вечерних
новостей. А из головы не шла фраза: «И семикратный опыт
одиночества..." Очень хотелось поговорить с кем–нибудь не о деле, не о
медицине – по сути ни о чем, но Джума Хан был далеко, за пределами
Солнечной системы, а Карой не поняла бы колебаний хирурга. Он и сам с
трудом их понимал. Но каков Ромашин! Змей–искуситель. Вернее,
авантюрист–искуситель чистых кровей, все–то у него рассчитано на пять
ходов вперед, все–то он знает, все анализирует... А готов ли ты к
тому, чтобы «ставить вопросы, которые в наши дни не осмеливается
ставить никто?" – спросил сам себя Мальгин. Например, что тебе стоит
взять и нанести визит семье Шаламова? Зачем откладывать разговор с
Купавой, если и без того ясно, что речь пойдет о перспективах поиска
мужа? Другое дело – что сказать в ответ...
И Мальгин отправился переодеваться.