Часть Третья. Джульетта и Призраки
17. Пресс-Конференция в Отеле «Омон»
В связи с предстоявшим конгрессом Париж был буквально наводнен
туристами. Нашу делегацию устроили в отеле «Омон», небольшом, не
первоклассном, но, должно быть, гордившемся своей старомодностью. В его
скрипучих деревянных лестницах, пыльных бархатных портьерах и роскошных
старинных подсвечниках было чтото бальзаковское. Свечи горели всюду на
столах, на подоконниках, на каминных мраморных досках, и не как суетная
дань моде, а как упрямые соперники электричества, которое здесь явно
только терпели. Американцам это нравилось, а нам не мешало; впрочем, в
комнатах мы и десяти минут не пробыли и два часа до ожидавшей нас
прессконференции пробегали с Ириной по улицам вечного города. Я разевая
рот на каждое архитектурное чудо, она со снисходительным вниманием
поясняя мне, когда и для кого это чудо было построено.
Откуда ты так знаешь Париж? удивился я.
Я уже третий раз здесь, а вообще и родилась в Париже, и катали меня в
детской колясочке по этим же улицам. Впрочем, об этом потом какнибудь,
сказала она загадочно и вдруг засмеялась. Даже портье в нашем отеле
встретил меня как старую знакомую.
Когда?
Когда ты рассчитывался с шофером такси. Я и Зернов вошли в холл,
портье этакий лысый лорд оглядел нас с профессиональным безразличием,
потом вдруг глаза у него расширились, он отступил на шаг и уставился на
меня как истукан. «Что с вами?" удивилась я. Он стоит и молчит. Тут уже
Зернов спросил: «Вы, вероятно, узнали мадемуазель?" «Нетнет,
опомнился он, просто мадемуазель очень похожа на одну нашу клиентку». А
мне показалось, что узнал он именно меня, хотя в этом отеле я не
останавливалась. Странно.
Когда мы вернулись в отель, портье на этот раз даже не взглянул на
Ирину, зато мне улыбнулся и сказал, что меня уже дожидаются: «Прямо на
эстраду пройдите».
Конференция действительно ожидала нас в ресторанном зале отеля.
Американцы уже явились, заняв большую часть концертной эстрады.
Телевизионные операторы суетились вокруг своих фантастических черных
ящиков. Корреспонденты с фото и кинокамерами, блокнотами и магнитофонами
рассаживались за столиками. Тут же официанты разносили бутылки с
разноцветными этикетками. У нас на эстраде тоже стоял столик с бутылками
об этом уже позаботились американцы. Ирина осталась в зале переводить не
требовалось: все или почти все присутствующие говорили и пофранцузски и
поанглийски. Французский, правда, я знал неважно, лучше понимал, чем
говорил, но полагал, что присутствие Зернова избавит меня от вещания. Увы,
я ошибался. Газетчики собирались выжать все, что могли, из «очевидцев
феномена», а я к тому же был еще и автором фильма, потрясавшего Париж уже
вторую неделю.
Вел конференцию астроном из МакМердо, по фамилии МакЭду. Он уже
привык к тому, что газетчики то и дело острили о МакЭду из МакМердо или,
вспоминая название шекспировской комедии, устраивали «много шуму изза
МакЭду». Поанглийски это звучало совсем колоритно: «мач эду эбаут
МакЭду». Но смутить его было трудно. Он вел наш корабль в конференционном
шторме с искусством многоопытного кормчего. Даже голос у него был
капитанский, умеющий осадить, когда нужно, чересчур уж назойливых
вопрошателей.
Я не случайно упомянул о шторме. Тремя часами раньше в другом парижском
отеле состоялась встреча журналистов с еще одним «очевидцем феномена» и
делегатом конгресса, адмиралом Томпсоном. Он отказался от участия в нашей
прессконференции по мотивам, которые предпочел высказать корреспондентам
в индивидуальной беседе. Смысл этих мотивов и сущность его высказываний
стали ясны после первых же адресованных нам вопросов. Отвечали делегаты, к
которым обращались корреспонденты, на вопросы без адреса отвечал МакЭду.
Конечно, я не все запомнил, но то, что запомнилось, сохранило
последовательность магнитофонной записи.
Вам чтонибудь известно о прессконференции адмирала Томпсона?
Так полетел к нам первый теннисный мяч из зала, и тотчас же отразила
его ракетка председателя:
К сожалению, ничего не известно, но, честно говоря, я не очень
взволнован.
Но заявление адмирала сенсационно.
Весьма возможно.
Он требует превентивных мер против розовых «облаков».
Вы расскажете об этом в своих газетах. Прошу задавать вопросы.
Что вы скажете, если некоторые делегации в ООН потребуют карательных
санкций против пришельцев?
Я не военный министр, чтобы отвечать на подобные требования.
А если бы вы были военным министром?
Я не мечтаю о такой карьере.
Смех и аплодисменты были ответом зала. МакЭду поморщился: он не любил
театральных эффектов. Даже не улыбнувшись, он молча сел, поскольку
сраженный вопрошатель тоже умолк.
Но его уже сменил следующий. Он не рискнул состязаться в красноречии с
МакЭду и выбрал другую жертву.
Вопрос профессору Зернову. Согласны ли вы с тем, что действия розовых
«облаков» могут угрожать человечеству?
Конечно нет, тотчас же откликнулся Зернов. До сих пор «облака» не
причинили никакого вреда людям. Исчезновение земных ледяных массивов
только улучшит климат. Никакого ущерба не было нанесено ни природе, ни
делу рук человеческих.
Вы на этом настаиваете?
Безусловно. Единственный ущерб это табуретка, исчезнувшая в Мирном
вместе с моим двойником, и автомобиль, оставленный Мартином в
моделированном СэндСити.
Какой автомобиль?
Когда?
Где Мартин?
Мартин приезжает сегодня вечером. (Это МакЭду.)
Разве он был в СэндСити?
Спросите у него самого.
Откуда профессору Зернову известно об исчезнувшем автомобиле Мартина?
МакЭду обернулся к Зернову с молчаливым вопросом: будет ли он
отвечать? Зернов сказал:
Мне известно это лично от Мартина. Сообщать о подробностях не
уполномочен. Но думаю, что старая табуретка и подержанное авто не слишком
большой ущерб для человечества.
Вопрос профессору Зернову! опять крикнули в зале. Как вы
относитесь к заявлению адмирала, что двойники это пятая колонна
пришельцев и вступление к будущей галактической войне?
Считаю, что адмирал начитался фантастических романов и выдает их за
действительность.
Вопрос к автору фильма Анохину. Адмирал считает, что вы двойник и ваш
фильм снят двойником, а эпизод гибели вашего двойника в фильме это
гибель самого Анохина. Чем вы докажете, что это неправда?
Я только плечами пожал: чем бы я мог это доказать? Вместо меня ответил
МакЭду:
Анохину незачем это доказывать. В науке есть незыблемая «презумпция
установленного». Ученым нет нужды проверять и доказывать ложность
какогото голословного утверждения, пусть автор докажет его истинность.
В зале снова зааплодировали. Но долговязый и плоский, как доска,
МакЭду на этот раз оборвал аплодисменты:
Здесь не спектакль, господа.
А что скажет о Томпсоне председатель? ответили в зале. Вы целый
год работали с адмиралом в антарктической экспедиции. Ваше впечатление о
нем как об ученом и человеке?
Первый обращенный ко мне разумный вопрос, усмехнулся в усы МакЭду.
К сожалению, не смогу удовлетворить любопытство спрашивающего. Мы
работали с адмиралом в одной экспедиции и в одном географическом пункте,
но в разных областях. Он администратор, я астроном. Почти не
сталкивались. Он не проявлял особого интереса к моим астрономическим
наблюдениям, я к его административным способностям. Полагаю, что он и
сам не претендует на звание ученого, во всяком случае научные труды его
мне неизвестны. Как человека же я его почти не знаю, хотя убежден, что он
действует честно и не в интересах корысти или политики. Он не пристегнулся
ни к антикоммунизму, ни к предвыборной президентской кампании. Все, что он
проповедует, основано, помоему, на ложном предубеждении и ошибочных
выводах.
Как же, повашему, должно поступить человечество?
Рекомендации даст конгресс.
Тогда у меня к вам вопрос как к астроному. Откуда, повашему, прибыли
к нам эти чудовища?
МакЭду впервые засмеялся искренне и непроизвольно.
Не нахожу в них ничего чудовищного. Они похожи то на всадника или
стреловидное крыло самолета, то на очень большой и красивый цветок, то на
розовый дирижабль. Эстетические каноны в нашем и их понимании, вероятно,
различны. А откуда они прибыли, мы узнаем, когда они сами пожелают
ответить нам на этот вопрос, если, конечно, мы сумеем его задать.
Возможно, из соседней с нами звездной системы. Может быть, это туманность
Андромеды, может быть, туманность в созвездии Треугольника. Гадать
бессмысленно.
Вы сказали: когда они сами ответят. Значит, контакт возможен?
Пока ни одна из попыток сближения не дала результатов. Но контакт
достижим, я убежден в этом, если они живые разумные существа, а не
биосистемы с определенной программой.
Вы имеете в виду роботов?
Я не имею в виду роботов. Я говорю о программных системах вообще.
Тогда контакт зависит от программы.
А если это самопрограммирующиеся системы?
Тогда все зависит от того, как меняется программа под влиянием
внешних воздействий. Попытки контакта это тоже одно из внешних
воздействий.
Вопрос к автору фильма Анохину. Вы наблюдали самый процесс
моделирования?
Его нельзя наблюдать, сказал я, человек находится в коматозном
состоянии.
Но ведь на ваших глазах возникла копия снегохода. Гигантская машина
из пластмасс и металла. Откуда она возникла, из каких материалов?
Из воздуха, сказал я.
В зале засмеялись.
Ничего нет смешного, вмешался Зернов. Именно из воздуха. Из
неизвестно каких и каким образом внесенных в него элементов.
Значит, чудо? Вопрос прозвучал явной насмешкой.
Но Зернов не смутился.
Чудесами считали когдато все необъяснимое тогдашним уровнем знаний.
Наш уровень тоже допускает необъяснимое, но он предполагает, что
объяснения будут даны в ходе дальнейшего научного прогресса. А
поступательное его движение уже сейчас допускает возможность предположить
ориентировочно в середине или конце будущего века воспроизведение
предметов с помощью волн и полей. Каких волн и каких полей это, конечно,
уровень знаний будущего. Но лично я, например, убежден, что в том уголке
космоса, откуда прибыли к нам эти существа, наука и жизнь, вероятно, уже
достигли такого уровня.
Какая же это жизнь? спросил женский голос, как показалось мне, с
явно истерической ноткой, с нескрываемым уже страхом. Как объясниться с
ней, если это жидкость, и о каком контакте можно говорить, если это газ?
Выпейте воды, невозмутимо предложил МакЭду. Я вас не вижу, но
мне кажется, что вы слишком взволнованы.
Я просто начинаю верить Томпсону.
Поздравляю Томпсона еще с одной верующей. Что же касается мыслящей
жидкой или коллоидальной структуры, то и мы, как известно, существуем в
полужидком состоянии. И химия нашей жизни это химия углерода и водных
растворов.
А химия их жизни?
Какой растворитель? У нас вода, а у них?
Может быть, это фторная жизнь?
Ответил сидевший с краю американец:
Все, что скажу, только гипотетично. Фторная жизнь? Не знаю. В таком
случае растворителем может быть фтористый водород или окись фтора. Тогда
это холодная планета. Для фторных существ температура минус сто только
приятный холодок для прогулки. В такой, мягко говоря, прохладной среде
могла возникнуть и аммиачная жизнь. Она даже реальнее, потому что аммиак
встречается в атмосфере многих крупных планет, а жидкий аммиак существует
и при температуре минус тридцать пять градусов. Можно сказать: почти
земные условия. А если подумать о приспособленности гостей к нашим земным
условиям, аммиачная гипотеза покажется более вероятной. Но если
предположить, что пришельцы сами создают для себя нужные им условия жизни,
возможна и любая другая, самая невероятная гипотеза.
Вопрос председателю как математику и астроному. Что имел в виду
русский математик Колмогоров, когда говорил, что при встрече с неземной
жизнью мы можем попросту ее не узнать? Не этот ли феномен?
МакЭду отпарировал без улыбки:
Он несомненно учитывал и вопросы, какие задают иногда на
прессконференциях.
Опять смех в зале, и опять репортеры, обходя МакЭду, начинают атаку с
флангов. Очередная жертва физик Виэра, только что угощавшийся у столика
виски с фруктовой водой.
Господин Виэра, вы специалист по физике элементарных частиц?
Допустим.
Если «облака» материальны, вопрошатель орудовал микрофоном, как
пистолетом, значит, они состоят из хорошо известных науке элементарных
частиц? Так?
Не знаю. Может быть, и не так.
Но ведь большая часть известного нам мира построена из нуклонов,
электронов и квантов излучения.
А если здесь меньшая часть известного нам мира или мира, нам вообще
неизвестного? А вдруг это мир совсем новых для нас частиц, не имеющих
аналогии в нашей физике?
Вопрошатель сдался, сраженный неожиданным предположением Виэры. Тут
ктото опять вспомнил обо мне.
Не скажет ли нам кинооператор Анохин, как он относится к песенке,
сопровождающей демонстрацию его фильма в Париже?
Я не знаю этой песенки, сказал я, и еще не видел своего фильма в
Париже.
Но она уже облетела весь мир. В зале Плейо ее поет Ив Монтан. В
Штатах Пит Сигер. В Лондоне биттлсы. Может быть, вы слышали ее в
Москве.
Я растерянно развел руками.
Но ее же написал русский. Ксавье только оркестровал ее для джаза. И
говоривший довольно музыкально пропел пофранцузски знакомые мне слова:
«...всадники ниоткуда строем своим прошли».
Знаю! закричал я. Автор мой друг, тоже участник нашей
антарктической экспедиции, Анатолий Дьячук.
Дичук? переспросили в зале.
Не Дичук, а Дьячук, поправил я. Поэт и ученый. И композитор...
Я поймал иронический взгляд Зернова, но даже ухом не повел: плевал я на
иронические взгляды, я мировую известность Только создавал, бросал его имя
на газетные полосы Европы и Америки и, не заботясь о музыкальности,
затянул порусски: «Всадники ниоткуда... Что это, сон ли, миф? И в
ожидании чуда... замер безмолвно мир...»
Я не успел продолжить в одиночестве: зал подхватил песню, кто
пофранцузски, кто поанглийски, а кто и совсем без слов, одну только
мелодию, и, когда все стихло, долговязый МакЭду деликатно позвонил своим
игрушечным колокольчиком.
Я полагаю, конференция закончена, господа, сказал он.