Беседа с Собой
– А, это ты, – пробормотал оригинал, когда я пинком ноги открыл дверь и
ввалился в кабинет, где Шекет наговаривал на компьютер очередное
отрицательное заключение об изобретении Бурбакиса. – Входи, входи.
– В комнату или в тебя? – поинтересовался я.
– И туда, и туда. Ты как предпочитаешь – полностью раствориться в моем
подсознании или оставить за собой некоторую степень автономности?
– Предпочту автономность, – заявил я. – Надо же, чтобы кто–то учил тебя не
делать глупостей.
– Сомнительное умозаключение, – хмыкнул Шекет Первый. – Впрочем, неважно.
Ты ж понимаешь, что я в любом случае смогу с тобой справиться.
Приоритетное право еще не отменено, к счастью.
Это он верно подметил. Но и я, возвращаясь с Вендетты и проигрывая в уме
различные варианты наших будущих отношений, не забыл о приоритетном праве,
созданном в 2012 году, когда, если кто помнит, в моду на короткое время
вошла дурацкая идея иметь дома клонированных близнецов собственного
производства.
Если мне самому не изменяет память, законодателем моды стал известный в то
время футболист Массимо Розетти, выступавший за сборную России. С его
помощью команда выиграла Кубок то ли Европы, то Азии, то ли вообще
Северного полушария, и болельщики не давали бедняге прохода. Думаете,
просили автографы? Ничуть не бывало. Где бы форвард ни появлялся, его
встречали транспаранты: «Розетти, убирайся домой!", «России не нужен
Розетти!" и «Мы сами способны!", причем на что именно способны русские,
никогда не уточнялось.
Короче говоря, Массимо Розетти, заработавший в России пять триллионов
рублей, что составляло шестнадцать миллионов долларов, решил пустить
деньги по ветру и заказал в Рочестерском институте собственного
клонированного двойника. Если вы думаете, что введенный в 2002 году
мораторий ООН на клонирование людей хоть кого–нибудь отвратил от этого
занятия, то вы не знаете, что представлял собой мир в начале нашего века.
Клондайк! И если вы не знаете, что такое Клондайк, то мои объяснения вам
не помогут, потому что я сам смутно припоминаю, что это область то ли в
Америке, то в Австралии, то на Марсианском Сырте, где аборигены били друг
другу морды чаще, чем в любой другой местности. Климат, должно быть, был
гнусным. Относительно Марсианского Сырта я это могу точно
засвидетельствовать, поскольку сам провел там как–то пару недель и в конце
этого недолгого срока готов был драться с кем угодно за место на корабле,
летевшем на Землю.
Так вот, клонированный двойник Розетти прибыл в Россию, и футболист начал
именно его, незнакомого ни с обстановкой, ни с правилами поведения с этой
стране, выпускать на встречи с болельщиками. После того, как клону Розетти
третий раз зашили череп, разбитый энтузиастами истинного российского
футбола, бедняга взбунтовался и как–то ночью выгнал футболиста из спальни,
где тот баловался то ли с невестой, то ли с девицей легкого поведения, то
ли с обеими, а по некоторым сведениям, девица легкого поведения и была
невестой итальянца. Как бы то ни было, клон не впустил Розетти обратно, а
невеста легкого поведения поддержала его в этом начинании, поскольку, как
потом выяснилось, клонированные близнецы обладают гораздо большей
сексуальной энергией, нежели оригиналы. В причины этого явления я не стану
вдаваться – важен факт, он же прецедент.
Розетти подал на своего клона (а по сути – на себя) в суд, но надо же было
соображать, с кем имеешь дело! В Москве тогда как раз ввели в очередной
раз институт присяжных заседателей, среди которых не оказалось ни одного,
кто не видел футболиста в деле – на поле, разумеется, а не в постели.
Приговор гласил: клон Розетти обладает всеми правами оригинала, а оригинал
лишается не только прав, но даже документов, удостоверяющих личность. И вы
знаете, что послужило истинной причиной такого решения? Не поверите:
Массимо Розетти заявил на суде, что терпеть не может всяких клонов,
выдающих себя за людей. От клонов, дескать, все беды, и он, Розетти,
совершил большую ошибку, согласившись пустить этого негодяя в свой дом.
Заявление было признано антисемитским, поскольку слово в слово (если,
конечно, заменить слово «клон» на слово «еврей») повторяло известное в те
годы высказывание какого–то деятеля, осужденного по статье о разжигании
национальной розни.
Россия – страна парадоксов; нигде, конечно, клон не смог бы доказать, что
именно он является владельцем гражданских прав. Однако прецедент был
создан, и впоследствии клоны, во множестве создававшиеся в разных странах
по заказам, без заказов, в научных целях и без всякой разумной цели,
немедленно отправлялись в Россию, подавали в суд на свой, с позволения
сказать, первоисточник и становились настоящими людьми со всеми правами и
без каких бы то ни было обязанностей. А российские суды, между прочим,
неплохо на этом зарабатывали, поскольку каждое дело влетало истцу в
копеечку – тут и взятки прокурорам, и подарки судьям, и попойки со всей
коллегией присяжных заседателей.
Когда я, будучи студентом Еврейского университета, знакомился с
документами того периода, клонирование людей было уже повсеместно
запрещено, а клоны успели вымереть подобно динозаврам, поскольку, даже
обладая всеми правами, оказались не способны выдержать навязанный им
цивилизацией темп жизни. Но прецедентное право никто не отменил, оно
сохранилось до наших дней, и я, открывая ногой дверь в собственный
кабинет, уже знал, каким образом смогу если не одержать победу над Шекетом
номер один, то хотя бы заставить его уважать собственную копию как самого
себя. А может, и любить.
Мне не пришло в голову в тот момент, что Шекет–первый, будучи, по сути,
мной и никем другим, думал в тот момент о том же самом
прецедентно–приоритетном праве и полагал, что легко побьет меня моим
оружием.
– Что ж, входи, – предложил Шекет–первый и раскрыл мне свои мысленные
объятия.
Я вошел, и возникла новая личность, состоявшая из двух равных половинок.
– Ну, – сказала одна половинка, – я буду главным, поскольку был всегда, а
тебя создал в преступных целях безумный изобретатель Бурбакис.
– Ну, – сказала другая половинка Шекета, – главным буду я, потому что меня
создали, пользуясь всеми технологическими новинками, а ты был сделан
тяп–ляп матерью и отцом, которые вовсе не думали о чистоте производимого
ими опыта. Кстати, это записано в приоритетном праве, читай решение
Мосгорсуда от 29 января 2012 года, где сказано...
– Знаю я, что там сказано! – воскликнула первая половинка. – И именно
поэтому все права на Шекета должны принадлежать мне, поскольку приоритет
определяется по времени создания, а я, как ты сам только что признал,
старше тебя на пятьдесят...
– Черта с два! – перебила вторая половина. – Право на интеллектуальную
собственность определяется не по времени рождения физического тела, а по
времени возникновения новой интеллектуальной единицы, каковой являюсь я...
– Но поскольку речь идет о владении именно физическим телом Шекета, а не
его интеллектом, время нужно исчислять именно...
– Ничего подобного! Физическое тело вторично и достанется тому, кто имеет
приоритет в области интеллекта...
Минут через десять обе мои половинки поняли, что оказались в замкнутом
круге, ибо ссылались на одно и то же прецедентное решение, которое было
противоречиво в самой основе, ибо судьи так и не поняли, что интеллект
может существовать и без тела, а вот тело без интеллекта подобно младенцу,
которого никто и никогда, естественно, не наделял никакими правами.
– Перерыв, – сказал Шекет–один.
– Перерыв, – согласился Шекет–два.
Они подняли тело Шекета и повели его в буфет, чтобы насытить перед новыми
сражениями за интеллектуальную собственность. И хорошо, что повели именно
в буфет, а не в ресторан, потому что иначе я не стал бы самим собой, а вы
не читали бы сейчас этой главы моих воспоминаний. Дело в том, что в
ресторане посетителей обслуживали роботы–официанты, завезенные с Ганимеда
и ничего не понимавшие в жизни, кроме «подай, отнеси» да еще «чаевых
недостаточно, господин!" А в буфете работал барменом Антон Чечик, вышедший
на пенсию юрист, который еще в юности мечтал трудиться на ниве
общественного питания. Судьей же он стал по недоразумению, когда компьютер
перепутал файлы и вместо кулинарного определил беднягу–абитуриента в
юридический колледж. Спорить с компьютером в те давние годы не решался
даже престарелый Билл Гейтс, так что Чечику и в голову не пришло
сопротивляться навязанному ему решению. Юристом, впрочем, он был
замечательным, и потому многие сотрудники Института безумных изобретений
обращались к нему за советами и рекомендациями.
Оба Шекета, естественно, сначала заказали коктейль (один), а потом
изложили свои претензии (в двух экземплярах). Чечик посмотрел Шекету
(Шекет – это я, если вы еще не забыли) сначала в левый глаз, потом в
правый, кивнул сам себе и изрек свой судейский вердикт:
– Шекет рожденный обладает правом совещательного голоса, а Шекет созданный
обладает правом голоса решающего. Совещательный голос не предполагает
решения, а решающий не предполагает права на обсуждение. Это следует из
прецедентного приговора Мосгорсода по делу...
– Меня это устраивает, – быстро заявил Шекет–первый, сразу сообразивший,
что решение будет приниматься Шекетом–вторым только и исключительно по
его, Шекета–первого, соображениям.
– Меня это устраивает, – быстро заявил Шекет–второй, сразу сообразивший,
что, принимая решение, он будет избавлен от моральной ответственности за
возможную ошибку.
– За это нужно выпить, – философски заметил бывший судья, Шекет–первый
обсудил эту проблему, понял, что пить – полезно, передал эти сведения
Шекету–второму, и тот принял решение выпить, не закусывая, поскольку
проблема закуски Шекетом–первым не обсуждалась.
Вот так я опять стал самим собой, но все–таки, принимая с тех пор то или
иное решение, ощущаю некое внутреннее неудобство. Мне все время кажется,
что решение возникает помимо моей воли. Такое неудобство возникло у меня,
к примеру, когда ко мне на прием явился изобретатель со странным именем
Пук Дан Шай.
