Эльфийский клинок - Ник Перумов. - Книжная Полка

3. Что Там, За Поворотом?

Гном проснулся на заре и сразу же разбудил Фолко.

– Мне пора собираться, друг хоббит. Сегодня хорошо бы добраться до Пригорья, там заночевать, а оттуда до Аннуминаса еще пять дней пути... Послушай, а не продаст ли мне твой дядюшка какого–нибудь захудалого пони? Он и так изрядно погрел руки, может, удовлетворится этим?

– Пони на продажу у нас были, – ответил Фолко, шумно плескаясь под умывальником. – Поговори с ним. Он наверняка торчит в кухне, пока тетушка занята в курятнике... Я тебе соберу еды в дорогу.

Хлопоты ненадолго отвлекли Фолко от грустных мыслей. Гному не потребовалось много времени, чтобы уговорить дядюшку. С горестными воплями и причитаниями, до небес превознося достоинства проданной лошадки, дядюшка ухитрился получить с гнома вдвое больше рыночной цены. Торин еще раз тщательно упаковал карлика в свой мешок, привесил топор к поясу, застегнул плащ на левом плече узорной кованой фибулой.

Провожать гостя из далеких гор выбежало все население усадьбы.

– Вот мы встретились и расстаемся, Фолко, сын Хэмфаста, – сказал Торин. – Спасибо тебе за все! За ночлег, за тепло, за еду и беседу. Спасибо, что ты вытащил меня в поход за пропавшим пони, иначе мы не столкнулись бы с карликом. Спасибо за твой меткий глаз и верную руку – иначе мы не поймали бы его. Жаль, что я не сумел как следует прочесть Красную Книгу, но жизнь длинна, и я уверен, мы еще встретимся с тобою. Когда – никто не знает, но будем надеяться! Не унывай! Вы славный народ, и я сразу же полюбил тебя... Мы могли бы постранствовать вместе... Жаль, что вы стали такими домоседами...

Гном ободряюще улыбнулся Фолко, почтительно поклонился молчаливо глазеющему на них обществу и вывел навьюченного пони за ворота. Там еще раз обернулся, прощально поднял руку, сел в седло и вскоре исчез за поворотом.

Собравшиеся во дворе усадьбы хоббиты стали понемногу расходиться, бросая настороженные взгляды на потерянно топчущегося у ворот Фолко. Двор совсем опустел, когда и он, съежившись и повесив голову, поплелся к себе. Дядюшка Паладин что–то крикнул ему с другого конца коридора, но Фолко не обратил на него ни малейшего внимания.

В воздухе его комнаты еще ощущался запах крепкого, забористого гномьего самосада, отодвинутое кресло еще хранило очертания его могучей фигуры, более привыкшей к жестким доскам постоялых дворов, чем к комфорту и уюту хоббитских жилищ. Фолко вздохнул и взял в руки лежавший на постели клинок Мериадока, чтобы повесить его на обычное место над камином. И тут произошло неожиданное.

Стоило пальцам хоббита взяться за древнюю костяную рукоять, отполированную пальцами стольких поколений гондорских воителей, как в глазах у него помутилось, и он наяву представил себе гнома, скачущего по бескрайним просторам. Плащ вился за плечами Торина, за поясом сверкал отполированный боевой топор, а со всех сторон, из–за каждого куста, пригорка или камня, в него направляли небольшие, но бьющие без промаха луки стрелки–карлики, и некому было предупредить гнома, остеречь его, спасти! Фолко помотал головой, отгоняя странное видение. Оно поблекло, но не исчезло, и тогда он нарочито шумно стал придвигать к стене стул, чтобы водрузить на место клинок.

– Фолко, ты почему не отзываешься, когда тебя зовут? – На пороге выросла фигура дядюшки. – Я тебе что сказал? Собирайся, вместе с Многорадом репу на торг повезешь. Давай, давай, шевелись, лентяй, думаешь, возы за тебя тоже я грузить буду? – Дядюшка при этом продолжал что–то жевать, крошки падали ему на грудь, он заботливо подбирал их и отправлял в рот.

«Жаль, что вы стали такими домоседами..." Прощальный взмах руки Торина. И его взгляд, обращенный уже не к остающимся в своем теплом и покойном гнездышке хоббитам, а к убегающей вдаль дороге, к неблизкому и опасному пути... Что ему, вольно живущему гному, до его, Фолко, сородичей, давно забывших терпкий вкус дальних странствий? И что остается ему, Фолко Брендибэку? Возить на торжище знаменитую на всю Хоббитанию брендибэковскую репу?! И слушать этого толстого глупого дядюшку Паладина?!

«Жаль, что вы стали такими домоседами..." Фолко наполняла веселая бесшабашная злость. Порывшись в углу, он достал оттуда видавший виды заплечный мешок с двумя лямками, разложил его на постели и спокойно принялся собираться. Некоторое время дядюшка ошарашенно следил за ним, а потом побагровел и заорал, брызгая слюной:

– Ты почему меня не слушаешься, а?! Бездельник, дармоед, чтоб тебя приподняло да шлепнуло! Как ты смеешь?! Почему не отвечаешь, когда к тебе обращается старший в роде Брендибэков?! Истинный Брендибэк обязан быть почтительным к старшим и беспрекословно выполнять их распоряжения! Немедленно прекрати заниматься этой ерундой и иди грузить телеги! Без... – Дядюшка вдруг осекся.

Фолко разогнулся и смотрел на него спокойно, без страха и почтения, а с какой–то кривой улыбкой.

– Не надо кричать на меня, дядюшка, – тихо проговорил Фолко. – Я этого очень не люблю... и никакие телеги я грузить не пойду. Грузи сам, если хочется... А я занят.

Казалось, дядюшка Паладин потерял рассудок. Он зарычал, захрипел и бросился вперед, на ходу занося руку для оплеухи.

– Я тебя, негодяй!..

Фолко отступил на шаг и выхватил меч из ножен. Юный хоббит стоял молча и не шевелясь, но клинок был недвусмысленно направлен в живот дядюшки. Тот замер и только слабо булькал от полноты чувств, слушая необыкновенно спокойную речь Фолко:

– Больше ты не будешь драть меня за уши, дядюшка. И не будешь гнать на работу, и не будешь изводить нравоучениями, перестанешь рыться в моих вещах и не сможешь помыкать мною. Я ухожу, и пеняй на себя, если вздумаешь помешать мне! А теперь прощай.

Фолко закинул за плечи торбу, пристегнул меч к поясу, невозмутимо обошел остолбеневшего дядюшку и зашагал по коридору к кухне. Взял себе сухарей, вяленого мяса – запас на несколько дней. За спиной раздалось какое–то шевеление – Фолко обернулся, увидел медленно вдвигающегося в кухню бледного дядюшку, усмехнулся и вышел во двор. Не торопясь он пересек его, выбрал и оседлал лучшего в конюшне пони. Выйдя к воротам, он увидел высыпавший из всех дверей народ и торопящегося к нему дядюшку, утратившего свой обычный величественный вид.

– Держите его! – не своим голосом завопил дядюшка.

С полдюжины хоббитов посмелее двинулись было к замершему посреди двора Фолко, но их порыв тотчас иссяк, стоило ему распахнуть плащ и взяться за эфес. В странном ослеплении он готов был сейчас рубить всякого, кто осмелился бы встать у него на пути, – только не знал, как это делается. Никто не дерзнул остановить его. Фолко гордо вскочил в седло, ударил пони пятками по бокам и выехал за ворота усадьбы.

Порыв свежего ветра ударил в лицо хоббита. Пони его старался изо всех сил, пути назад уже не было, и хоббиту следовало торопиться – ведь гном, наверное, успел отъехать довольно далеко...

За спиной вдруг послышался знакомый звук – кто–то из Брендибэков сдуру принялся трубить в сигнальный рожок: «Воры! Пожар! Враги! Вставайте все! Воры! Пожар! Враги!" – старинный сигнал тревоги в Бэкланде. Ему откликнулось несколько рожков на соседних фермах. Фолко увидел, как из стоявших в отдалении от дороги домов стали выбегать их перепуганные, ничего не понимающие обитатели. Фолко усмехнулся. В эту минуту он очень нравился себе. Что ему до всех этих суетящихся хоббитов? Как сидели посреди своей репы триста лет, так и еще столько же сидеть будут. А ему – неизвестность, дальняя дорога, меч на боку, холодные ночи под тонким плащом... Фолко невольно поежился, но тут же успокоился, вспомнив, что он предусмотрительно захватил с собою теплый плащ, подбитый птичьим пухом.

Пони резво рысил по ухоженной дороге, вившейся среди многочисленных полей и ферм. Она вела на север, к Воротам Бэкланда, где у самого берега кончалась Отпорная Городьба. Фолко довелось побывать там всего один раз, когда их, младших хоббитов, впервые взяли на большую ярмарку возле Хоббитона. Фолко успел тогда бросить лишь недолгий взгляд на Великий Восточный Тракт, убегавший в таинственную, подернутую голубоватой дымкой даль. Широкий, раза в три шире скромного хоббитанского проселка, он гордо раздвигал навалившиеся было лесные стены и уходил на восток, прямой, точно древко копья. Где–то там, за лесом – Фолко знал это, – лежали недавно заселенные хоббитами новые земли, не так далеко было и до Пригорья, но тогда ему показалось, что он стоит на самом краю обитаемых земель и что за густыми лесными завесами до самых Туманных Гор не сыщешь ни одного живого существа. Обоз тогда долго и со скрипом заворачивал на Брендивинский Мост, дядюшка Паладин визгливо ругался с повозными, скупо отсчитывая плату за проезд по мосту, а он, Фолко, забыв обо всем, стоял во весь рост на мешках, не в силах оторвать взгляда от устремлявшейся к горизонту и постепенно сходящейся в тонкую нить Большой Дороги. Опомнился он только от сильного подзатыльника – зачем, мол, репу ногами давишь, дармоед! Фолко передернуло, на лице появилось жесткое и недоброе выражение, рука чуть картинно легла на черные ножны...

День выдался ясный, солнечный, ехать было – одно удовольствие, и Фолко вскоре позабыл обо всем, включая и то, что он теперь – бездомный бродяга. Дорога звала его, и каждый поворот, казалось, скрывает от него до времени совершенно особый мир.

На дороге Фолко попадалось немало народу, с любопытством глазевшего на едущего верхом неизвестно куда молодого Брендибэка. Фолко с усмешкой следил, как изумленно открывались рты встречных хоббитов, стоило им заметить оттопыренный слева плащ!

Он не заметил, как вдали вдруг зачернела Отпорная Городьба. Как–то сразу придвинулись и синевшие до этого где–то далеко справа кроны Старого Леса. Фолко подъезжал к Воротам Бэкланда; вскоре показались и они. Дорога сделала очередной поворот, и хоббит увидел широкие, распахнутые сейчас створки, невысокие сторожевые башенки по бокам и уходящий вдаль сплошной частокол Городьбы. Почти все хоббиты из Бэкланда, выйдя за Ворота, тут же сворачивали влево, через Брендивинский Мост. Фолко невольно поежился: его путь лежал направо.

Он беспрепятственно миновал Ворота, выехал на середину перекрестка, встал так, чтобы не мешать едущим в коренную Хоббитанию, и осмотрелся.

К западу от него, по левую руку, через широкий Брендивин был переброшен древний, почерневший от времени бревенчатый мост, целиком сложенный из исполинских дубовых стволов. Он был достаточно широк – по нему в ряд могли ехать сразу три телеги. А перед мостом, на глубоко вкопанных в землю столбах, был намертво укреплен деревянный щит с вырезанными на нем словами на Всеобщем и Староэльфийском языках: «Земля свободного народа хоббитов под защитой Северной Короны. Приказываю: да не перейдет этот рубеж нога человека, ныне, присно и во веки веков, да управляется Хоббитания свободной волей своих граждан по их собственному разумению. А буде у кого из людей возникнет надобность повидать кого из хоббитов – пусть приходит к Барэндуинскому [Барэндуин (Барэндуинский) – название реки, принятое среди людей; хоббиты эту реку звали Брендивин] Мосту, и передаст письмо по хоббитанской почте, и ждет ответа на постоялом дворе. Дано в год пятый Четвертой Эпохи, Аннуминас, собственноручно – Элессар Эльфийский, Король Арнора и Гондора».

По правую сторону от него сплошной стеной стоял Старый Лес, он тянулся вдоль Тракта десятка на два миль, а затем его край резко сворачивал к югу, уступая место полям древних Могильников, о которых в Хоббитании до сих пор шепотом рассказывали старинные предания, одно страшнее другого. Фолко слышал, что местность вокруг Могильников, ранее пустовавшая и заброшенная, ныне вновь заселена людьми. Строго на восток по Тракту должно быть знаменитое Пригорье, с известным на все Средиземье трактиром «Гарцующий Пони». Что творится дальше, к востоку, Фолко толком не знал, слышал только, что арнорцы добрались и до Заверти, повсюду распахивая застоявшиеся, плодородные земли.

Фолко спешился, еще раз тщательно осмотрел упряжь, поправил седельные сумки. На него уже давно с любопытством посматривала стража у моста – хоббиты, вооруженные луками и пращами; этот пост сохранялся здесь уже много столетий, и профессия Стража Моста стала семейственной...

Фолко невольно искал предлог, чтобы подольше задержаться на месте. Открытые пространства по–прежнему манили его, но от мыслей об ожидающей впереди неизвестности становилось не по себе...

Через мост переехал небольшой обоз из четырех телег, запряженных сытыми, откормленными пони, и восемь хоббитов верхом, все при оружии – с луками и увесистыми дубинками у пояса. Они не свернули в Бэкланд, как сперва подумалось Фолко, а двинулись прямо на восток по Тракту, один из наездников крикнул ему, чтобы он дал дорогу. Фолко поспешно вскочил в седло и подъехал к передней телеге.

– Куда путь держите, почтенные? – обратился он к хоббитам.

– К Белым Холмам, – ответил старший хоббит с совершенно седыми волосами. – Тебе туда же, что ли? Так давай с нами. С некоторых пор дорога стала небезопасна. А у вас тут все как будто с луны свалились! Никто ничего знать не хочет...

Старик махнул рукой и хлопнул своих пони по бокам вожжами. Обоз тронулся, и Фолко поехал рядом с ними. Восемь молодых хоббитов верхами сперва чуть настороженно косились на него, но потом оттаяли и разговорились.

И Фолко узнал, что уже примерно года два на Тракте происходят странные события. На проезжающих стали нападать какие–то люди, грабили, убивали всех без разбору – и хоббитов, и гномов, да и людей тоже. Старшины хоббитской области у Белых Холмов принесли жалобу Наместнику в Аннуминас, тот послал дружину. Арнорцы поймали кого–то – и на время стало поспокойнее, но и теперь нет–нет, да и попадется в придорожной канаве раздетый донага труп какого–нибудь бедняги... С того времени хоббиты стали ездить в Пригорье и в саму Хоббитанию только группами.

Они ехали так около получаса; но потом Фолко понял, что таким ходом он никогда не догонит гнома, и, поблагодарив ставших совсем уж словоохотливыми попутчиков, погнал своего пони вперед.

«Разбойники? – думал он. – Что ж, пусть будут разбойники. Я хоть и мал ростом, но ловок и небезоружен!»

Шло время, давно скрылись позади и мост, и хоббичий обоз. Фолко скакал теперь в полном одиночестве. Из глубин Старого Леса не доносилось ни звука, но чем дальше, тем боязливее косился юный хоббит на непроглядные заросли, отделенные от Тракта глубокой канавой. Из леса выползал какой–то сизый, стелющийся по земле туман; он казался тяжелее воздуха и, словно разлитое в воздухе молоко, медленно истекал в придорожные рвы. Было тихо, только глухо ударяли в пыль копыта пони. Шло время, солнечный диск уже совсем скрылся за высокой грядой Старого Леса, Тракт быстро заливал вечерний сумрак. Фолко подгонял пони, низко пригнувшись к его гриве. Вечерние тени тянули вслед свои длинные руки, и хоббиту становилось не по себе. Он не мог оторвать взгляда от темных шеренг исполинских деревьев, от изливающихся волн сизого тумана, все выше поднимающегося в придорожных канавах; уши его ловили каждый звук, доносившийся из темноты...

Фолко старался держаться левого края Тракта, но один раз ему пришлось приблизиться к самой обочине, чтобы обогнуть глубокую лужу, и его взгляд случайно упал на полный белесым туманом ров. На самом дне Фолко увидел размытое темное пятно. И вдруг, словно кто–то сорвал повязку с глаз хоббита, он с ужасом и невольным отвращением понял, что в придорожной канаве лежит мертвое тело.

Все заледенело внутри у хоббита, но откуда–то из глубины сознания появилась другая мысль: «Кем бы он ни был, как бы страшно тебе ни было – покрой отжившую плоть землей». И прежде чем страх успел помешать ему, Фолко резко натянул поводья.

В канаве на спине лежал хоббит. Очевидно, он был убит совсем недавно – лишь вороны успели выклевать глаза. Тело вместо добротной хоббитской одежды покрывала какая–то грубая, грязная мешковина. Через весь лоб, наискось, от виска до носа, тянулась черная запекшаяся рана.

Фолко не мог долго задерживаться здесь. С каждой минутой гном удалялся от него; времени у хоббита было в обрез. Все, что он успел, – это подкопать мечом край канавы и присыпать тело сырой глиной. Подобрав на обочине несколько камней, Фолко наспех выложил из них на обочине треугольник, обращенный вершиной к голове погибшего.

Закончив и постояв минуту в молчании, Фолко вскочил в седло. Время торопило его, долг был исполнен, и теперь на хоббита снова наваливался страх. Невольно Фолко вновь подумал о Девятерых, и, словно отвечая его тайным мыслям, откуда–то из дальней дали ночной ветер принес уже знакомое долгое завывание – нечеловеческую тоску, излитую ночному небу. Фолко уже слышал этот вой, но тогда они с гномом сидели в его комнатке, у пылающего камина, под надежной защитой старых стен; здесь же, посреди пустой, залитой призрачным ночным светом дороги, рядом с только что закопанным мертвым телом сородича, этот вой заставил Фолко в страхе озираться. Его прошиб холодный пот. А вой все длился, то чуть отдаляясь, то вновь накатываясь; пони рванулся вперед, не нуждаясь более в понукании. Пригибаясь к коротко стриженной гриве лошадки, Фолко оглянулся.

Далеко–далеко на западе виден был узкий кусок закатного неба. Солнце уже опустилось в Великое Море, но край небосклона был все еще окрашен в зеленоватые тона, а вдоль самого горизонта тянулась едва заметная багровая ниточка. На мгновение хоббиту показалось, что на фоне зеленоватого сияния он различает точеные башни Серых Гаваней – такими их описывали в книгах; сам хоббит никогда там не бывал.

И стоило ему вспомнить о прекрасных эльфийских дворцах на берегах свинцово–серого залива, о вечно шумящем Море, о загадочном Заморье, где живет Элберет, Светлая Королева, чьим именем клянутся Бессмертные, – его сердце просветлело, словно чья–то рука властно сдернула затягивавшую серую паутину мрачных мыслей. Фолко поднял голову и приободрился; он даже начал тихонько напевать старинную песню, вычитанную в Красной Книге; ее пели эльфы, направляясь к своим лесным крепостям старинной дорогой от Серых Гаваней. Фолко спел песню еще несколько раз, но его мысли невольно возвращались к погибшему хоббиту, которого он закопал на обочине Тракта. Кем он был? Как оказался здесь? Шел ли он пешком из Хоббитании в Пригорье или наоборот? А может, его схватили где–то далеко отсюда, у Белых Холмов, например, и привезли сюда, чтобы допросить и прикончить? А может, он давно уже попал в плен, и неведомые хозяева просто избавились от него, когда он стал не нужен, когда не смог почему–то работать на них? Кто знает?..

Во всяком случае, обо всем этом надо будет рассказать пригорянским хоббитам, предупредить, чтобы они съездили сюда и захоронили покойника как положено, чтобы и он, Фолко, смог прямо смотреть в глаза этому хоббиту, когда они, как и все, когда–либо жившие в Средиземье, встретятся за Гремящими Морями...

Ночь тем временем полностью вступила в свои права, закатный пламень на западе окончательно померк, однако поднявшаяся над восточными горами полная луна давала достаточно света, да и дорога была прямой и ровной. Пони резво бежал вперед, и, по расчетам Фолко, до края Старого Леса оставалось не больше одной–двух миль. Но где же Торин? Неужели он успел настолько опередить его? Фолко ударил пони по бокам и в то же мгновение заметил впереди себя в нескольких сотнях шагов едущую верхом низкую черную фигуру. Пони хоббита припустил во весь опор; едущий впереди, очевидно, заслышал перестук копыт сзади. Он резко осадил своего коня и спрыгнул на землю, в лунных лучах сверкнула начищенная сталь.

– Кто бы ты ни был – стой! – прогремел голос всадника, и Фолко увидел, как тот сбросил с плеч широкий плащ и взмахнул правой рукой, проведя ею вдоль бедра. Теперь оказавшийся перед ним был готов к бою – топор наперевес, на груди блестели доспехи.

– Это я, я, Торин! – крикнул Фолко, привставая в стременах и суматошно размахивая руками.

Фигура с топором сделала несколько шагов ему навстречу. Они быстро сближались, и вот уже Фолко спешился возле замершего в недоумении Торина.

– Фолко! Друг хоббит, откуда ты здесь?!

– А! Плюнул на все и решил идти с тобой. Прощаясь, ты сказал, что мы могли бы постранствовать вместе.

– А как же родные, усадьба, дядюшка?

– Ничего. – Фолко беззаботно рассмеялся. – И без меня найдется, кому репу на торг везти. Как я рад, что все–таки догнал тебя! Знаешь, – хоббит помрачнел, – я нашел тело у дороги! И вой этот... Слышал?

– Погоди, погоди! Нашел тело? Чье? Где? Да ты садись, поехали дальше, не возвращаться же назад... До Пригорья рукой подать... Да ты говори!

– Хоббит. Я его не знаю. Убили совсем недавно – он еще окоченеть не успел.

– Чем убили–то?

– Голова разрублена – мечом, наверное...

– Ну и дела, брат, – покачал головой Торин. – Лихие люди по Тракту шарят, так что давай–ка прибавим хода, друг хоббит. Нечего нам тут особенно прохлаждаться. Вон, гляди–ка, уже Могильники начинаются...

Действительно, лес отступал, крутыми изгибами уходя к северу и югу. Тракт вырывался из лесных теснин на простор обширной, чуть всхолмленной равнины. Примерно в миле перед ними дорога проходила через глубокую седловину меж двумя холмами. Слева змеился едва заметный в сумраке проселок, уходивший на север вдоль опушки. В той стороне, в отдалении, мерцало несколько едва заметных огоньков. Еще дальше угадывались размытые очертания холмистой, поросшей лесом гряды.

– Там поселения хоббитов у Белых Холмов, – показал другу Фолко. – А вон там, правее, у Зеленого Тракта, живут арнорцы. Прямо за холмами должно быть Пригорье...

Справа лежали обширные поля, усеянные различной высоты курганами. Туман заполнял пространства между ними, и сейчас курганы казались чудовищными пузырями, вспухшими на поверхности призрачного моря. Фолко невольно поежился – где–то там, чуть дальше к югу, лежали печально знаменитые Могильники, где Умертвие захватило четырех друзей хоббитов во главе с Фродо.

Некоторое время они ехали молча, то и дело бросая взгляды на Могильники. Первым забеспокоился гном.

– Слышишь, Фолко? Поют вроде... Да гнусаво как...

Хоббит напряг слух. Из–за холмов до него донеслись протяжные, заунывные звуки какой–то песни, которую тянули сотни голосов. Монотонное пение наполнило сердце неясной тревогой и тотчас заставило вспомнить о давешнем загадочном вое... Пение приближалось.

– А ну–ка, давай побыстрее отсюда! – сквозь зубы процедил сразу посерьезневший гном.

Он круто свернул влево и потащил своего упирающегося пони вниз, в придорожную канаву. Фолко не замедлил последовать его примеру. С трудом спихнув своих лошадок с открытого места, хоббит и гном осторожно подползли к краю рва и выглянули наружу, прячась в высокой траве. Торин вытащил из–за пояса топор. Фолко обнажил меч.

Из темноты один за другим выныривали черные силуэты. То были всадники: они ехали на настоящих конях, за их спинами покачивались длинные копья; всадники двигались по двое в ряд, неспешным шагом направляясь строго на юг – в поля Могильников. Кое у кого в руках горели смоляные факелы; над дорогой потянулся белесый дымок. И все так же звучало заунывное пение.

Голова колонны давно утонула в скрывавшем подножия курганов тумане Старого Леса, а из–за холма появлялись все новые и новые всадники. Проехало несколько телег, за ними двинулись пешие воины. Словно чья–то кисть провела иссиня–черным мраком по серо–серебристому полю лунного света – так сплошным потоком шла эта пехота, следуя за исчезнувшими в тумане всадниками. Не бряцало оружие, лунный луч не играл на отполированных доспехах – все было непроницаемо–черно, и лишь унылое пение на неизвестном языке нарушало ночную тишину.

Наконец вся процессия скрылась в тумане. Фолко провожал ее взглядом и внезапно обратил внимание на Обманный Камень, стоявший на вершине ближайшего кургана. Его плоские грани вдруг полыхнули багровым пламенем, словно темная молния ударила в вершину заколдованного холма. Спустя несколько минут точно такая же метаморфоза произошла и с камнем на следующим кургане; в темноту потянулась длинная цепочка перемигивающихся огней, туман осветился, точно в его глубине развели исполинский костер. И тут откуда–то с юга донесся уже знакомый пронзительный вой.

Гном зажал уши ладонями. Теперь этот вой, казалось, был наполнен скрытой и мстительной радостью, словно кто–то наконец получил в руки оружие для давно замышленного мщения; он издевался и хохотал – умея выразить это лишь одним–единственным способом. Гному и хоббиту впервые стало по–настоящему страшно.

Они долго не решались двинуться с места. Первым опомнился гном.

– Ну и нечисть завелась во владениях короля Арнорского! – сказал он шепотом. – Знаешь, друг хоббит, давай–ка поскорее отсюда. Не нравится мне тут...

Они вновь вывели на Тракт своих лошадок, невольно пригибаясь и стараясь держаться в черной тени редких придорожных деревьев. Фолко пугливо озирался по сторонам, гном только хрипло ругался сквозь зубы. Садясь в седло, он задел кованым башмаком по мешку с карликом. Из мешка раздалось тихое хныканье.

Вскоре они достигли края оврага, по дну которого бежал небольшой ручеек; через него был перекинут каменный мост. За ним виднелись какие–то строения.

Путники миновали мост. Вокруг потянулись возделанные поля, вдоль дороги появились изгороди из жердей, вправо и влево отошло несколько проселков. Еще полчаса пути – и впереди замаячил черный пригорянский частокол. Дорога упиралась в наглухо закрытые по ночному времени ворота, в башенке мерцал огонек. Гном заворчал и полез за пазуху.

– Нас двое... да пони двое... два четверика пошлины точно...

От основного Тракта отделилась и ушла влево еще одна малозаметная дорожка, убегавшая куда–то на юг вдоль частокола. Поверх окованных концов заостренных бревен виднелись крытые дранкой крыши. Где–то залаяли собаки.

Гном подъехал вплотную к воротам и, выдернув из–за пояса топор, громко постучал обухом. Некоторое время царило молчание, затем в воротах приоткрылось окошечко, и чей–то хриплый со сна голос спросил:

– Кого там еще волколаки в зубах тащат? До утра не подождать?

– Какое там до утра! – рассердился Торин. – На улице нам спать, что ли? На, держи пошлину за двоих и открывай! – Он сунул в окошко деньги.

– А кто такие?

– Торин, сын Дарта, гном с Лунных Гор, направляюсь в Аннуминас по торговым делам! И со мной – Фолко Брендибэк, сын Хэмфаста, мой компаньон и товарищ. Пропусти же нас, почтенный!

– Ладно, ладно, торопливые какие... Сейчас отопру...

Ворота открылись, за ними лежала длинная темная улица. Старый привратник, что–то ворча себе под нос, навалился плечом на створку и наложил засов. Фолко облегченно вздохнул. Они были в Пригорье.