Все Против Всех
Посетив биллизарского агента в его тюремном вольере на Весте и доложив
начальству о результатах этого посещения, я крепко задумался о том, какие
меры предпринять, чтобы раз и навсегда пресечь разрушительную работу
института ксенофобии. Как–то я даже набрался наглости и попросил аудиенции
у изображения самой госпожи Брументаль, бессменного шефа нашего
Змам–патруля. Удивительно, но факт: мне разрешили высказать свое мнение.
– Проблему нужно решить раз и навсегда, – сказал я, стараясь придать
голосу уверенность, которой на самом деле не испытывал, – иначе нам
предстоит еще много веков исправлять последствия действий этих
горе–ученых. То они создают ислам, то насаждают антисемитизм в России, то
провоцируют резню армян в Турции...
– Вы правы, Шекет, – рассеянно ответило изображение госпожи Брументаль,
читая одновременно какой–то очень пространный документ, занявший почти
весь объем комнаты. – Вы правы, но вы ошибаетесь.
– Э–э... – сказал я, подняв брови.
– Вы правы, – терпеливо объяснило начальство, – когда говорите о малой
эффективности наших действий. Это так. Но ошибаетесь, предлагая сбросить
на Биллизар и этот чертов институт темпоральную бомбу. Я ведь правильно
поняла – вы это хотите предложить?
– Э–э... – повторил я. – Пожалуй. Нет института – нет проблемы.
– Вот типичное рассуждение практика! – воскликнуло изображение, расшвыряв
по углам несколько сотен еще не прочитанных страниц. – Поймите, дорогой,
там ученые работают, настоящие теоретики, гении, можно сказать! Наука,
понимаете ли, стоит вне морали. А каждая наука должна иметь предмет
исследований, вы согласны?
– Конечно, – кивнул я. – К примеру, если бы не было звезд, то не появилась
бы и астрономия.
– Чушь! – воскликнуло изображение. – Вы переворачиваете все с ног на
голову! Астрономия появилась бы все равно – раньше или позже, – но, не
обнаружив звезд на небе, чем бы занялись первые астрономы, как по–вашему?
– Удавились бы с тоски, – ляпнул я, не подумав.
– Я была лучшего мнения о ваших мыслительных способностях, – холодно
сказало изображение. – Не имея предмета исследований, астрономы вынуждены
были бы его создать, вот и все.
– То есть, вы хотите сказать, – сказал я с глупым видом, – что сначала мог
появиться интерес к изучению звезд, а только потом – сами звезды как плод
деятельности астрономов?
– Это же очевидно! В мире, где идеи первичны, а материя вторична, иначе и
быть не может!
– Да, – вынужден был согласиться я, – но ведь в нашем мире все наоборот:
первична как раз материя...
– Шекет! – в ужасе воскликнуло изображение. – Не говорите при мне подобную
чепуху, иначе вас придется уволить в запас. Мне нужно напоминать вам
прописные истины? Скажите, разве дом, в котором вы живете, появился
раньше, чем идея дома в голове архитектора?
– Ну... То дом...
– А государство Израиль разве не возникло сначала в мыслях Герцля?
– Ну... То государство...
– А мироздание? Разве оно не появилось после того, как...
– Хорошо–хорошо, – торопливо сказал я, не желая вступать с начальством в
теологический спор. – Пусть так. Но какое все это имеет отношение к
вредной для евреев деятельности Биллизарского института ксенофобии?
– Прямое, – буркнуло изображение и, видимо, решив, что уже потратило на
меня слишком много своего драгоценного времени, заключило аудиенцию
словами: – Поговорите с Мирбикипом, это академик–биллизарец, он сейчас как
раз гостит в Иерусалиме.
Изображение погасло, и мне не оставалось ничего другого, кроме как
отправиться на поиски биллизарского ученого.
Я ожидал увидеть существо, похожее на агента, отбывавшего наказание на
Весте, а обнаружил подтянутого старика, которого можно было бы даже
принять за человека, если бы не досадные отклонения: скажем, лишняя рука,
торчавшая посреди живота, или два носа, расположенные на длинном лице
симметрично друг другу где–то в районе ушей. Милое существо, в иных
системах я впоследствии встречал и пострашнее.
– Это вас зовут Шекет, – агрессивно встретил меня биллизарец, – и это вы
засадили в тюрьму одного из лучших наших агентов?
– А это вы, значит, послали его создавать для евреев гадости в истории? –
отпарировал я. – И после этого еще являетесь в Иерусалим и...
– И пользуюсь гостепримством ученых Еврейского университета, – подтвердил
Мирбикип. – Шекет, вы вообще понимаете, что такое наука?
– Наука, – сказал я, – изучает явления природы и находит им объяснения.
– Гм... – буркнул он. – А если явления природы еще нет? Тогда наука
обязана это явление создать, чтобы было что изучать! Так вот, когда мне
было только двадцать биллизарских лет, я задумался над такой проблемой:
почему в природе все одноименное отталкивает друг друга, а разноименное –
притягивает?
– Не понял, – осторожно сказал я.
– Вы же изучали физику! – возмутился Мирбикип. – Одноименные заряды
отталкивают друг друга? Да, отталкивают. Можно ли создать атом из одних
протонов? Нельзя, он распадется. Мир без альтернатив просто немыслим! Для
того, чтобы понять, что такое добро, нужно иметь перед собой зло. Чтобы
описать свет, нужно знать, что такое тьма. Это элементарно.
– Хорошо, – согласился я. – Но при чем здесь ксенофобия вообще и
антисемитизм, в частности?
– Сразу видно, Шекет, что вы никогда не занимались академической наукой, –
пожал средним плечом биллизарец.
– Это верно, я полевой зман–патрульный.
– Оно и видно. А я с юности задумывался над главными вопросами мироздания.
Вы знаете, что у нас на Биллизаре никогда прежде не было войн, а убийства
происходили только случайно?
– Да? – поразился я. – Хорошо же вам жилось!
– Хорошо? – возмутился Мирбикип. – Мы видели только одну сторону бытия и
ничего не знали о другой! Когда мне было двадцать лет, я, будучи гением от
рождения, задумался. «Почему, – подумал я, – одноименные заряды в природе
отталкивают друг друга, а разумные существа – нет? Почему один электрон,
встретив другой, спешит прочь, не желая иметь с ним ничего общего ни в
пространстве, ни во времени, а два разумных существа, напротив, стремятся
сблизиться?»
– Потому что они разумны и понимают, что...
– Ничего они не понимают! – раздраженно сказал биллизарский ученый. – Они
не понимают, что если в неживой природе существует нечто, оно может
существовать и среди разумных существ.
– Может, но – зачем? – пожал я плечами.
– Затем, что это интересно! – воскликнул Мирбикип. – Когда мне было
двадцать два, я собрался с силами и двинул в челюсть своему научному
руководителю. У меня просто не было иного выхода! Я задумал создать новую
науку и должен был иметь предмет исследований.
– Если нет звезд, их нужно создать... – пробормотал я.
– А, вы начали понимать! – возбужденно сказал Мирбикип. – В тот же день я
ушел из института – ведь мне нужно было продемонстрировать, что и в
обществе разумных одноименные заряды способны отталкивать друг друга. А
потом я объявил о создании новой науки на ученом совете. Науку я назвал
контрологией – изучением того, что противоречит общепринятому.
– Могу представить, как коллеги отнеслись к вашему докладу, – сказал я.
– Разумеется, положительно! В то время на Биллизаре никому и в голову не
приходило, что можно выступить против чего бы то ни было! Я стал
заниматься контрологией, но у меня, вы ж понимаете, не было предмета
исследований – никто не желал поступать так, чтобы другому было плохо,
никто не желал поступать вопреки мнению соседа... В общем, кошмар. А когда
я предложил открыть лабораторию практической контрологии и прежде всего
уволить половину сотрудников, чтобы я смог на их примере изучить действие
отталкивания, то ученый совет со мной, конечно, согласился, но провести в
жизнь такое постановление так и не смог. И что мне оставалось делать?
– Действительно, что? – только и смог сказать я, хотя понимал уже, куда
клонит мой собеседник.
– Создать институт ксенофобии и ставить опыты на представителях других
цивилизаций!
– И ученый совет с таким предложением, естественно, согласился, – вздохнул
я.
– Естественно! Разве он мог отказать? Так я стал первым и бессменным
директором института ксенофобии, набрал штат сотрудников и начал готовить
из них полевых агентов для засылки на другие планеты.
– Погодите, – насторожился я. – Вы хотите сказать, что на других планетах,
как и на Биллизаре, в то время никто не вступал друг с другом в конфликты,
никто не воевал...
– Никто, – с сожалением сказал Мирбикип, – начинать пришлось практически с
нуля.
– Когда же это было? – продолжал недоумевать я. – Ведь, насколько я помню,
на Земле, к примеру, люди испокон веков убивали друг друга. Неандертальцы,
например...
– В этом году, – гордо сказал Виндикип, – наш институт отметил свое первое
миллиардолетие.
– Сколько? – поразился я. – Институту ксенофобии – миллиард лет?
– Ровно миллиард, – подтвердил биллизарец.
– А... сколько же вам лично?
– Вы что, считать не умеете? Миллиард и двадцать три года, разумеется.
– Вы так долго живете? – вырвалось у меня.
– Мы живем вечно, – сказал Виндикип. – Почему бы нам не жить вечно, если
на Биллизаре изначально не было никаких противоречий, в частности,
противоречий между клетками организма? Наши клетки живут в мире друг с
другом, и следовательно...
– Эх, – сказал я с сожалением, – почему я не биллизарец?
Но тут до меня дошло окончательно, и я воскликнул:
– Значит, это вы научили первое живое существо на Земле убивать своего
соседа?
– Да, в то время я только начал создавать предмет для исследований
контрологии.
– И на других планетах в Галактике...
– Практически на всех!
– Черт побери! – воскликнул я. – Вы из целой Галактики сделали предмет для
исследований вашей дурацкой науки – контрологии!
– Почему дурацкой? – насупился биллизарец. – Наука не хуже других.
– Понятно, – сказал я, вставая. – Прощайте, не хочу пожимать вам руки, да
и видеть больше не желаю.
– Замечательно! – воскликнул Виндикип. – Вы учитесь на ходу, Шекет! Именно
так и должен поступать настоящий ксенофоб!
Я из принципа пожал ему все пять рук и вышел из гостиничного номера.
– Вы были правы, – мрачно сказал я изображению госпожи Брументаль,
напросившись на очередную аудиенцию. – С институтом ксенофобии мы
справиться бессильны. Иначе придется разрушить Вселенную и создать ее
заново. То, что насаждалось миллиард лет, невозможно исправить за
год–другой...
– Идите, Шекет, и работайте, – сказало изображение. – И не нужно думать о
проблемах, которые вас не касаются. Вы согласны пойти в очередной рейд или
нуждаетесь в отпуске? Дело в том, что в Атлантиде – двенадцать тысяч лет
назад – два биллизарских агента пытались устроить государственный
переворот. Мы должы им помешать.
– А зачем, – вырвалось у меня, – если Атлантида все равно погрузилась на
дно океана?
Изображение госпожи Брументаль смерило меня пронзительным взглядом, и я
сказал:
– Согласен. Атлантида так Атлантида. С биллизарцами у меня теперь свои
счеты.
