– Ну–ка, ну–ка, – сказал депутат кнессета Ниссим Кореш. – Я и не знал, что такой уважаемый человек, как Иона Шекет, сидел в тюрьме!

– Сидел, – подтвердил я, и перед моим мысленным взором предстала планета Бакбук, где я провел десять лучших недель в своей жизни. – Это было замечательное время, господин депутат!

– Вы меня удивляете! – воскликнул Кореш. – Вы называете замечательным время, проведенное в тюрьме?

– Почему бы нет? – вздохнул я и потянулся за стаканом колы, выхватив его из железных пальцев официанта. Бедняга остановился, как вкопанный, уставился на свою внезапно опустевшую ладонь, ничего, естественно, не понял, поскольку подобные действия посетителей не были записаны в его стандартной программе, повернулся на одной ноге и направился в кухню за другим стаканом.

Напиток оказался холодным и скользким – таким, как я люблю.

– Было это, как я уже сказал, на планете Бакбук, – начал я свой рассказ, поскольку именно этого ждал от меня депутат Кореш, давно забывший о том, с какой целью явился он сегодня в здание кнессета. – Прилетел я туда не потому, что мне этого очень хотелось. Дело в том, что на этой планете застрял транспорт с грузом для фирмы, в которой я в то время работал. Вот меня и отправили утрясти формальности, зная, что я способен заговорить и убедить в чем угодно любого чиновника. Любого, но не на планете Бакбук. Видите ли, чиновником там является... э–э... сама планета, если вы понимаете, что я хочу сказать.

– Нет, – честно признался депутат Кореш, – не понимаю.

– Тогда начну с самого начала. Планета Бакбук находится в системе Омикрона Эридана, красного карлика, холодного, как металл в доменной печи. Когда первый звездолет (кстати, это был израильский «Поселенец») добрался до этой планеты, экипаж был поражен обилием форм жизни, которых там в принципе быть не могло. По планете бродили красивые животные, похожие на жираф, и красивые животные, похожие на львов, и... в общем, планета была подобна рамат–ганскому сафари, но только более ухоженному, будто кто–то невидимый следил за чистотой и за тем, чтобы животные не поедали друг друга. В общем, идиллия. Идиллия, которой быть не могло в принципе, потому что, видите ли, дорогой депутат, наши биологи, препарировав представителей местной фауны, не обнаружили никаких следов органов, ответственных за размножение! Никаких. Там не было мужских или женских особей, как на Земле. Там не было животных или растений, которые размножались бы делением, как на Ахмархе. Там вообще не было никаких живых существ, которые могли бы размножаться хоть каким–нибудь способом! По идее, жизнь на Бакбуке должна была неминуемо исчезнуть после смерти первого – оно же последнее – поколения животного мира.

Как бы то ни было, Бакбук при всей его биологической загадочности был удобно расположен относительно межзвездных транспортных магистралей, и планету живо прибрал к рукам израильский Эль–Аль, выигравший конкурс на строительство космического порта и проведение геологических изысканий. Порт был построен, и на Бакбук начали опускаться звездолеты, летевшие с Земли в сторону Денеба и Альтаира. Биологи тем временем продолжали исследовать местную фауну и не продвинулись ни на шаг, пока не приехал я и не решил эту проблему ценой... ну, я уже говорил вам, чем это для меня закончилось.

– Вы решили проблему? – недоверчиво спросил депутат Кореш. – Разве вы биолог, Шекет?

– Нет, конечно! Просто, в отличие от профессиональных биологов, я умею думать.

– Ну–ну... – сказал депутат иронически, чем вывел меня из равновесия.

– Сейчас вы убедитесь, что я прав! – воскликнул я. – Но давайте по порядку.

Я прилетел на Бакбук и, не покидая космопорт, явился к начальнику смены – ведь мне прежде всего нужно было выручить транспортный корабль, принадлежавший нашей фирме.

– Это невозможно, – пожал плечами начальник смены, небольшого роста еврей в кипе, который, по–моему, мучился от того, что не мог для себя определить – когда на Бакбуке наступает истинная суббота: тогда же, когда в Иерусалиме на Земле, или тогда, когда над космодромом загорается первая звезда.

– Это невозможно, господин Шекет, – повторил начальник смены. – Видите ли, звездолет оказался включен в местную экосистему, тут мы ничего не можем поделать. Да вот, посмотрите сами...

Он кивнул в сторону взлетного поля, я вгляделся и не поверил своим глазам. В трехстах метрах от здания космопорта возвышалось огромное, в пятьдесят этажей, дерево. Мощный ствол, гибкая крона – красавец дуб или что–то очень похожее. И все–таки было совершенно ясно, что на самом деле это вовсе не дуб, а транспортный межзвездный корабль–автомат «Континент–5». В некоторых местах сквозь кору просвечивали глянцевые бразилитовые бока, а в глубине кроны я легко разглядел кормовые стабилизаторы. Верхушку дуба венчала носовая надстройка, выглядевшая подобно елочной звезде.

– Что вы с ним сделали? – возмутился я.

– Ничего, – вздохнул начальник смены. – Это не мы. Это – планета.

– Что значит – планета? – воскликнул я.

– Это второй такой случай, – пояснил начальник смены. – Первый произошел год назад, когда в дерево превратился звездолет «Сегмент», принадлежавший франко–английской компании «Конкорд». Все произошло на наших глазах, мы ничего не успели предпринять. Спасти корабль не удалось, вон он стоит в дальнем конце поля.

В дальнем конце поля действительно стоял огромный дуб, почти точная копия того, что я разглядывал минуту назад.

– Как вы все это объясняете? – спросил я.

– Я это никак не объясняю, – сказал начальник смены. – Поговорите с биологами. Хотя и они тоже...

С биологами я поговорил в тот же вечер, точнее, с одним из них, а еще точнее – с одной: удивительно красивой женщиной лет тридцати с замечательным именем Мендкрадопутра.

– Можно я буду называть вас Мека? – спросил я, и она кокетливо согласилась.

– Видите ли, Шекет, – сказала она, положив прекрасную лысую голову с тремя ушами мне на плечо, – как мы, биологи, поняли, жизнь здесь зависит напрямую от состояния околопланетного биоинформационного поля.

– Вот как? – удивился я. – Я думал, что биоинформационное поле – выдумка экстрасенсов.

– Нет, оно существует реально. Более того, именно это поле и рождает на Бакбуке все формы жизни. Именно поэтому местной фауне не нужны органы размножения. Когда умирает местный жираф, биополе планеты взамен создает другого жирафа – не исключено, что точно такого же. Или не создает – если, допустим, биополе считает, что число особей должно быть уменьшено.

– Оно что, разумное, это ваше биополе? – недоверчиво спросил я, отдирая от своей шеи три изумительных по красоте щупальца госпожи Меки.

– Нет, конечно, – со вздохом сказала Мека. – Все это инстинкты.

– Где же оно, это биополе, расположено? – сурово спросил я, вспоминая о том, что задание мое осталось невыполненным.

– Вокруг нас, – сказала госпожа Мека, широко раскрывая затылочный глаз и посылая вверх тонкий белый луч. – Оно невидимо, как и положено биоинформационному полю планеты.

Я задумался. Мне вовсе не улыбалось возвращаться на Землю с невыполненным заданием. Во–первых, я не получу прибавки к жалованию. Во–вторых, меня не пригласят на фирменную экскурсию в палестинский заповедник. И в–третьих, я рискую вообще больше не увидеть Землю, поскольку возвращаться я должен был именно на том корабле, который на моих глазах становился все больше похож на растение.

Если бы не госпожа Мека с ее призывными движениями и взглядами, я бы, конечно, гораздо раньше догадался, что нужно делать. Но госпожа Мека была явно неравнодушна к моей мужской красоте. По–моему, на ее родине, планете Изофид в системе Дельты Скорпиона, мужчины вообще были редкостью, такой же, как у нас на Земле – бенгальские тигры. Время мы с госпожой Мекой провели неплохо, но из–за этого я только к утру пришел к решению, которое и начал выполнять незамедлительно.

Я никогда не верил земным экстрасенсам, но, если они все– таки правы, то для того, чтобы ощутить на собственной шкуре действие внешнего биоинформационного поля, нужно максимально расслабиться, ни о чем не думать, вообразить, что в тебя втекает Вселенная, уснуть в себе, чтобы проснуться в астрале... и все в таком духе.

Я так и сделал на глазах изумленной Меки, которая, видимо, решила, что именно она довела меня до состояния полного физического и морального изнеможения.

Отключившись от внешнего мира, я, как и ожидал, почувствовал покалывание в мыслях, если вы понимаете, что я имею в виду. Ну, скажем, вы нисколько не думаете об апельсине, и он не появляется вам в этаких зеленых пупырышках, колючих, как перина, которую вы вовсе даже не выбрасывали в прошлом году из собственного окна в... В общем, что–то в таком духе.

Я понял, что биосфера планеты приняла меня в свои объятья, и что, если я немедленно не приду в себя, то рискую стать или дубом, или березой, или даже помесью местного жирафа с местной мухой. Теперь уже от моей силы воли зависело, что произойдет в следующую минуту. Что–что, а сила воли у меня всегда была, и это может подтвердить мой армейский начальник, которому так и не удалось заставить меня выполнить с первого раза ни одной команды.

Я действовал по совету известного в прошлом веке писателя, автора детективов, который говорил: «Нужно понять преступника, нужно влезть в его шкуру и думать его мыслями, и тогда вы поймете, почему он совершает преступления». Так и я – впустил биосферу планеты в свое сознание; конечно, это был обманный маневр, я играл с нею, как кот с мышью, и в тот момент, когда невидимое поле решило, что победа одержана, я мысленно поднялся и произнес:

– А теперь ты будешь делать так...

И стало так. Я ощутил себя планетой и прежде всего освободил собственный корабль. Деревянная оболочка в один момент превратилась в труху, я приказал кораблю выйти на орбиту и ждать меня там. А потом я сделал элементарную вещь – снабдил все живое на Бакбуке органами размножения. Пусть себе живут как хотят.

Ну и все. Я выскользнул из биополя планеты обессиленный, этот невидимый монстр все еще пытался схватить меня за мысли, за память, но я вырвался.

И вы думаете, мне сказали спасибо? Нет, меня тут же арестовали и ровно через два часа судья вынес вердикт: десять недель тюрьмы. За что? Впрочем, во все века люди судили и наказывали именно тех, кто приходил дать им волю. Такова природа...

Десять недель провел я в тюрьме, и корабль ждал меня на орбите. Вы знаете, что такое тюрьма на Бакбуке? Камера с крысами? Да что вы, странные у вас представления, господин депутат! На Бакбуке личность осужденного передают все тому же биополю планеты, и уж оно распоряжается по собственному усмотрению. Попросту говоря, я на десять недель был включен в планетарный биологический цикл. Две недели я был деревом, а потом две недели – местной вороной, после этого – облаком, плавающим в небе, и затем... Нет, это невозможно пересказать, уверяю вас. Когда пошла седьмая неделя, я решил не возвращаться. Биосфера брала реванш, я победал ее, а теперь она мстила мне единственным доступным ей способом.

Когда миновали десять недель и меня отпустили на волю, я умолял судей вынести мне более суровый – желательно пожизненный – приговор. К счастью, законодательство планеты Бакбук запрещает менять уже вынесенные судебные решения – видимо, были прецеденты...

Что ж, я вернулся на Землю, выполнив задание, получил повышение по службе и побывал на экскурсии в палестинском заповеднике. Но только несколько лет спустя мне перестало сниться по ночам, как я летаю в поднебесье, и как я огромными прыжками бегу по пустыне на всех своих четырех лапах...

Очень вам рекомендую, господин депутат, отправляйтесь на Бакбук и совершите там какое–нибудь преступление. Не пожалеете.

Что вы сказали? Не можете пропустить заседание кнессета? Да полно, там и без вас обойдутся, как обошлись в свое время в парламенте планеты Шаркум вообще без всех избранных народом депутатов...