Глава 5
День закончился без сюрпризов.
Путешественники отмахали километров двадцать, не встретив никого,
кто хотя бы отдаленно напоминал «слуг Сатаны», да и живности в здешних
лесах водилось мало. Зато хватало комаров величиной с воробья,
особенно у болот, и гигантских муравьев, от укуса которых, наверное,
не спас бы и хороший сапог. Но пока на людях сидели диморфанты,
бояться подобных «извращений природы», по словам Такэды, было нечего.
К вечеру они проголодались, и хотя в дубняках и ельниках
попадались грибы, причем некоторые высотой до полуметра, решили не
рисковать и насытились из НЗ, добрым словом помянув лесовика Живу и
умельцев из хрона Истуутуки. Отдохнули, лежа в траве на вершине
взгорка, с которого открывался вид на очередное болото, ручей,
вытекающий из него, и густые леса в другой стороне. Было тепло, от
земли веяло покоем, и не хотелось никуда идти, о чем–то думать и
беспокоиться. Нахлынула сонливость, веки потяжелели, глаза сами собой
закрылись...
Никита встрепенулся, сел: показалось, кто–то окликнул его, по
имени. Огляделся. Никого и ничего, вокруг дремотное спокойствие
природы, не потерявшей очарования и доброты даже в этом Богом забытом,
израненном войнами и колдовством краю.
Снова пришел из ниоткуда безголосый, беззвучный шепот, короткий,
как вздох. Никита взглянул на тускло мерцающий перстень эрцхаора,
потом сунул руку за пазуху и достал хохху. Это ее «голос» он услышал в
пси–диапазоне.
Внутри лежал знакомый цилиндрик серебристой фольги величиной с
сигарету. Неровно забилось сердце. Неужели пришла информация о
местонахождении Ксении?! Но это было послание от Зу–л–Кифла. Как
только Сухов развернул рулончик, на фольге проступили, как на
жидкокристаллическом экранчике часов, – цифры, слова: «Посланник,
беспечность – не признак силы, как и осторожность – не признак
слабости. Прикиньтесь немощными, скорее дойдете до цели. Привет
Наблюдателю. Зу–л–Кифл».
Второй раз прочитать послание не удалось, слова пропали, а фольга
съежилась и рассыпалась серым пеплом, но Никита запомнил письмо. Пожал
плечами.
– Что он имел в виду под «прикиньтесь немощными»?
– Внутреннюю силу, – подумав, предположил Такэда. – Ты паранорм,
почти колдун, можно сказать, и фонишь в магическом диапазоне, как
реактор без защиты, излучаешь магиполе. Поэтому тебя легко
пеленговать. Может быть, попробуешь заэкранироваться?
– Как?
– Ну я не знаю... поставь блок. А лучше попроси диморфанта. Если
они могут обеспечить защиту от внешнего пси–излучения, то почему не
сделать наоборот?
– Зипун, – позвал Никита мысленно своего диморфанта, – закрой меня
во всех диапазонах энергий, каких только можешь.
Живой скафандр отреагировал мгновенно.
Никите показалось, что его спеленали по рукам и ногам, по коже
прокатилась волна огня, голову сдавило, внутри нее забились, зашептали
сотни чужих голосов, сознание помутилось... чтобы тут же
восстановиться. Голоса исчезли, голова прояснилась. Диморфант не
разговаривал с хозяином на его языке, да и мыслил по–своему, используя
чужой ассоциативный ряд, но все же дал понять, что приказ исполнил: на
миг Сухов ощутил себя вмурованным в металлическую гору, не поддающуюся
никаким воздействиям ни снаружи, ни изнутри.
– Ну? – заинтересованно поднял брови Такэда.
– Н–нормально, – ответил Никита. Но ответ этот инженер прочитал по
губам, голоса слышно не было.
– Ты чего?
– Я тебя не слышу.
– Как не слышишь?!
– А–а... Зипун, звук можно. А теперь?
– О'кей.
Друзья с некоторым усилием прервали отдых и потопали в распадок,
мимо болота, к лесу. И через полчаса нарвались на засаду.
Сначала послышался свист, от которого у путешественников заложило
уши. Хорошо, что диморфанты уже приспособились к мировосприятию своих
хозяев и, выяснив пределы их выносливости и выдержки, вовремя
среагировали. Через несколько секунд свист как бы раздвоился: первая
его тональность стала уходить в ультразвук, а вторая перешла в рев и
поднимающийся вой, отчего завибрировала земля и все, что на ней росло
и стояло. Инфразвук был настолько мощен, что земля не выдерживала,
трескалась, а стволы сухих сосен лопались, как фарфоровые. Когда
неведомая стихия достигла ураганной силы, Такэда сообразил, в чем
дело.
– Кажется, нас встречают братья Соловьи, – прокричал он на ухо
Никите. – Дети Соловья–разбойника, Инф и Ульт.
– Если бы засечь, где они расположились...
– Это просто. Видишь, рябь идет по траве и кустам? Как бы веером
расходится. А они где–то в углу веера, свистят в одном направлении.
– Теперь вижу. – Никита одним усилием, хотя с видимым напряжением,
вогнал себя в стресс. Голова его на мгновение оделась в сетчатый ореол
голубоватого свечения, которое как бы втянулось в глаза и уши. А затем
едва уловимым броском он послал оскеп – копье Бабы Яги в цель,
находящуюся никак не меньше чем в двухстах метрах.
Рев стих как по волшебству, послышался слабый крик, после которого
прекратилась и ультразвуковая атака. Из кроны могучего дуба на взгорке
вывалилось что–то белое, затрещало валежником, из кустов раздался
гнусавый голос:
– Эй, витязь, не балуй, мы сдаемся!
Подойдя ближе, путники разглядели огромного косматого мужика с
усами и всклокоченной бородой, одетого в полосатую длинную рубаху без
пояса и кожаные штаны с бахромой, из которой высовывались мосластые
босые ноги примерно пятидесятого размера. Руки у мужика были также
мосластые, с лопатообразными ладонями, в каждой из которых уместилась
бы человеческая голова. Лицо мужика стоит описать особо. Широкое,
корявое, как сосновая кора, оно создавало впечатление, что этот
человек когда–то побывал в катастрофе. Глаз на нем почти невозможно
было отыскать: были они величиной с вишню и сидели так глубоко, словно
для них специально сверлили дыры. Нос был не просто уродлив, он
состоял из множества бугров и походил на кап – нарост на стволе
дерева, а губастый рот не могла спрятать даже густая борода –
настолько он был широк.
– Ты кто? – спросил мужик, ощерясь, показав великолепные, крупные
белые зубы. – По платну вижу – не рядович [Платно – одежда, рядович –
простолюдин (др.–рус.).], витязи сюда не захаживают без надобности.
– Я вой [Вой – воин.], – сказал Никита коротко. – А это...
– Меченоша, – подсказал Такэда. – А вы Ульт? Может быть, Ультр?
Сверху, с дерева, раздался рык и хрип, дуб затрясся, с него
посыпались мелкие ветки. Мужик задрал голову, крикнул тонким голосом:
– Слезай, не охотник это.
– Пуффай оффеф фыфаффиф, – раздался мощный хрипящий бас, что
переводилось так: «Пущай оскеп вытащит».
– Наколол ты его, вой, – с укоризной сказал бородатый Ульт. – Чо ж
сразу не признался? Сказал бы заветное слово, мы бы и свистеть
перестали, чай, не враги себе.
Никита повел плечами, глянул на дуб, подумал и начал взбираться по
стволу вверх, услышав вопрос Такэды:
– А какое заветное слово надо было сказать?
– Будто не знаешь, – ответил Ульт. – Россич идет! Мы россичей не
трогаем, бьются они больно.
Никита достиг развилки и обнаружил на ней второго мужика, как две
капли воды похожего на первого, разве что в полтора раза крупнее. Рот
у него напоминал разверстую пасть бегемота.
Копье Ягойой, пущенное рукой танцора, попало ему в рот и
пригвоздило левую щеку к дубу, так что он не мог пошевельнуться, не то
что разговаривать или свистеть.
Никита выдернул копье, и братец Ульта мешком свалился вниз,
взревев, как самолетный двигатель на форсаже. Копье слегка
серебрилось, теплое и сухое, без следов крови, и Никита подумал, что
это оружие также относится к разряду самонаводящихся и очень опасных,
как шиххиртх и вардзуни. Спустившись с дуба, он отдал копье Такэде,
глянул на братьев Соловьев. Оба как по команде перестали шипеть,
реветь и плеваться и уставились на танцора. Инф держался за щеку, но
уже было видно, что рана его затягивается прямо на глазах.
– А ну отвечайте, по чьему наущению вы тут нападаете на добрых
людей?! – грозно насупил брови Сухов.
Братья переглянулись. Инф сплюнул, а Ульт застенчиво прошепелявил:
– Да мы сами по себе, под тиунами не сидим. Раньше здесь
торунь–дорога была, да заколодела, никто за Порубежье не ходит, даже
витязи Яросвета.
Теперь уже переглянулись путешественники.
– Мы как раз его и разыскиваем.
– Так чо его здесь–то искать? Он в Древлянске, в стольном граде
живет, за Огнь–рекой, далеко от Порубежья.
– Порубежье? – заинтересовался Такэда. – Между чем и чем рубеж–то?
Ульт, который был гораздо разговорчивее своего жуткого
двухметрового – что по росту, что в плечах – братца, озадачился:
– Так ить известно, меж чем, – меж Мировой Язвой и Великой Руцией.
– Что еще за Мировая Язва?
Ульт озадачился еще больше, схватился за бороду, хотел что–то
добавить, как вдруг перед его носом из–под земли вырвалась тяжелая
черная стрела и с гудением ушла в небо.
Братья замерли, побелев как полотно, и, ни слова не говоря, дружно
бросились наутек, в лес, только кусты трещали под ногами. Исчезли.
– Видать, хорошо знакомы с этим подземным стрелком, – задумчиво
проговорил Такэда, – раз так реагируют на стрелы. Может быть, он их
предупредил, чтобы не болтали лишнего?
– Эта стрела предназначалась не для них, – нахмурился Никита,
поглядывая то в небо, то на дыру в земле. – Спасибо Зу–л–Кифлу за
предупреждение, если бы не он – стрелок не промахнулся бы.
– Почему?
– Потому что мы заэкранированы изнутри, и лоцировать нас стало
трудней. – Никита снова глянул в небо. Такэда проследил за его
взглядом и увидел в фиолетовом, с белесыми прожилками, небе плывущую
кругами черную точку.
– Орел, что ли?
Сухов не ответил, заторопился.
– Айда отсюда, предчувствие у меня... нехорошее. Дойти бы до
Огнь–реки.
Но дойти они не успели.
Сначала их задержало странное болото, накрытое слоем зелено–синих
испарений. Издали оно казалось настоящим туманным морем, заполненным
таинственным движением и жизнью. Берега у него были не просто топкие,
но вообще полужидкие, непроходимые, хотя с виду и казались сухими, и
затягивали путников, как зыбучие пески, несмотря на плащи Бабы Яги.
Пришлось обходить болото изрядным крюком, который вывел их прямехонько
на старую, некогда покрытую крупным булыжником, дорогу, идущую
ниоткуда – из болота и уходящую в никуда – в такое же болото. А по
дороге двигалась навстречу необычная процессия: десятка три–четыре
старцев, одетых в холщовые серые плащи–рубища и ведомых согбенным
горбатым стариком, заросшим по брови седым волосом. В руке старик
держал отсвечивающий инеем посох, нащупывая им дорогу.
«Сорок калик со каликою», – вспомнилось Никите «Слово о полку
Игореве». Монахи, что ли? Не похоже. Монахи здешней Руси–Руции –
язычники, в стаи не собирались. Паломники? Кающиеся? Собор старейшин?
Он отступил в сторону, собираясь пропустить процессию, и не сразу
отреагировал на маневр старцев, начавших обходить их с обеих сторон.
– Черная рука! – приглушенно воскликнул Такэда, заметив движение
посоха первого странника. Тогда и Сухов сообразил, что их настиг
отряд, завербованный «чекистами» или «эсэсовцами».
Тральщики ЦРУ, всплыл в памяти чей–то чужой термин, подсказанный
Вестью. Хорошо хоть не сами ликвидаторы! Но как точно они нас
вычисляют! Или просто обложили берлогу темпорала со всех сторон, так
чтобы белка не проскочила, вот мы натыкаемся на оцепление.
Друзья стали спина к спине, и Никита, надеясь на защиту
диморфантов, все–таки решил попытаться обойтись без драки. Скафандры
экранировали теперь и магиполе, поэтому со стороны заподозрить в них
чужаков было трудно, тем более что и одеты они были по моде здешних
мест.
– В чем дело, уважаемые? – тихо спросил Никита, чтобы голос
лингвера был слышнее. – Не ошиблись часом? Мы не холопы беглые, не
иноверцы, не тати – мирные странники. Али похожи на кого?
Старец–ведущий молча поднял посох, с острия которого сорвалась
фиолетовая молния и вонзилась в грудь Сухова. Диморфант разряд этот
парализующий выдержал, хотя слабое эхо разряда отозвалось в теле
танцора болезненным передергиванием мышц. Молния послужила сигналом к
атаке для остальных старцев, двигавшихся неспешно, с грацией
ослабевших от голода заключенных, но неумолимо и бесстрашно. В руках у
каждого оказались посохи с острыми кромками и шипами, в умелых руках
способные стать грозным оружием, но стрелять молниями они, к счастью,
не могли.
Путники встретили атаку как надо: Никита отбил три выпада с трех
сторон, используя копье Бабы Яги в качестве палки, не решаясь
применять его по прямому назначению, а Такэда выбил у одного из
нападавших посох и успешно отразил им наскоки еще троих.
– Такое впечатление, – пропыхтел он, – что это зомби, ожившие
мертвецы.
Старцы остановились, не зная, как подступиться к противнику,
владеющему столь изощренными способами защиты. Их предводитель снова
поднял свой стреляющий посох, и на сей раз разряд был гораздо мощней –
с острия посоха сорвался целый ручей фиолетово–сиреневого огня, ударил
в плечо Сухова.
Часть разряда отразилась в землю, отчего трава на ней сразу
пожухла и съежилась, часть собралась в шарик, отскочивший в сторону
старца с посохом, заставив его отшатнуться, но часть все же пробила
защиту диморфанта, едва не парализовав Сухова. На ногах он удержался,
хотя слабость в руках и ногах прошла не сразу, но отбиваться с прежним
успехом уже не мог. Надо было или убивать, или бежать, что едва ли
удалось бы, пока в руках у предводителя оставался его грозный посох.
Старцы снова со всех сторон насели на землян.
Никита попытался пробиться к вожаку отряда, не обращая внимания на
сыплющиеся удары, моля в душе, чтобы диморфант выдержал, однако стоило
ему приблизиться, как старик в третий раз поднял посох. Никита понял,
что на конце посоха таится его смерть, и отчаянным броском, не целясь,
послал копье в серую фигуру.
Посох метнул поток фиолетово–розового огня с ярким белым
просверком по оси, но за мгновение до этого копье Бабы Яги вошло точно
в переносицу старца, пробив голову насквозь, вспыхнуло ядовито–зеленым
светом и рассыпалось в пепел. Старец остался стоять с дырой в голове,
однако рука его дрогнула, и разряд миновал того, кому предназначался,
повергнув наземь несколько нападавших. Никита ждал еще одного
выстрела, голова была звонкой и пустой, и жило в нем одно желание:
быстрей бы это кончилось! Опустившаяся было рука вожака снова стала
поднимать посох.
– Я же говорил – зомби! – проговорил Такэда, отчаянно сражаясь со
старцами, пытаясь приблизиться к другу. И в этот момент из леса на
дорогу высыпала целая стая медведеподобных созданий – особей
пятнадцать – и молча набросились на «калик» с посохами. Морды,
передние и нижние лапы у них были медвежьи, но туловище сверкало
перламутровой чешуей. И в лапах каждый держал самый настоящий
шестопер! Первый из них метнул свое оружие в старика метров с
тридцати, выбил посох из его рук, и только тогда старец упал, словно у
него кончились силы.
Бой длился не больше минуты. Часть старцев бежала к болоту, часть
осталась лежать на дороге, а остальные – человек двадцать – вдруг
начали втягиваться один в другого, словно голографические призраки,
пока не соединились в одного человека! Оглядев поле боя, старик с
огромной быстротой подбежал к поверженному предводителю, упал на него
и слился с ним в одно целое. Предводитель вскочил, словно живой,
схватил посох, глянул на подтягивающихся к нему медведей и гигантскими
скачками понесся к болоту, на ходу вбирая в себя оставшихся в живых
убегающих членов отряда, исчезая в тумане.
Никита и Толя стояли, оторопев, опустив руки, оглушенные
случившимся, и пришли в себя лишь от жеста одного из медведей: чисто
человеческим движением тот поднял лапу и помахал друзьям, словно
приветствуя и одновременно прощаясь. Затем все медведи отвернулись от
людей и с тяжеловесной грацией исчезли в лесу. Как призраки. Словно их
и не было. Ни топота, ни хруста, ни шороха...
– Кто это был? – сиплым голосом спросил Такэда.
– Человек–взвод, – ответил так же сипло Никита. – Вернее,
существо, способное к пространственному копированию.
– Я о медведях.
– Какая разница? – пожал плечами Никита. – Кто бы ни был – лишь бы
друг. Это Порубежье, граница равновесия темных и светлых сил, которую
стерегут и те и другие. Медведи в чешуе – наши ребята. Спасибо им,
прибыли вовремя, вряд ли диморфант выдержал бы еще один разряд
посоха... впрочем, не посоха вовсе. Где–то в памяти у меня есть
«запись», что это такое. Вспомню – скажу.
Сухов поднял голову. В вечереющем небе неустанно парила кругами
черная точка – не то орел, не то гигантский ворон.
Друзья умылись в ручейке неподалеку от дороги, успели пройти с
километр, пока окончательно не стемнело, и устроились на ночлег в
сосняке, приказав диморфантам стеречь каждый шорох и будить хозяев при
любой явной и неявной опасности.
Река была как река: широкая, метров двести, и глубокая, с
медленным течением, прозрачная, почти без водорослей и пятен цветения;
ничто не говорило о причинах, позволявших дать ей название –
Огнь–река. Веяло от нее прохладой и спокойствием. Но аборигены не
присваивали названия зря, всегда привязывая их к конкретным свойствам
объекта или чертам характера, если речь шла о человеке. Не могли они
ошибиться в данном случае.
Приглядевшись повнимательнее к реке, Никита вдруг сделал
неожиданное открытие: вода текла в обе стороны сразу! То есть точно по
ее середине проходила невидимая граница, по сторонам которой течение
действительно было направлено в противоположные стороны.
– По–моему, ты прав, – заявил Такэда, понаблюдав за поверхностью
реки, и присел на взгорок, вытянув ноги.
В поход они вышли еще на рассвете, проспав часов семь «аки
младенцы», но к реке дошли без особых приключений только к полудню,
изрядно устав.
– Как будем переправляться?
Никита не ответил, бросая в воду камешки и наблюдая, как они
мгновенно идут ко дну. Поразмыслив, он сорвал травинку, опустил на
воду и с удивлением убедился в том, что травинка утонула так же
быстро, как и камень. Та же участь постигла и сухую ветку, и кусочек
древесной коры: вода не держала на себе даже пушинки!
– Вряд ли нам помогут переправиться и плащи Ягойой, – хмыкнул
Толя, заинтересованно следя за манипуляциями танцора. – Река – не
болото, да еще с такими свойствами. Может быть, это и не вода вовсе, а
какая–то сверхтекучая жидкость?
– Пахнет как вода. – Никита окунул палец в воду, глянул на эрцхаор
и лизнул палец. – И вкус как у воды, но очень холодная.
Он подумал и прилег рядом с инженером.
– Знаешь, меня давно мучит вопрос, – признался тот. – Почему нас
до сих пор не настигли боевики ЧК? Если Праселк, или кто он там, их
агент, как и эти старцы, и Ягойой, и сотня других в зоне Мировой Язвы,
то ЧК давно знает, где мы.
– Праселк – не агент ЧК, ты же знаешь, а всего лишь проекция игвы
Дуггура, причем вполне автономная, самостоятельная.
– Может, эти старцы – тоже чьи–то «проекции»? Квазижизнь, так
сказать?
– Тральщики ЦРУ могут быть кем угодно: людьми, зверями, деревьями,
механизмами, роботами, сгустками энергии, нет смысла исследовать их
физическую сущность.
– Хорошо, не буду. Но если Праселк – тот, о ком нам говорили, то
будь уверен: Дуггур настоящий знает, где мы, и уже продумал, как нас
уничтожить. Он должен понимать, чем грозит допущение Посланника к
оружию.
Никита задумался, с неохотой признался:
– Может, ты и прав. Кстати, а чем был вооружен прежний Посланник?
– Он не был человеком и вообще гуманоидом, поэтому аналогию
подобрать к его оружию трудно. Я не могу даже назвать его: меч, копье,
пистолет, лазер, знаю только, что оно останавливало абсолютно все
физические процессы любого объекта, которого касалось, в том числе и
движение электронов в атомах.
– Разве такое возможно?
– Много чего возможно, друг Горацио, что нам и не снилось. Как же
мы все–таки переберемся на тот берег? Реку даже переплыть нельзя.
– Придется выходить из–под скорлупы. – Никита имел в виду экран
диморфанта. – Хотя это риск двойного пеленга. ЦРУ по магивсплеску
могут запеленговать меня в течение минуты и даже определить наши
координаты в данной местности, а кто–нибудь из игв, отвечающий за
контроль Веера, обнаружит меня в эйдосе.
– Тогда не рискуй.
– Попробую проделать это быстро, в «игольчатом» контакте.
Сухов уселся на землю в позе лотоса, сосредоточился, ушел в свое
глубокое подсознательное «я», согласуя биоритмы, дыхание и мышление в
единый поток. Плечо со звездой Вести заныло горячей пульсацией крови,
чьи–то невидимые пальцы проникли в кожу, кости черепа, сняли и то и
другое, освободили мозг, который заклубился вихристым, искрящимся,
пульсирующим облаком, готовый взорваться от любой отвлекающей мысли.
Звезда Вести вспыхнула на плече огнистой болью, струйкой протекла по
шее, влилась в облако мозга, и тот мгновенно расширился, обнимая
планету, Вселенную хрона, весь Веер...
Такэда наблюдал за другом с любопытством, но с изрядной долей
тревоги, невольно напрягался сам, словно от его усилий зависел весь
успех дела. Долгих четверть часа ничего не происходило – Сухов
настраивал органы чувств, как музыканты оркестра – инструменты. Затем
на Толю повеяло свежестью и холодом, кто–то тихонько заглянул к нему в
голову, провел множеством пальчиков по нервным узлам и умчался дальше,
оставив после себя ощущение сдавливающей голову невидимой шапки.
Такэда пошевелился, дотрагиваясь до волос, но «шапка» движений не
стесняла, это было всего–навсего пси–эхо заработавшей экстрасенсорной
системы Сухова.
Лицо Никиты поголубело, кожа на нем стала как бы полупрозрачной,
так что обозначился тонкий рисунок вен и артерий, но и они скоро
исчезли на фоне усиливающегося голубого свечения. Длинные волосы
танцора заискрились сотнями мелких разрядов, встали дыбом, образовав
необычную светящуюся корону. Белки глаз тоже засветились, но розовым
свечением, как и ногти на руках.
Вокруг сидящего неподвижно Сухова завертелся воздушный вихрь,
вырвал с корнем траву, отбросил сухие листья, ветки и камешки, повалил
Такэду. Вихрь этот стал видимым – сначала туманным столбом, затем
снежным, а ледяное его дыхание ощущалось все дальше и дальше,
заставляя Такэду отступать от пригорка с сидящим магом. Затем
крутящийся снежно–туманный столб чуть ли не километровой высоты упал
на реку, словно перерубив ее снежно–ледяным лезвием, и Такэда с ужасом
и суеверным восторгом увидел на глади реки двухметровой ширины ледяную
дорожку – от берега до берега. Пришел в себя от толчка в спину.
– За мной! – будничным тоном скомандовал Никита, пробуя лед ногой,
и побежал через реку.
Толя послушно припустил следом, не успев ни удивиться, ни
сообразить, что происходит. Он не помнил, как преодолел двести метров
по источающей ледяной холод синеватой твердой дорожке. Помнил только,
что бежать было вовсе не скользко и что ширина дорожки все время
уменьшалась. Когда он взобрался на противоположный берег, от ледяной
полосы оставалось всего сантиметров десять, которые растаяли через
пару секунд. От «моста» не осталось и следа.
– Ну ты даешь! – произнес Такэда, глядя на реку и вернув лицу
бесстрастное выражение. – Впрочем, Посланник ты или погулять вышел?
Сухов, тоже глядевший на реку с задумчиво–отрешенным видом, только
усмехнулся. Он уже не светился, но выглядел достаточно бодро, не так,
как после первых сеансов выхода в сферу эйдоса, и Такэда понял, что
его друг – уже совсем другой человек. Да и человек ли? Паранорм. Маг!
«Сусаноо, сохрани его душу!" – прошептал Толя про себя. Диморфант,
отзывающийся на имя Сусаноо, встрепенулся было, но речь шла не о нем.
Вслух же Толя сказал:
– Веди, колдун.
Никита молча вытянул руку в сторону начинавшейся степи. От
горизонта к ним скакали два всадника, приближаясь со сказочной
быстротой.
