Равноценный Обмен
Попутешествовав по разным Вселенным и переходя из черных дыр в белые,
начинаешь путаться в Израилях. Вообще говоря, в каждой Вселенной Израили
похожи друг на друга в том смысле, что все они расположены на Ближнем
Востоке. Но в одной Вселенной – кажется, в той, где я имел честь родиться,
– Соединенные Штаты Израиля отхватили себе еще и большую часть Азии, не
говоря о Северной Америке; в другой, – там, где расположена планета
Дарсан, – Израиль имел собственные колонии на Марсе; в третьей... В общем,
путаница во время путешествий неизбежна, как вы понимаете, и относиться к
этому нужно философски.
Я так и поступал, пока не оказался в той Вселенной, где светлые еврейские
головы еще в XX веке открыли Принцип обмена. Принцип, вообще говоря,
простой, я не очень понимаю, как до него не додумались во всех прочих
Вселенных. Он гласит: «Перемещение массы вдоль пространственно–временной
линии в направлении от А к Б вызывает перемещение равной массы вдоль той
же мировой линии в направлении от Б к А». Не очень понятно? Это ничего, я
тоже сначала не понимал, но мне объяснили на очень наглядном примере.
В конце ХХ века, если вы помните, Израиль все еще договаривался с
палестинцами о мире. «Господа арабы, – говорили евреи, – давайте жить
дружно!" И улыбались при этом, как кот Леопольд, которому мыши положили
гвоздь в сосиску. «Хорошо, – говорили арабы, – вы нам территории, мы вам –
мир». Так вот, такое могло происходить только во Вселенной, где Принцип
обмена не был известен. Ибо что требует этот Принцип? «Мы вам даем мир», –
говорят палестинцы. «И мы вам даем мир», – говорят евреи. Нематериальное
меняется на столь же нематериальное. А если евреи дают арабам землю (самое
материальное, что есть на планете), то и арабы должны дать евреям ровно
столько же земли – иначе сделка состояться не может, законы природы этого
не допустят.
В ту Вселенную, где был открыт Принцип обмена, я попал совершенно
случайно. Я просто хотел вернуться домой, а другого способа, кроме как
войти в черную дыру и выйти из белой, наука пока не придумала. Я именно
так и поступил, но вывалился из белой дыры вовсе не в моей родной
Вселенной, а в какой–то иной. Я это сразу понял, потому что никто меня не
встретил, и торжественного приема по случаю моего прибытия тоже не
предвиделось.
– Курс – к Земле! – сказал я дарсанскому звездолету и получил в ответ:
– Чтоб ты сдох!
Я всегда вздрагиваю, услышав эту фразу, хотя прекрасно знаю, что в
переводе на нормальный русский она означает всего лишь: «Слушаюсь и
повинуюсь».
Я посадил звездолет (точнее будет сказать – дарсанский звездолет опустил
меня) на посадочное поле космопорта Бен–Гуриона и доложил о прибытии
руководителю патрульной службы. Конечно, это был другой руководитель, и
служба была другая, и здание управления располагалось здесь не на улице
Каплан, а на проспекте Рабина.
Руководитель оказался миловидной женщиной лет семидесяти, звали ее Ривка
Донат, и она приняла меня с кислым выражением на лице.
– Дорогой Иона Шекет, – сказала госпожа Донат, – судя по документам, вы
служите не в нашей компании, а у наших конкурентов из Вселенной номер
одиннадцать. Но я все равно рада выслушать ваш доклад.
Честно говоря, я всегда был уверен, что моя родная Вселенная имеет первый
номер, но спорить с начальником и, тем более, женщиной не хотелось, да и
смысла не было – попробуйте что–то доказать женщине–начальнику!
Под жуткий вой сирен, доносившийся из–за неплотно прикрытых окон я
рассказал госпоже Донат о своих приключениях в мире Дарсана и о том, как
были отправлены в прошлое одиннадцать тысяч моих копий, чтобы основать там
еврейскую цивилизацию.
– Как? – поразилась госпожа Донат. – Вы сумели обойти Принцип обмена?
Тогда я и услышал впервые об этом пресловутом Принципе. Оказывается,
местные ученые столкнулись с ним, когда политики вели переговоры с
палестинцами о мирном урегулировании. Пришлось отдать земли и вместо мира
получить другие земли. В результате местный Израиль стал неожиданно
владельцем прекрасных угодий в Центральной России, которые нужны были ему,
как рыбе зонтик. Но Принцип был соблюден, и в следующий раз ученым
пришлось иметь с ним дело, когда в прошлое отправилась первая экспедиция.
Некий путешественник по имени Иона Шекет (с именами у них, видимо, была
напряженка, а может, это действительно был я – в местном исполнении) сел в
машину времени и провалился в I век новой эры, чтобы лично убедиться в
том, что никакого Христа не существовало. Согласно Принципу обмена, в
начале ХХI века должен был появиться объект такой же массы и примерно
таких же габаритов. Он и появился – этим объектом оказался лично Иисус
Христос, отправившийся в будущее в качестве обменной массы именно тогда,
когда он тихо стонал от боли, умирая на кресте.
Крест, между прочим, остался в I веке.
Неудивительно, что мой тезка Иона Шекет не обнаружил никакого Иисуса и не
сумел доказать ни истинности христианских евангелий, ни их лживости.
Кстати, вернуться в свое время он тоже не смог, поскольку для этого нужно
было отправить назад, в I век, Иисуса, но тот решительно воспротивился,
особенно после того, как его вылечили от всех болезней и объяснили, что
вернуть его могут только на тот самый крест, с которого судьба его столь
милостиво сняла.
– Так Христос живет сейчас в Израиле? – поразился я.
– Да, – подтвердила госпожа Донат, – и это наша трагедия, потому что
сказать всем, что Иисус жив, невозможно – вы ж понимаете, как к этому
отнесутся в христианских странах. Отправиться назад, в прошлое, он не
хочет. А скрыть появление Христа в нашем времени тоже не удастся – не
посадишь же его в камеру–одиночку. Впрочем, зная израильских репортеров,
вы, господин Шекет, прекрасно понимаете, что даже одиночка не спасет...
Это я знал прекрасно! От прессы есть только одно спасение – самому стать
репортером. Так я госпоже Донат и сказал.
– Может, вы это возьмете на себя? – с надеждой спросила она.
Вообще–то мне не следовало вмешиваться. В конце концов, не мой это мир, не
мой Израиль, пусть сами со своим Иисусом разбираются. Но, с другой
стороны...
– Хорошо, – согласился я. – Насколько я понимаю Принцип обмена, в тот
момент, когда Христос вернется на крест, ваш Иона Шекет вернется сюда?
– М–м... – протянула госпожа Донат. – Может, и вернется. Точнее, в нашем
времени появится некое материальное тело, масса которого будет в точности
равна массе Иисуса, и это может быть, в принципе, что угодно, в том числе
и Иона Шекет.
Надо вам сказать, Христос, каким его изображают христиане, производит
гораздо большее впечатление, чем оригинал – типичный меланхолик, тощий и
погруженный в раздумья. Со мной – точнее, с Ионой Шекетом этой Вселенной –
он уже был знаком и потому при моем появлении не высказал удивления.
– Хочу написать о вас в газете, – взял я быка за рога. – Иисус Христос в
нашем мире и все такое.
– Нет! – отшатнулся от меня бедняга. – Ни за что!
– Почему? – я сделал вид, что удивился.
– Не понимаешь? Никто, даже папа Римский, не поверит в то, что я –
настоящий. Скажут – самозванец.
– Покажи пару чудес, – предложил я, – и поверят как миленькие.
Христос посмотрел на меня как на сумасшедшего, и я прекрасно понял, что он
хотел сказать: никаких чудес от отродясь не демонстрировал, и все, что
написали потом в Евангелиях ученики, было, видимо, плодом их горячей
фантазии.
– Есть возможность эти чудеса совершить, – сказал я, и в глазах Иисуса
загорелся огонек интереса.
– Отправишься назад, в первый век... Да не дергайся, сначала послушай.
Машина времени доставит тебя в более ранний период, повезешь туда
кое–какие технические приспособления – ну там, по воде ходить, зрение
возвращать... Это ведь не проблема сейчас. Сделаешь все по первому
разряду, а потом...
– Вот именно, а что потом? – вскинулся Иисус. Он вспомнил, конечно, о том,
как чуть было не закончил свою жизнь, и повторение прежнего опыта ему
вовсе не улыбалось.
– А ты уж сам думай, – я пожал плечами. – Ты ведь знаешь сейчас, чем это
все могло закончиться.
Христос погрузился в раздумье. Идти снова на крест он не хотел, но прожить
остаток жизни в одиночной камере в ХХI веке тоже было не лучшим выходом. Я
знал, что, в конце концов, он примет мое предложение. Наверняка он думает
о том, что сумеет наконец показать чудеса, а потом разоблачит
предателя–Иуду, раз уж знает, кто именно донес на него. И на крест его не
пошлют...
– Согласен, – сказал Иисус.
– Ни за что! – заявила госпожа Донат. – Отправить в первый век современные
технические устройства? Наша организация существует не для того, чтобы
историю нарушать, а для того, чтобы исправлять нарушения!
Ну конечно, – подумал я. Они, видите ли, исправляют. В моем мире я сам
работал в такой конторе добрых пять лет, так что пусть она мне лапшу на
уши не вешает. Конечно, я не сказал этого госпоже Донат, но, подумав, она
и сама поняла, что мое предложение решает многие проблемы, почти не
создавая новых.
На следующий день, когда бедняга Иисус вошел в камеру машины времени, в
кармане его хитона были спрятаны кое–какие приспособления. А я сидел у
пульта и с нетерпением ждал, что же возникнет вместо ушедшего в прошлое
господина Христа?
Иисус исчез вместе с машиной, а вместо них в комнате оказался довольно
тщедушный мужчина лет пятидесяти в римской тунике (ого, – подумал я, – да
ведь это не просто патриций, это всадник), щурившийся на яркий свет дня и
что–то бормотавший под нос на чистой латыни.
– Ну что, – сказал я, обращаясь не столько к пришельцу из прошлого,
сколько к госпоже Донат, с подозрением наблюдавшей за сценой явления, –
теперь ты не сможешь умыть руки, верно?
Я, как вы понимаете, тоже говорил на чистой латыни, и потому госпожа Донат
не поняла ни слова. Странно, но Понтий Пилат (а это, без сомнений, был
именно он) тоже ничего не понял – во всяком случае, на мой вопрос ответа
не последовало.
– Это прокуратор Иудеи Понтий Пилат, – объяснил я госпоже Донат. – Теперь
в вашем прошлом есть Иисус, который может творить чудеса с помощью
техники, есть некий Иона Шекет, который отправился наблюдать за казнью, но
нет Пилата, который должен был эту казнь спровоцировать.
– Но тогда, – начала соображать госпожа Донат, – Христа не казнят и
христианство не возникнет! А как же наша история? Две тысячи лет
христианской веры?
Я посмотрел на Пилата – он начал уже приходить в себя, и в его взгляде я
увидел решение этой проблемы.
– Мы с другом Понтием, – сказал я, – спасем ваших христиан. Одно условие:
лично мне нужно вернуться на мою Землю, а не на очередной ее
альтернативный вариант. Поможете мне в этом? Прокуратор Пилат не против.
Что оставалось делать госпоже Лапид? Естественно, она согласилась, и мы с
другом Понтием принялись за дело.
