Глава 3
Сложена была Карой великолепно. В своем таитянском парео,
загорелая до бронзового свечения, она казалась Мальгину Алкменой,
дочерью царя Электриона, чья исключительная красота заставила даже
Зевса обратить на нее внимание.
Плавала она бесшумно и надолго уходила в глубины заводи, словно
поддразнивая хирурга, пугая его своей смелостью. Мальгин лежал на
берегу, покусывая травинку, и думал о том, что наряд женщин не должен
быть вызывающим, намек на тайну всегда интереснее и привлекательнее;
полное откровение всегда интимно и редко не возбуждает самого
примитивного желания, но Карой и в парео не вызывала у Мальгина
вожделения, лишь восхищение и невольное легкое волнение.
Они позавтракали у костра вместе с отцом Клима, выпили по кружке
вкусного чая, пахнущего дымком, малиной и чабрецом, потом
Мальгин–старший отбыл на лодке вниз по течению, скрылся за излучиной
реки. Карой предложила искупаться и позагорать, и Мальгин, в душе
забавляясь непосредственностью женщины, своей растерянностью и
ожиданием неизвестных, но приятных событий, первым полез в воду.
Говорили они мало, ограничиваясь в основном междометиями и
малозначащими замечаниями. Клим испытал мимолетное разочарование,
когда вместо Купавы увидел на берегу Карой. Но теперь уже не жалел,
что его одиночество – отец не в счет – получило пробоину.
– Что вы на меня так смотрите? – спросила девушка, выходя на
песчаную отмель и стряхивая с волос капли воды.
Мальгин отвел взгляд от ее точеной загорелой груди с маленькими
темными сосками и подвинулся на махровой простыне. Карой села. Потом
легла навзничь, зажмурясь и подставляя лицо солнцу.
– Господи, как хорошо!
Мальгин тихо засмеялся.
Карой открыла глаза.
– Что вы смеетесь?
– Просто так. Рад, что вы нашли меня... хотя час назад готов был
убить на месте всякого, кто пожелал бы нарушить мой покой.
– Я это заметила. И все–таки вы не ответили на вопрос. Когда я
выходила на берег, вы смотрели на меня, как...
– Бальзак.
– Нет.
– Македонский.
– Я не то хотела сказать, а вы, кстати, Клим Мальгин, и им
останетесь, хотя что–то от Македонского в вас, пожалуй, есть. – Карой
оценивающим взглядом окинула поджарую фигуру хирурга. – Нет–нет, не
напрягайте мышцы, я уже поняла, чем вы похожи – шрамами на груди.
Мальгин снова засмеялся, с удовольствием.
– Благодарю за столь лестное сравнение, но есть еще одна вещь,
которая объединяет меня с великим Александром: упрямство. Знаете, о
чем я подумал, глядя на вас?
– Честно?
– Вполне. Вы – копия Алкмены, жены Амфитриона, красота которой
опьянила Зевса до такой степени, что он три дня и три ночи...
– Не продолжайте. – Карой задумчиво разглядывала лицо Мальгина. –
В результате их встречи родился Геракл, так? Я хорошо помню эти мифы,
они интересны тем, что женщины в них равны мужчинам почти во всем.
Поцелуйте меня...
Мальгин, замерев, долгое мгновение смотрел в глаза Карой,
постоянно меняющие цвет от желто–рыжего до черного, наклонился и
поцеловал ее в полуоткрытые, пухлые, необычайного рисунка губы.
Отодвинулся.
– Еще, – прошептала она с закрытыми глазами.
Клим вздохнул, покачал головой, сказал коротко:
– Хан.
– Что? – Карой изумленно распахнула глаза.
– Джума узнает, – серьезно сказал он. – Вызовет на дуэль и убьет,
я его знаю.
Она не ответила, снова закрывая глаза и отворачиваясь. Несколько
минут прошло в молчании.
– Вы обиделись? – негромко сказал Мальгин, укладываясь рядом и
тоже подставляя лицо солнцу, по сравнению с Карой он казался
незагорелым.
– Знаете, что мне в вас нравится? – проговорила женщина. – Не
поверите.
– Простота.
– Не гадайте, у вас это плохо получается, к тому же вы очень
непростой человек, Мальгин, хотя и очень открытый. Вы интересный
собеседник, прекрасный специалист, хороший организатор, смелый и
решительный человек, и прочее, и прочее, но меня тянет к вам просто
как к мужчине. И я не могу этому противиться. И не хочу. Не верите?
– Почему, верю, – сказал Мальгин, чувствуя легкий эйфорический
звон в ушах, словно от избытка кислорода. – А как же Джума?
Карой резко привстала, повернулась к хирургу, как разъяренная
тигрица, на Клима глянули бездонные черные омуты. Он опасливо
отодвинулся.
– Извините, Карой, я не хотел... честное слово, больше не буду.
– С Джумой у меня все иначе, хотя вряд ли я смогу объяснить как.
Помните у Блока? «Принимаю тебя, неудача, и удача – тебе мой
привет..." Джума – моя неудача, и не надо было напоминать мне о нем, я
думала о вас...
Мальгин не дал ей договорить, поцеловал еще раз и не отпускал,
пока она не задохнулась. Пробормотал:
– Есть такой закон: с пола упасть нельзя. Лично я нахожусь на
полу, и падение мне не грозит. А вам?
– Мне тоже. – В глазах Карой сквозь изумление, гнев, вопрос,
растерянность и колебания пробился опасный блеск взаимопонимания.
– Тогда следуйте за мной. – И Мальгин пополз по траве к шалашу,
сделанному из лещины и осоки. Эйфорический звон в ушах усилился,
перекрывая нудный шепот внутреннего «контролера», думать не хотелось
ни о чем и ни о ком, кроме лесной феи, принявшей облик Карой и
глядящей ему вслед с радостью и недоверием. Тогда он встал, вернулся и
подхватил ее на руки...
Карой улетела в полдень, вызвав по рации видеобраслета из
ближайшего поселка загородный пинасс.
– Презираешь? – сказала она с пленительной улыбкой, вглядываясь в
лицо Мальгина, стоя вплотную к нему.
– Нет. В противном случае пришлось бы презирать себя. Все
непросто, и... не знаю, как назвать... вообще надо бы начать с анализа
своих эмоций, но я и так себе верю... Пусть все идет как идет, не надо
уточнений... Мне придется многое переосмыслить и кое–что решить...
хотя я и рад этому.
– Решай, Мальгин. Мне тоже надо многое переоценить, и прежде всего
в себе. Может случиться, что в результате наших переоценок мы больше
не встретимся... Но если я позову, ты... придешь?
– Приду, – тяжело обронил Мальгин.
Женщина засмеялась, легонько поцеловала его в подбородок и нырнула
в хрустальное нутро пинасса–такси. Аппарат бесшумно взмыл в небо и,
тотчас превратившись в золотую точку, пропал.
Пойду спать, подумал Клим, почитаю немного – и спать...
Он стоял несколько минут лицом к небу, ни о чем особом не жалея,
собрался было достать книгу и в это время заметил, что в небе снова
засияла звездочка. Пинасс возвращался?.. Однако это оказался другой
аппарат, не Карой.
Этот был оранжевый, класса «три крыла», и принадлежал спасательной
службе. Из кабины на траву выбрался Джума Хан, подходя, помахал рукой.
Мальгин почувствовал укол совести и неприятный холодок в груди: если
бы Джума прилетел на минуту раньше, он застал бы Карой, хотя сам Клим
и не был инициатором встречи. Что было бы, прилети врач десятью
минутами раньше, говорить не приходилось.
– Привет, путешественник, – скупо улыбнулся Джума (по–ромашински,
подумал Мальгин). – Что–то выглядишь ты бледновато, не по погоде. Не
любишь загорать?
– Не успел да и гости отвлекают. Только что от меня улетела Карой.
Джума поднял брови, в глазах его мелькнула хмурая отчужденность.
– Карой? Это любопытно.
Они некоторое время смотрели друг на друга, проверяя впечатление и
реакцию, но Мальгин закрылся «наглухо», и прочитать, что творится в
его душе, Джуме не удалось.
– Не возражаешь, если я посижу с тобой полчаса? – Врач «Скорой»
огляделся. – Благодать–то какая...
Клим надул два матраса и улегся в тени клена – одного из редких
лиственных деревьев среди сосен и елей. Джума расстегнул рубашку и
пристроился рядом.
– Как здоровье?
– Нормально. Я здесь уже третьи сутки отдыхаю и не думал, что это
так приятно после покорения пространств. В суете и обыденности бытия
как–то мало задумываешься над философскими проблемами, смыслом жизни,
над своим местом в системе отношений в межчеловеческом пространстве. А
ведь жизнь – это лишь пауза между рождением и смертью, антракт между
двумя сценами, как сказал бы Ваня Заремба, завзятый театрал. Каждый
заполняет эту паузу сам, в меру таланта и способностей, не рассчитывая
терять, рассчитывая только приобретать. По молодости лет я все считал,
что мои потери зависят не от меня, а только от внешних обстоятельств,
а теперь вдруг понял: я, и только я, виноват в том, что терял. Хотя, в
отличие от поэта, с потерями не согласен.
– Это хорошая формула, я, пожалуй, возьму ее на вооружение. Но
ведь не всегда точно знаешь, что твои лучшие побуждения могут
обернуться потерей. Например, будучи женатым человеком, я неожиданно
вывел другую формулу: не целуйте спящих жен, они пугаются.
Мальгин подумал.
– Это наводит на размышления.
– Вот именно.
– Если жена пугается, она не уверена, кто ее поцеловал...
Джума засмеялся.
– Примерно так же рассуждал и я, и в результате – Карой ушла. Так
что, как видишь, я далеко не идеал. А вообще всерьез вести такие
разговоры трудно, тем более с умным собеседником.
– Согласен. В каждом из нас сидит свой «черный человек», ждет
своего часа, и бороться с ним порой просто нет сил.
– Тебе ли плакаться, мастер? По–моему, до сих пор ты справлялся со
своим «черным человеком» успешно. Это Шаламову труднее, а нам с тобой
не пристало жаловаться при наличии мощных сдерживающих систем. Я не
узнаю тебя, Клим.
– Я сам себя не узнаю, – пробормотал Мальгин.
Где–то в лесу послышался шум, словно кто–то на бегу застучал по
стволам сосен. Такой звук Мальгин слышал впервые, на ум пришло слово
из лексикона Бажова: голк... По лесу гулял звонкий, светлый,
деревянный голк...
– Дятел, – сказал Джума Хан, прислушиваясь. – Лупит по сухой
сосне. Ты уже знаешь, что орилоунский трансгресс, о котором упоминал
маатанин в разговоре с Шаламовым, в Антарктиде не найден?
– Мне говорил Ромашин. Решено вести поиски и в Северном Ледовитом
океане. Но и там его вряд ли найдут.
– Сведения от самого Ромашина?
– Конечно. А твои?
– Из первых рук. Я уже не стажер отдела безопасности, а рядовой
оперативник.
– Поздравляю, если только выбор твой обоснован. Как и Оскар
Уайльд, я тоже люблю мужчин с будущим... и женщин с прошлым.
По лицу Джумы прошла тень. Он поколебался немного, потом все–таки
спросил:
– Клим, можешь не отвечать, если вопрос покажется чересчур личным,
но все ж: чем объясняется визит к тебе Карой?
– Скукой, – ответил Мальгин, наблюдая за гаммой чувств,
отразившейся последовательно на лице собеседника: интерес, ожидание,
недоверие, облегчение. – А насчет поисков орилоунской машины, –
продолжал Мальгин, – я посоветовал бы искать ее иначе: дать задание
большому инку СПАС–центра покопаться в ПОБах [ПОБы –
проблемно–ориентированные банки данных.], содержащих всю подробную
картографию Земли вплоть до дна океанов и морей, и проанализировать
формы рельефа, близкие к геометрии орилоунских зданий, причем не
только живых, но и мертвых, то есть скелетов, как на Страже Горловины.
Джума неожиданно рассмеялся. Клим поднял брови, не понимая причины
веселья. Бывший врач толкнул его в плечо:
– Не обижайся, просто мы с тобой действительно схожи по складу
ума. Эту идею я уже предложил Лондону.
– Кому–кому?
– Это новый начальник отдела вместо Ромашина, работал в
погранслужбе, потом заведовал Североамериканским филиалом Б. Мужик
толковый. Говорят, он прямой потомок Джека Лондона, и хотя я в прямую
генеалогию не верю, он действительно похож на Джека, почти как две
капли воды.
Мальгин вспомнил слова Купавы и проговорил:
– Передавай ему привет. Джек Лондон – один из самых любимых моих
писателей, его циклы рассказов, как северный, так и южный, можно
перечитывать всю жизнь. Я благодарен ему за то, что он был, а судьбе
за то, что она позволила начать изучение литературы с его «Конца
сказки» и «Прибоя Канака».
Джума молча вскинул руку в прощальном жесте и полез в кабину.
– Подожди, – вспомнил Мальгин. – Ты–то с какой целью нашел меня в
этой глуши?
Новоиспеченный безопасник придержал дверцу машины.
– Во–первых, я соскучился; во–вторых, Ромашин просил передать, что
твоей расчетливости предстоит экзамен в самом ближайшем будущем.
– Поясни, не совсем уразумел.
– У слона расчетливость шесть тысяч орфографических вариантов, но
смысл всего один. При появлении Шаламова ты должен рассчитывать каждый
свой жест, и это время не за горами. Он вернется на Землю, одиночество
– не его удел, потому что он все–таки не совсем «черный человек». И
еще учти, что он способен трансформировать внешность.
Хан захлопнул дверцу пинасса, прошелестев обшивкой по кустам, и
скрылся за верхушками деревьев.
День померк.
Джума улетел озадаченный, а может быть, и уязвленный – если понял
значение визита Карой, неожиданного лишь для него; Мальгин–то его
ждал, чего уж там греха таить, хотя ждал и другой встречи, которой он
одновременно боялся, как удара в спину. Он боялся Купавы, потому что
не мог гарантировать собственной твердости и дружески ровного к ней
отношения; он боялся ее, потому что давно простил, но не простил
самому себе; он боялся, потому что любил ее до сих пор, хотя и
казалось ему иногда, что это чувство слабеет, размывается, как рисунок
акварелью под дождем. И не потому ли так легко ему было с Карой?
Женщина была независима, свободна в решениях и поступках в той же
степени, в какой он был несвободен. Господи, зачем же формулу: нет
любви без препятствий – возводить в ранг абсолюта?..
Мальгин очнулся: из лодки на него вопросительно и странно смотрел
незаметно подплывший отец.
– Ты что–то сказал, па?
– У тебя сегодня день приема гостей? Кто это был?
Заноза тревоги с этим вопросом вошла в сердце Клима и так там
осталась, пока он умывался, собирал вещи и одевался.
– Па, я должен идти, извини. Есть неотложные дела. Не сердись,
ладно?
– Жаль, – тихо, с грустью сказал старик. – Как я могу на тебя
сердиться? Береги себя.
– Спасибо за два прекрасных дня, два вечера и две ночи. Я отдохнул
так, как не отдыхал никогда в жизни. Мы еще порыбачим с тобой, обещаю.
Старик прижал его к себе, уколов небритым подбородком – он никогда
не брился на природе, отращивал бороду, – пробормотал:
– Ты изменился, Клим...
Мальгин поцеловал его в темную от загара шею и пошел, не
оглядываясь, к их туристскому пинассу.
Заремба вошел в кабинет в тот момент, когда Мальгин собирался
выключить связь с Гиппократом: он успел узнать все институтские
новости и раздумывал теперь над тем, за что браться в первую очередь.
– Привет директору, – сказал молодой нейроконструктор; руки, как
всегда, в карманах, на лице непробиваемая безмятежность, в глазах
любопытство. – А Богдан говорил, что ты выйдешь только в августе.
– А я еще не вышел, просто заглянул ради интереса. Гиппократ
сообщил, что ты успешно сделал сложную операцию на ganglion spinale
[Спинномозговой узел – ганглий (лат.).]. Поздравляю.
Заремба небрежно отмахнулся.
– Не стоит поздравлений, я могу делать и более сложно.
Мальгин засмеялся.
– Ты не меняешься. Как дела у Стобецкого?
– У него тоже ничего не меняется: работает, бурчит, каждую неделю
ходит в театр с новой дамой. Лучше расскажи, где ты пропадал, – вдруг
жадно сказал Заремба. – А то слухи ходят один страшней другого. Где
Шаламов? Что там у вас произошло?
На миг в душе Мальгина шевельнулось дремлющее раздражение, он
отвык от манеры поведения Зарембы, парень так, наверное, и не
избавится от амикошонства, не научится тактичности самостоятельно,
надо бы позаниматься с ним, хотя чувство такта, деликатность и
галантность, очевидно, должны быть врожденными, генетически
запрограммированными. А их планируемое приобретение в зрелом возрасте
– процесс длительный и не всегда результативный...
– Какие слухи ты имеешь в виду? – спросил Мальгин, снимая эмкан и
приглаживая волосы.
– Говорят, ты дрался с Шаламовым, но тот превратился в «черного
человека» и удрал на Орилоух. А еще говорят, что ты стрелял в него...
– Кто говорит? – наливаясь яростью, сипло спросил Мальгин.
Заремба испуганно отступил, в замешательстве потрогал верхнюю
губу.
– Да ребята из неврологического, Стоун, Роб, Жека...
– А они откуда знают такие подробности? Что у них за источник
информации?
– Не знаю точно. – Заремба пожал плечами. – У Роба приятель в
СПАС–центре, может, он?
– Имя приятеля не помнишь?
Молодой нейрохирург засмеялся, преодолевая внутренний трепет: он
никогда не видел у товарища таких глаз – в них плавились ненависть и
угроза.
– Ты будто ведешь допрос... Имени приятеля Роба я не помню, спроси
у него сам. Так ты расскажешь о своих приключениях?
– Расскажу. – Мальгин взял себя в руки; он уже понял, откуда ветер
дует, информатором Роба, равно как и Купавы, мог быть только один
человек – Марсель Гзаронваль, мстивший ему подобным образом. – Позже
расскажу. Не обижайся, Иван, я еще не совсем здоров, и мне вредно
волноваться.
Заремба торопливо закивал.
– Все понял, прошу прощения, Клим, но смотри – ты пообещал. Моя
помощь не понадобится?
– В чем? – усмехнулся Мальгин через силу. – Спасибо за сочувствие,
обойдусь. Таланов у себя?
Заремба как–то странно посмотрел на него.
– Тебе разве ничего не говорили?..
Мальгин молча взглянул на коллегу, и тот снова почувствовал себя
неуютно.
– На Совете академии Таланов снял с себя обязанности директора и
взял месяц отдыха. Мотивировал тем, что не предусмотрел последствий
пробуждения Шаламова и тем самым подверг риску ни в чем не повинных
людей.
Вставший было Мальгин снова сел.
– А Гиппократ этого мне почему–то не сообщил... странно... Что
Богдан собирался делать?
– Сказал, что будет согласен с любым назначением, и Совет принял
решение поменять вас местами. Так что ты теперь – без пяти минут
директор. Ты разве не расслышал, как я тебя приветствовал?
– Думал, ты, как всегда, шутишь.
Мальгин медленно и глубоко вздохнул и так же медленно выдохнул: в
голове тонко задергал–запульсировал сосудик, и тотчас же ожил «филер»
на груди – его писк был слышен только хозяину.
Такой новостью можно свалить и здорового, подумал Клим, а я еще
действительно не в форме. Бедный старикан, что ему пришлось пережить!
Он ведь на самом деле всю жизнь будет считать себя виновником
случившегося, и доказать обратное невозможно, уж такой он человек.
Если уж вбил себе в голову какую–то идею – обухом не выбьешь.
Кремень... Дредноут!
Последнее слово Мальгин произнес вслух.
– Кто? – не понял Заремба.
Мальгин очнулся.
– Я, конечно. Не обращай внимания, это эвфемизм. Ты, пожалуйста,
иди, Иван, мне надо побыть одному. Не говори, что я в институте, не
хочу паломничества, хватит с меня и твоих расспросов.
Хирург подошел, похлопал его по плечу и вышел, несколько
разочарованный тем, что не смог целиком удовлетворить своего
любопытства. Однако быстро примирился с неудачей и тут же переключил
внимание на новый интерес. Мальгин невольно позавидовал легкости его
характера, сам он был слеплен из другого теста.
На груди снова зашелся писком «филер».
– Слышу, слышу, не нервничай, – буркнул хирург. – И без тебя ясно,
что мне необходима консультация.
Он позвонил Купаве, не включая обратной связи, полюбовался на
крошечное существо в колыбели, возле которой топтался робот–нянька с
немыслимым набором игрушек, и вызвал отдел безопасности УАСС.