II
Они беседовали, сидя за угловым столиком а малом зале «Ванданж де
Бургонь». Д(Эрбинвилль был хорошим собеседником, и разговор не носил
натянутоодностороннего характера, хотя Огюст принимал в нем все меньше
участия. Вытянув длинные ноги и мечтательно улыбаясь, он слушал и лениво
пощипывал виноградную гроздь. От легитимистов д(Эрбинвилль перешел к
республиканцам и теперь ядовито высмеивал их одного за другим не всегда,
быть может, справедливо, но, безусловно, остроумно.
Послушайте, Пеше, неожиданно спросил Огюст. Вы не верите в
Республику?
Д(Эрбинвилль с сожалением посмотрел на него.
Неверие в вождей еще не говорит о неверии в дело, ответил он.
Странно( Огюст все так же мечтательно улыбался, глядя кудато в
пространство. Такой аристократ, настоящий аристократ, и равенство,
братство(
Дорогой мой Огюст, мы с вами оба историки; и я думаю, вы должны
понимать: строй может измениться, принцип же никогда. При тирании
фараонов и при афинской демократии, при Людовике XIV и в конституционной
Англии везде была и есть аристократия. И она будет существовать вечно,
ибо при любом строе государству нужен мозг, а в этой роли может выступать
только аристократия. Может измениться имя элиты, но ведь не в имени дело.
Дело в том, чтобы оказаться в ее составе, не так ли?
Д(Эрбинвилль молча пожал плечами, разве может быть иначе? Но вслух
сказал:
Разве это так уж обязательно? Главное в конечном счете величие
Франции.
А кем было создано это величие? Шарлемань и Людовик XIV, Роланд и
Байяр( А потом потом пришли санкюлоты. Генрих IV хотел, чтобы у каждого
француза была курица в супе, а они чтобы голова каждого порядочного
француза лежала в корзине гильотины. Террор, казни, бедствия и разорение
национальный позор Франции! Конюх и пивовар, вотирующие смерть Людовика XIV!
Вспомните судьбу Филиппа Эгалите: для того, чтобы оказаться в рядах новой
аристократии, недостаточно прибавить к имени модное словечко. Надо либо
сохранить старую элиту, либо сформировать новую уже сейчас. Ибо выскочка у
власти тоже страшная вещь. Не потому ли Наполеон расстрелял герцога
Энгиенского, что бедный корсиканец Бонапарт учился на деньги его деда? На
вашем пути я вижу препятствия двух родов(
На нашем пути, поправил д(Эрбинвилль.
О, нет. Вы правильно сказали, Пеше, мы оба историки. Но в то время
как вы ставите свое знание на службу моменту, я ценю знание само по себе. Я
лишен всякого честолюбия. Кроме научного, разумеется. Для меня лавры
Шампольона во сто крат ценнее лавров Наполеона. Я стою над схваткой, и мой
взор устремлен в прошлое и будущее. Я могу себе это позволить, так как в
настоящем не испытываю голода. Вы, Пеше, честолюбивы, а это самый страшный
вид голода. Тем более, когда его трудно я не хочу сказать невозможно
утолить.
Не слишком ли вы пессимистичны, Огюст? спросил д(Эрбинвилль,
разливая бургундское. Давайте лучше выпьем это вино способно даже
самого мрачного пессимиста превратить в восторженного юнца.
В таком случае мне угрожает опасность стать младенцем, улыбнулся
Огюст.
А бургундское вино здесь превосходно, сказал д'Эрбинвилль,
пригубляя вино. Оно как хорошая любовница. Каждый глоток божественен, но
предвкушение следующего еще лучше. Так какие же тернии вы видите на моем
пути, Огюст?
Я простой буржуа, Пеше, хотя император и сделал моего отца
дворянином. И потому простите мне, если я буду недостаточно тактичен. Так
вот. Кто вы сейчас? Один из вождей республиканской партии. Пусть даже один
из наиболее видных вождей. Герой «процесса девятнадцати». Но какие виды у
вашей партии? Никаких. Стань вы в свое время орлеанистом, сейчас вы были бы
пэром. А так( Огюст оторвал от грозди крупную виноградину и кинул ее в
рот. В народе. конечно, брожение. Но вы же знаете французов это у них
в крови( Республиканцы, орлеанисты, легитимисты да много их! пытаются
склонить народ на свою сторону и попутно перегрызть друг другу горло. Но в
целомто это затишье.
Моряки говорят, что затишье предвещает бурю.
Но не вызывает ее. Нужна еще тучка, на которой прилетел бы Борей.
Нужно знамя, способное поднять чернь. Как вы думаете, кто больше сделал для
распространения христианства Иисус Христос или Понтий Пилат? Огюст
сделал паузу и вопросительно взглянул на собеседника.
Д(Эрбинвилль промолчал: он никак не мог привыкнуть к столь резким
скачкам в мыслях своего друга. Подождав минуту, Огюст продолжил:
Скорее всего мы бы и не знали, что произошло в забытом богом
Иудейском царстве без малого две тысячи лет назад. И сами христиане не
смогли бы придумать ничего лучшего, нежели распятие Христа.
Оригинальная мысль(
Во всяком случае справедливая. Кровь и венец мученика всегда
привлекали чернь. Но вернемся к тем преградам, которые я вижу на вашем пути.
Я назвал пока только одну. Но есть и вторая. Это те, кто может стать
популярнее, а значит сильнее вас.
Кто же?
Да хотя бы тот мальчишка, который десять месяцев назад провозгласил
здесь тост «За Луи Филиппа!", грозя обнаженным кинжалом. Сейчас он сидит в
СентПелажи. Вы, кажется, недолюбливаете его, Пеше, но надо отдать ему
должное у этого маленького Робеспьера большое будущее( Только это не ваше
будущее. Не забывайте «Карманьолу»: после "(а ira» следует "(les
aristocrates a la lanterne»[1]. Когда вы поможете ему победить,
то( Можно перековать меч на орало, но можно и кинжал на нож гильотины.
Хотели бы вы увидеть свое завтра сквозь ее окошечко?
Огюст вынул из кармана брегет и посмотрел на циферблат.
Черт возьми! Простите, Пеше, но я должен покинуть вас.
Куда же вы, Огюст? Увы, и сердце стоящего над схваткой историка
беззащитно против стрел Амура, улыбнулся Огюст. Так вы подумайте(
Д(Эр6инвилль долго смотрел ему вслед. Praemonitus,
praemunitus[2], задумчиво прошептал он. Этот недоношенный
Робеспьер( Христосвеликомученик. Что ж, он встал и бросил на стол
луидор. Хорошо бы поставить памятник тому, кто придумал дуэль!