Глава 6
Огромный диск Базы вышел из конуса тени планеты, и огненное крыло
света разогнало тьму в главном зале. В зал стремительно вошел Доброгнев,
высокий, не по возрасту гибкий и подвижный.
– Крейсер приближается, – сказал он, подходя к висящей в воздухе
подкове пульта, у которой сидели инженеры связи, Нагорин, Руденко и два
врача из медперсонала Базы. – Виден в бинокль. Как там у них? – Кивок на
виом связи с Зоной.
– Без изменений, – ответил Нагорин. – Диего, очевидно, потерял много
энергии, получил деадаптационный дистрессовый шок и все еще спит. Неверов
держится молодцом... насколько можно выглядеть молодцом в его положении.
– Энифиане только что пытались задать вопрос, будто ничего не
случилось, – сообщил Тоидзе. – Их, видите ли, заинтересовала причина
возникновения земной машинной технологии. Это их первый вопрос по данной
теме. Мы не ответили, и они успокоились. На наши запросы из Зоны и с Базы
– молчание.
Доброгнев сел напротив виома связи с Зоной.
– На Земле полностью разобрались в их излучении, – негромко сказал
он. – Я только что подумал, что мы теперь сможем вернуть Диего
«первозданный» облик... после его возвращения.
В зале Зоны показался Неверов. Бледный, с лихорадочно блестевшими
глазами, то и дело порывающийся оглянуться.
– Я все время слышу зовущий меня голос, – сосредоточенно произнес он.
– Может быть, я заболел?
Доброгнев переглянулся с Нагориным.
– Вы проверяли себя на диагностере?
– Слегка повышенная температура... диагноз: перевозбуждение нервной
системы.
Нагорин успокаивающе кивнул, хотя внутри у него все сжалось.
– Так и должно быть после той встряски. Больше лежите и ни о чем не
беспокойтесь. Скоро мы заберем вас с планеты.
Неверов сгорбился, пугливо оглянулся через плечо и отошел от пульта.
Нагорин поманил директора из зала. В коридоре сказал:
– У него начинается то же самое, что и у Диего. Это заметно сильнее,
потому что самообладания у него поменьше. Очевидно, из–за увеличения
энифианами дозы облучения ускорился и процесс трансформации организма.
– Сам вижу. – Доброгнев помрачнел. – Сколько времени в нашем
распоряжении до полной трансформации?
– Думаю, дня четыре. После этого процесс будет продолжаться даже при
снятии облучения, это мы установили в лаборатории, в медцентре,
смоделировав процесс. И хотя я только что успокаивал Неверова, уверенности
в том, что процесс обратим, у меня нет. Да–да, несмотря на то что на Земле
разобрались с излучением. Так что я не понял твоей уверенности насчет
возвращения Диего «первозданного облика». Повторяешь чужие слова? К тому
же меня беспокоит состояние Диего, он до сих пор не может прийти в себя.
Видимо, просчитались энифиане в чем–то...
– В чем же?
– Точно ответить трудно, но мне кажется, что человеческое тело просто
не в состоянии снабжать энергией раскрывшиеся возможности Диего.
– Он же говорил, что изменился и химизм тела, и метаболизм...
– Все равно главным генератором энергии осталась печень, а
генератором давления – сердце, а они в потенциале не приспособлены к
такому расходу энергии, какой требует, например, полет человека в поле
тяготения.
– Диего летал.
– Боюсь, он перегрузил сердце... если не «загнал» его совсем. Или мы
не все о нем знаем.
– С Неверовым скверно. – Доброгнев потер усталые глаза. – Он–то ни о
чем до сих пор не догадывался. Как же их вернуть? Объявить войну? Кому?
Планете?.. Что молчишь?
Нагорин хмуро смотрел в стену.
Мимо пробежал по коридору Тоидзе, заметил их в нише и вернулся.
– Приняли передачу с планеты, причем не через Зону, а прямо по
обычному каналу! Доброгнев мрачно усмехнулся.
– Наконец–то! Они ведь не могли не заметить нашей реакции, но
вызывать по обычному каналу... Пошли.
Все трое поспешили в центр управления.
– Запись обычным разговорным кодом, – сообщил Гунн, колдуя над
сенсорной клавиатурой связи. – То есть код этот обычной автоматической
связи, используемый нами на внутренних линиях. С энифианами у нас был до
этого специальный код, и только через автоматику Зоны.
– Похоже, нас просто водили за нос, – буркнул Руденко, – если они
могли разговаривать с нами без переводящей аппаратуры. А может, энифиане
вообще прослушивали все наши передачи?
– Передачи по ОЭЛ прослушать невозможно, – обиделся Гунн, с которого
на миг слетела вся его флегматичность, – была затронута честь специалиста
по связи. – Это исключено. Энифиане могли поймать наши переговоры на
орбите.
– Не шуми, давай запись.
Гунн включил воспроизведение, и все услышали ровный голос
дешифратора:
«Разумные, называющие себя людьми. Мы, те, кого вы именуете
энифианами, в целях исключения дальнейших недоразумений поясняем:
во–первых, мы отличны от вас не только внешне, но и способами переработки
информации; во–вторых, наша цивилизация принадлежит к одной из самых
древних в окружающем звездном мире. Однако, несмотря на «детский» возраст
вашей цивилизации, мы заинтересовались вами не случайно. Вы, белковая
органическая форма жизни, – явление чрезвычайно редкое! В сопредельном
звездном окружении таких форм жизни всего две! Но самым примечательным для
нас оказался тот факт, что в процессе эволюции вы, кроме известной нам
способности мыслить и инстинкта самосохранения, приобрели абсолютно
непонятное нам свойство эмоциональных выражений жизнедеятельности. В
настоящий момент мы выяснили: выражение чувств, эмоций представляет собой
своеобразную приспособленную реакцию ваших организмов, применяющуюся при
недостатке информации. Но оказалось, что эмоциональные переживания присущи
людям даже там, где, по существу, никаких к этому причин не существует.
В ходе дальнейшего изучения выяснился еще один факт: в
противоположность нам вы, люди, преобразуете среду обитания, подчиняя ее
своим особенностям, в то время как гораздо проще и эффективней
преобразовывать себя, сообразуясь со свойствами природы. А накопление
измененных факторов ведет к отчуждению от экологической среды и
невозвратимому изменению ее свойств. Эта особенность вашей цивилизации
опасна, и мы обеспокоены.
Теперь о главном.
Для выяснения механизма эмоций мы пошли на перестройку организмов
людей в Зоне контакта, имеющую большой познавательный интерес. К
сожалению, мы поздно поняли, что чересчур хрупкие организмы людей не
подготовлены к ускоренному преобразованию и не могут выдерживать
длительного взаимодействия с общим функциональным полем разума планеты.
Несмотря на это, мы предлагаем не прерывать контакта, потому что результат
эксперимента в равной степени важен и для вас, вами же он может быть
использован для физического совершенствования человеческой расы. Вынуждены
предупредить: люди – посредники контакта в Зоне контакта – могут иметь
значительные поломки жизненно важных цепей при попытке их резкого изъятия
из функционального поля разума в период адаптации к условиям Энифа.
Надеемся, что и для вас значение эксперимента превышает значение
существования двух разумных единиц сообщества.
Связь можем держать непосредственно с центром контакта, установка
Зоны контакта на планете была необходима нам только для глубокого изучения
феномена человека – его эмоционального бытия».
Конец.
Голос автомата умолк.
В зале стояла тишина. Люди были изумлены тем равнодушием, с которым в
послании говорилось об участи дежурных в Зоне, являвшихся для них только
«биологическими системами» и «разумными единицами сообщества».
– Наглецы! – взорвался Тоидзе и добавил несколько слов по–грузински,
яростно при этом жестикулируя.
Стоящий к нему спиной Доброгнев криво усмехнулся.
– Не надо оценивать их действия столь прямолинейно. Ты же слышал, они
не знают, что такое чувство. Не знают, что значит ждать и беспокоиться,
что такое страх и отчаяние, боль и гнев. Они просто констатируют факт,
стоит ли упрекать их в бесчувственности?
Взоры присутствующих невольно обратились к Доброгневу, на лице
которого смешались гнев, сожаление и горечь. Думал он в это время о том,
что у Диего на Земле жена и ребенок, что у Неверова отец получил травму и
сын об этом еще не знает, плюс к этому – его ждет невеста; что никто,
конечно, не упрекнет его самого в случившемся, ибо риск – неотъемлемая
часть жизни коммуникатора, но сможет ли он сам себя уважать, если не
сделает всего, чтобы Вирт и Неверов вернулись? И не просто вернулись, а
вернулись людьми со всеми их способностями мыслить и чувствовать!
– Странная цивилизация, – тихо сказал Нагорин, пристально глядя на
пушистый шар Энифа, укатывающийся в ночь. – Перепутались понятия добра и
зла, есть и откровенный расчет, и рациональные зерна рассуждений... Едва
ли мы способны доказать энифианам силой, что и мы годимся на большее,
несмотря на наш «детский» возраст. Все наши попытки проникнуть к Зоне,
например, они пресекли без труда.
В набившейся в зал толпе послышался ропот и стих.
– Но вы слышали – они предлагают продолжить контакт, не учитывая, что
в Зоне двое наших товарищей, которые нам дороже, чем результаты обмена
информацией. И вот это надо доказать энифианам любым разумным способом.
Разумным – понимаете?
В зале Зоны усталый от пережитого Неверов сел возле Диего и взял его
за «руку»...
– Итак, перед нами выбор, – сказал Доброгнев, наблюдая, как, мерцая
сигнализацией, к Базе подходит корабль с Земли.
– У нас нет выбора, – угрюмо возразил Нагорин. – Жизнь людей важнее
любых проблем, даже если людей всего двое и они согласны рискнуть.
– Но энифиане говорили что–то об адаптации. – Доброгнев покосился на
Гунна у пульта связи. – Я не меньше твоего хочу вернуть парней из Зоны,
вернуть им человеческий облик. А ну как энифиане правы и, убрав
коммуникаторов с Энифа, мы тем самым их убьем?
– Скорее всего энифиане блефуют. Они уже доказали, что не знают в
своем словаре таких слов, как «честность», «совесть» и «гуманность».
– Согласен. Но ты учти и то, что Диего и Лен единственные посредники
между человечеством и цивилизацией Энифа, единственные, кто может дать нам
знание, которое мы не можем приобрести в любом другом уголке космоса!
– Может быть. Но что ты скажешь дочери Диего или отцу Неверова? Или
его девушке?
– Скажу, – с горечью проговорил Доброгнев после долгого молчания. – Я
скажу им правду. Да разве дело во мне?
– И в тебе, – твердо сказал Нагорин. – Во всех нас. Я не верю, что
рационалистический подход к подобного рода проблемам делает людей людьми.
– Я не о том. – Доброгнев поморщился. – Каждый из нас уже сделал
выбор, но разум протестует, так сказать – логика чистой выгоды. И не для
себя – для нас же всех. Когда–то рисковали жизнями во имя гораздо менее
значимых цел ей.
– Удобный тезис. И главное – правдивый...
– Может, стоит предоставить слово самим дежурным? – осторожно
проговорил Гунн. – Хотя они, конечно, в таком состоянии...
– Да? – иронически поднял бровь Нагорин. – Здесь и гадать не стоит.
Диего останется потому, что он работник УАСС и обязан идти до конца. А
Неверов мальчишка, у него все имеет романтический ореол, он тоже
останется... не столько, конечно, из–за романтики, сколько под влиянием
характера Диего. Но вы–то, вы, зная, что посылаете их на заведомую гибель,
что будете чувствовать вы?! Утешать себя мыслями о всеобщем благе?
– Я никуда их не посылаю, – пробормотал Гунн хмуро.
Доброгнев молчал. Он прекрасно понимал Нагорина, выдвигающего не
только доводы разума, но и доводы сердца. Да, человек ради спасения друга
способен на любое самопожертвование, но именно в этом его преимущество
перед каким угодно существом «холодного разума». Разве он сам, Ждан
Доброгнев, не согласен спасти Диего и Неверова любой ценой, даже ценой
собственной жизни?! Только главное ведь в том, что как руководитель он
должен был предвидеть результат эксперимента, пусть и чужого, должен был
оценить степень риска и свести его к минимуму, прервав контакт в нужный
момент, не спрашивая согласия у Диего. Конечно, участие Вирта в операции
санкционировано многими руководителями УАСС, но разве это снимает
ответственность с него, с директора Базы?
– Бросок в Неизвестность... – произнес вслух Доброгнев. – Не потому
ли мы люди, что плакать умеем и не казаться при этом смешными?.. [Гийом
Аполлинер.]
Звезды перемещались над их головами: База меняла орбиту, подходя
ближе к Энифу. Корабль с Земли приблизился, затмив собою светило, и
медленно разворачивался. Вблизи он казался могучим и непобедимым, вселяя в
людей уверенность и тайную гордость за земную технику.
«Ждем, как панацею от всех бед, – подумал Нагорин. – Все же это
долгий путь – через субъективное мнение каждого к объективному знанию
всех. Мы еще не научились преодолевать собственные противоречия, а уже
решаем проблемы чужих цивилизаций... Или так и надо? Ошибаться, чтобы
выбрать правильное решение? Ибо, перестав ошибаться, кем станет человек?»
Корабль замер...
А далеко от Базы, под толщей атмосферы Энифа, в зале Зоны очнулся от
долгого беспамятства Диего и улыбнулся встрепенувшемуся Неверову.
– Живем, коммуникатор? – Он перевел взгляд на окно дальновидения, в
котором был виден страж на скале. – Как там наш знакомый меланхолический
страж? Жив, курилка? Он единственный, кто перенес трансформацию организма
и остался в живых из всего экипажа звездолета дендроидов. Надеюсь, я не
слабее?
Диего снова улыбнулся и с трудом сел, стиснув руку Неверова своей
непривычно горячей рукой.
– Этот дендроид мало что дал энифианам, вот они и решили продолжить
опыт на нас, случай сам шел к ним в руки... не знаю, есть ли у них руки.
Конечно, им повезло: два посещения планеты и оба – эмоциональными
существами! К сожалению, дендроиды поздно поняли, что с ними происходит,
поэтому и стоит их звездолет мертвым уже сто пятьдесят лет. А помочь им
было некому.
– Я уже знаю, – тихо ответил Неверов, хотел добавить, что они–то как
раз не одни и помощь придет наверняка, но промолчал.
Диего без труда прочитал его мысли.
