Глава 3
Сложена была Карой великолепно. В своем таитянском парео,
загорелая до бронзового свечения, она казалась Мальгину Алкменой,
дочерью царя Электриона, чья исключительная красота заставила даже
Зевса обратить на нее внимание.
Плавала она бесшумно и надолго уходила в глубины заводи, словно
поддразнивая хирурга, пугая его своей смелостью. Мальгин лежал на
берегу, покусывая травинку, и думал о том, что наряд женщин не должен
быть вызывающим, намек на тайну всегда интереснее и привлекательнее;
полное откровение всегда интимно и редко не возбуждает самого
примитивного желания, но Карой и в парео не вызывала у Мальгина
вожделения, лишь восхищение и невольное легкое волнение.
Они позавтракали у костра вместе с отцом Клима, выпили по кружке
вкусного чая, пахнущего дымком, малиной и чабрецом, потом
Мальгинстарший отбыл на лодке вниз по течению, скрылся за излучиной
реки. Карой предложила искупаться и позагорать, и Мальгин, в душе
забавляясь непосредственностью женщины, своей растерянностью и
ожиданием неизвестных, но приятных событий, первым полез в воду.
Говорили они мало, ограничиваясь в основном междометиями и
малозначащими замечаниями. Клим испытал мимолетное разочарование,
когда вместо Купавы увидел на берегу Карой. Но теперь уже не жалел,
что его одиночество отец не в счет получило пробоину.
Что вы на меня так смотрите? спросила девушка, выходя на
песчаную отмель и стряхивая с волос капли воды.
Мальгин отвел взгляд от ее точеной загорелой груди с маленькими
темными сосками и подвинулся на махровой простыне. Карой села. Потом
легла навзничь, зажмурясь и подставляя лицо солнцу.
Господи, как хорошо!
Мальгин тихо засмеялся.
Карой открыла глаза.
Что вы смеетесь?
Просто так. Рад, что вы нашли меня... хотя час назад готов был
убить на месте всякого, кто пожелал бы нарушить мой покой.
Я это заметила. И всетаки вы не ответили на вопрос. Когда я
выходила на берег, вы смотрели на меня, как...
Бальзак.
Нет.
Македонский.
Я не то хотела сказать, а вы, кстати, Клим Мальгин, и им
останетесь, хотя чтото от Македонского в вас, пожалуй, есть. Карой
оценивающим взглядом окинула поджарую фигуру хирурга. Нетнет, не
напрягайте мышцы, я уже поняла, чем вы похожи шрамами на груди.
Мальгин снова засмеялся, с удовольствием.
Благодарю за столь лестное сравнение, но есть еще одна вещь,
которая объединяет меня с великим Александром: упрямство. Знаете, о
чем я подумал, глядя на вас?
Честно?
Вполне. Вы копия Алкмены, жены Амфитриона, красота которой
опьянила Зевса до такой степени, что он три дня и три ночи...
Не продолжайте. Карой задумчиво разглядывала лицо Мальгина.
В результате их встречи родился Геракл, так? Я хорошо помню эти мифы,
они интересны тем, что женщины в них равны мужчинам почти во всем.
Поцелуйте меня...
Мальгин, замерев, долгое мгновение смотрел в глаза Карой,
постоянно меняющие цвет от желторыжего до черного, наклонился и
поцеловал ее в полуоткрытые, пухлые, необычайного рисунка губы.
Отодвинулся.
Еще, прошептала она с закрытыми глазами.
Клим вздохнул, покачал головой, сказал коротко:
Хан.
Что? Карой изумленно распахнула глаза.
Джума узнает, серьезно сказал он. Вызовет на дуэль и убьет,
я его знаю.
Она не ответила, снова закрывая глаза и отворачиваясь. Несколько
минут прошло в молчании.
Вы обиделись? негромко сказал Мальгин, укладываясь рядом и
тоже подставляя лицо солнцу, по сравнению с Карой он казался
незагорелым.
Знаете, что мне в вас нравится? проговорила женщина. Не
поверите.
Простота.
Не гадайте, у вас это плохо получается, к тому же вы очень
непростой человек, Мальгин, хотя и очень открытый. Вы интересный
собеседник, прекрасный специалист, хороший организатор, смелый и
решительный человек, и прочее, и прочее, но меня тянет к вам просто
как к мужчине. И я не могу этому противиться. И не хочу. Не верите?
Почему, верю, сказал Мальгин, чувствуя легкий эйфорический
звон в ушах, словно от избытка кислорода. А как же Джума?
Карой резко привстала, повернулась к хирургу, как разъяренная
тигрица, на Клима глянули бездонные черные омуты. Он опасливо
отодвинулся.
Извините, Карой, я не хотел... честное слово, больше не буду.
С Джумой у меня все иначе, хотя вряд ли я смогу объяснить как.
Помните у Блока? «Принимаю тебя, неудача, и удача тебе мой
привет..." Джума моя неудача, и не надо было напоминать мне о нем, я
думала о вас...
Мальгин не дал ей договорить, поцеловал еще раз и не отпускал,
пока она не задохнулась. Пробормотал:
Есть такой закон: с пола упасть нельзя. Лично я нахожусь на
полу, и падение мне не грозит. А вам?
Мне тоже. В глазах Карой сквозь изумление, гнев, вопрос,
растерянность и колебания пробился опасный блеск взаимопонимания.
Тогда следуйте за мной. И Мальгин пополз по траве к шалашу,
сделанному из лещины и осоки. Эйфорический звон в ушах усилился,
перекрывая нудный шепот внутреннего «контролера», думать не хотелось
ни о чем и ни о ком, кроме лесной феи, принявшей облик Карой и
глядящей ему вслед с радостью и недоверием. Тогда он встал, вернулся и
подхватил ее на руки...
Карой улетела в полдень, вызвав по рации видеобраслета из
ближайшего поселка загородный пинасс.
Презираешь? сказала она с пленительной улыбкой, вглядываясь в
лицо Мальгина, стоя вплотную к нему.
Нет. В противном случае пришлось бы презирать себя. Все
непросто, и... не знаю, как назвать... вообще надо бы начать с анализа
своих эмоций, но я и так себе верю... Пусть все идет как идет, не надо
уточнений... Мне придется многое переосмыслить и коечто решить...
хотя я и рад этому.
Решай, Мальгин. Мне тоже надо многое переоценить, и прежде всего
в себе. Может случиться, что в результате наших переоценок мы больше
не встретимся... Но если я позову, ты... придешь?
Приду, тяжело обронил Мальгин.
Женщина засмеялась, легонько поцеловала его в подбородок и нырнула
в хрустальное нутро пинассатакси. Аппарат бесшумно взмыл в небо и,
тотчас превратившись в золотую точку, пропал.
Пойду спать, подумал Клим, почитаю немного и спать...
Он стоял несколько минут лицом к небу, ни о чем особом не жалея,
собрался было достать книгу и в это время заметил, что в небе снова
засияла звездочка. Пинасс возвращался?.. Однако это оказался другой
аппарат, не Карой.
Этот был оранжевый, класса «три крыла», и принадлежал спасательной
службе. Из кабины на траву выбрался Джума Хан, подходя, помахал рукой.
Мальгин почувствовал укол совести и неприятный холодок в груди: если
бы Джума прилетел на минуту раньше, он застал бы Карой, хотя сам Клим
и не был инициатором встречи. Что было бы, прилети врач десятью
минутами раньше, говорить не приходилось.
Привет, путешественник, скупо улыбнулся Джума (поромашински,
подумал Мальгин). Чтото выглядишь ты бледновато, не по погоде. Не
любишь загорать?
Не успел да и гости отвлекают. Только что от меня улетела Карой.
Джума поднял брови, в глазах его мелькнула хмурая отчужденность.
Карой? Это любопытно.
Они некоторое время смотрели друг на друга, проверяя впечатление и
реакцию, но Мальгин закрылся «наглухо», и прочитать, что творится в
его душе, Джуме не удалось.
Не возражаешь, если я посижу с тобой полчаса? Врач «Скорой»
огляделся. Благодатьто какая...
Клим надул два матраса и улегся в тени клена одного из редких
лиственных деревьев среди сосен и елей. Джума расстегнул рубашку и
пристроился рядом.
Как здоровье?
Нормально. Я здесь уже третьи сутки отдыхаю и не думал, что это
так приятно после покорения пространств. В суете и обыденности бытия
както мало задумываешься над философскими проблемами, смыслом жизни,
над своим местом в системе отношений в межчеловеческом пространстве. А
ведь жизнь это лишь пауза между рождением и смертью, антракт между
двумя сценами, как сказал бы Ваня Заремба, завзятый театрал. Каждый
заполняет эту паузу сам, в меру таланта и способностей, не рассчитывая
терять, рассчитывая только приобретать. По молодости лет я все считал,
что мои потери зависят не от меня, а только от внешних обстоятельств,
а теперь вдруг понял: я, и только я, виноват в том, что терял. Хотя, в
отличие от поэта, с потерями не согласен.
Это хорошая формула, я, пожалуй, возьму ее на вооружение. Но
ведь не всегда точно знаешь, что твои лучшие побуждения могут
обернуться потерей. Например, будучи женатым человеком, я неожиданно
вывел другую формулу: не целуйте спящих жен, они пугаются.
Мальгин подумал.
Это наводит на размышления.
Вот именно.
Если жена пугается, она не уверена, кто ее поцеловал...
Джума засмеялся.
Примерно так же рассуждал и я, и в результате Карой ушла. Так
что, как видишь, я далеко не идеал. А вообще всерьез вести такие
разговоры трудно, тем более с умным собеседником.
Согласен. В каждом из нас сидит свой «черный человек», ждет
своего часа, и бороться с ним порой просто нет сил.
Тебе ли плакаться, мастер? Помоему, до сих пор ты справлялся со
своим «черным человеком» успешно. Это Шаламову труднее, а нам с тобой
не пристало жаловаться при наличии мощных сдерживающих систем. Я не
узнаю тебя, Клим.
Я сам себя не узнаю, пробормотал Мальгин.
Гдето в лесу послышался шум, словно ктото на бегу застучал по
стволам сосен. Такой звук Мальгин слышал впервые, на ум пришло слово
из лексикона Бажова: голк... По лесу гулял звонкий, светлый,
деревянный голк...
Дятел, сказал Джума Хан, прислушиваясь. Лупит по сухой
сосне. Ты уже знаешь, что орилоунский трансгресс, о котором упоминал
маатанин в разговоре с Шаламовым, в Антарктиде не найден?
Мне говорил Ромашин. Решено вести поиски и в Северном Ледовитом
океане. Но и там его вряд ли найдут.
Сведения от самого Ромашина?
Конечно. А твои?
Из первых рук. Я уже не стажер отдела безопасности, а рядовой
оперативник.
Поздравляю, если только выбор твой обоснован. Как и Оскар
Уайльд, я тоже люблю мужчин с будущим... и женщин с прошлым.
По лицу Джумы прошла тень. Он поколебался немного, потом всетаки
спросил:
Клим, можешь не отвечать, если вопрос покажется чересчур личным,
но все ж: чем объясняется визит к тебе Карой?
Скукой, ответил Мальгин, наблюдая за гаммой чувств,
отразившейся последовательно на лице собеседника: интерес, ожидание,
недоверие, облегчение. А насчет поисков орилоунской машины,
продолжал Мальгин, я посоветовал бы искать ее иначе: дать задание
большому инку СПАСцентра покопаться в ПОБах [ПОБы
проблемноориентированные банки данных.], содержащих всю подробную
картографию Земли вплоть до дна океанов и морей, и проанализировать
формы рельефа, близкие к геометрии орилоунских зданий, причем не
только живых, но и мертвых, то есть скелетов, как на Страже Горловины.
Джума неожиданно рассмеялся. Клим поднял брови, не понимая причины
веселья. Бывший врач толкнул его в плечо:
Не обижайся, просто мы с тобой действительно схожи по складу
ума. Эту идею я уже предложил Лондону.
Комукому?
Это новый начальник отдела вместо Ромашина, работал в
погранслужбе, потом заведовал Североамериканским филиалом Б. Мужик
толковый. Говорят, он прямой потомок Джека Лондона, и хотя я в прямую
генеалогию не верю, он действительно похож на Джека, почти как две
капли воды.
Мальгин вспомнил слова Купавы и проговорил:
Передавай ему привет. Джек Лондон один из самых любимых моих
писателей, его циклы рассказов, как северный, так и южный, можно
перечитывать всю жизнь. Я благодарен ему за то, что он был, а судьбе
за то, что она позволила начать изучение литературы с его «Конца
сказки» и «Прибоя Канака».
Джума молча вскинул руку в прощальном жесте и полез в кабину.
Подожди, вспомнил Мальгин. Тыто с какой целью нашел меня в
этой глуши?
Новоиспеченный безопасник придержал дверцу машины.
Вопервых, я соскучился; вовторых, Ромашин просил передать, что
твоей расчетливости предстоит экзамен в самом ближайшем будущем.
Поясни, не совсем уразумел.
У слона расчетливость шесть тысяч орфографических вариантов, но
смысл всего один. При появлении Шаламова ты должен рассчитывать каждый
свой жест, и это время не за горами. Он вернется на Землю, одиночество
не его удел, потому что он всетаки не совсем «черный человек». И
еще учти, что он способен трансформировать внешность.
Хан захлопнул дверцу пинасса, прошелестев обшивкой по кустам, и
скрылся за верхушками деревьев.
День померк.
Джума улетел озадаченный, а может быть, и уязвленный если понял
значение визита Карой, неожиданного лишь для него; Мальгинто его
ждал, чего уж там греха таить, хотя ждал и другой встречи, которой он
одновременно боялся, как удара в спину. Он боялся Купавы, потому что
не мог гарантировать собственной твердости и дружески ровного к ней
отношения; он боялся ее, потому что давно простил, но не простил
самому себе; он боялся, потому что любил ее до сих пор, хотя и
казалось ему иногда, что это чувство слабеет, размывается, как рисунок
акварелью под дождем. И не потому ли так легко ему было с Карой?
Женщина была независима, свободна в решениях и поступках в той же
степени, в какой он был несвободен. Господи, зачем же формулу: нет
любви без препятствий возводить в ранг абсолюта?..
Мальгин очнулся: из лодки на него вопросительно и странно смотрел
незаметно подплывший отец.
Ты чтото сказал, па?
У тебя сегодня день приема гостей? Кто это был?
Заноза тревоги с этим вопросом вошла в сердце Клима и так там
осталась, пока он умывался, собирал вещи и одевался.
Па, я должен идти, извини. Есть неотложные дела. Не сердись,
ладно?
Жаль, тихо, с грустью сказал старик. Как я могу на тебя
сердиться? Береги себя.
Спасибо за два прекрасных дня, два вечера и две ночи. Я отдохнул
так, как не отдыхал никогда в жизни. Мы еще порыбачим с тобой, обещаю.
Старик прижал его к себе, уколов небритым подбородком он никогда
не брился на природе, отращивал бороду, пробормотал:
Ты изменился, Клим...
Мальгин поцеловал его в темную от загара шею и пошел, не
оглядываясь, к их туристскому пинассу.
Заремба вошел в кабинет в тот момент, когда Мальгин собирался
выключить связь с Гиппократом: он успел узнать все институтские
новости и раздумывал теперь над тем, за что браться в первую очередь.
Привет директору, сказал молодой нейроконструктор; руки, как
всегда, в карманах, на лице непробиваемая безмятежность, в глазах
любопытство. А Богдан говорил, что ты выйдешь только в августе.
А я еще не вышел, просто заглянул ради интереса. Гиппократ
сообщил, что ты успешно сделал сложную операцию на ganglion spinale
[Спинномозговой узел ганглий (лат.).]. Поздравляю.
Заремба небрежно отмахнулся.
Не стоит поздравлений, я могу делать и более сложно.
Мальгин засмеялся.
Ты не меняешься. Как дела у Стобецкого?
У него тоже ничего не меняется: работает, бурчит, каждую неделю
ходит в театр с новой дамой. Лучше расскажи, где ты пропадал, вдруг
жадно сказал Заремба. А то слухи ходят один страшней другого. Где
Шаламов? Что там у вас произошло?
На миг в душе Мальгина шевельнулось дремлющее раздражение, он
отвык от манеры поведения Зарембы, парень так, наверное, и не
избавится от амикошонства, не научится тактичности самостоятельно,
надо бы позаниматься с ним, хотя чувство такта, деликатность и
галантность, очевидно, должны быть врожденными, генетически
запрограммированными. А их планируемое приобретение в зрелом возрасте
процесс длительный и не всегда результативный...
Какие слухи ты имеешь в виду? спросил Мальгин, снимая эмкан и
приглаживая волосы.
Говорят, ты дрался с Шаламовым, но тот превратился в «черного
человека» и удрал на Орилоух. А еще говорят, что ты стрелял в него...
Кто говорит? наливаясь яростью, сипло спросил Мальгин.
Заремба испуганно отступил, в замешательстве потрогал верхнюю
губу.
Да ребята из неврологического, Стоун, Роб, Жека...
А они откуда знают такие подробности? Что у них за источник
информации?
Не знаю точно. Заремба пожал плечами. У Роба приятель в
СПАСцентре, может, он?
Имя приятеля не помнишь?
Молодой нейрохирург засмеялся, преодолевая внутренний трепет: он
никогда не видел у товарища таких глаз в них плавились ненависть и
угроза.
Ты будто ведешь допрос... Имени приятеля Роба я не помню, спроси
у него сам. Так ты расскажешь о своих приключениях?
Расскажу. Мальгин взял себя в руки; он уже понял, откуда ветер
дует, информатором Роба, равно как и Купавы, мог быть только один
человек Марсель Гзаронваль, мстивший ему подобным образом. Позже
расскажу. Не обижайся, Иван, я еще не совсем здоров, и мне вредно
волноваться.
Заремба торопливо закивал.
Все понял, прошу прощения, Клим, но смотри ты пообещал. Моя
помощь не понадобится?
В чем? усмехнулся Мальгин через силу. Спасибо за сочувствие,
обойдусь. Таланов у себя?
Заремба както странно посмотрел на него.
Тебе разве ничего не говорили?..
Мальгин молча взглянул на коллегу, и тот снова почувствовал себя
неуютно.
На Совете академии Таланов снял с себя обязанности директора и
взял месяц отдыха. Мотивировал тем, что не предусмотрел последствий
пробуждения Шаламова и тем самым подверг риску ни в чем не повинных
людей.
Вставший было Мальгин снова сел.
А Гиппократ этого мне почемуто не сообщил... странно... Что
Богдан собирался делать?
Сказал, что будет согласен с любым назначением, и Совет принял
решение поменять вас местами. Так что ты теперь без пяти минут
директор. Ты разве не расслышал, как я тебя приветствовал?
Думал, ты, как всегда, шутишь.
Мальгин медленно и глубоко вздохнул и так же медленно выдохнул: в
голове тонко задергалзапульсировал сосудик, и тотчас же ожил «филер»
на груди его писк был слышен только хозяину.
Такой новостью можно свалить и здорового, подумал Клим, а я еще
действительно не в форме. Бедный старикан, что ему пришлось пережить!
Он ведь на самом деле всю жизнь будет считать себя виновником
случившегося, и доказать обратное невозможно, уж такой он человек.
Если уж вбил себе в голову какуюто идею обухом не выбьешь.
Кремень... Дредноут!
Последнее слово Мальгин произнес вслух.
Кто? не понял Заремба.
Мальгин очнулся.
Я, конечно. Не обращай внимания, это эвфемизм. Ты, пожалуйста,
иди, Иван, мне надо побыть одному. Не говори, что я в институте, не
хочу паломничества, хватит с меня и твоих расспросов.
Хирург подошел, похлопал его по плечу и вышел, несколько
разочарованный тем, что не смог целиком удовлетворить своего
любопытства. Однако быстро примирился с неудачей и тут же переключил
внимание на новый интерес. Мальгин невольно позавидовал легкости его
характера, сам он был слеплен из другого теста.
На груди снова зашелся писком «филер».
Слышу, слышу, не нервничай, буркнул хирург. И без тебя ясно,
что мне необходима консультация.
Он позвонил Купаве, не включая обратной связи, полюбовался на
крошечное существо в колыбели, возле которой топтался роботнянька с
немыслимым набором игрушек, и вызвал отдел безопасности УАСС.