6
Получить эти места, наверняка, стоило Ванде не только денег, но и
связей. Балкончик с тремя креслами находился всего метрах в пятидесяти от
трибуны. В огромном здании театра было много хороших мест – но это
отличалось не только прекрасным видом на сцену, но и иллюзией
уединенности.
– Рашель видишь? – тихо спросила Каховски. Дач пробежался взглядом по
залу:
– Нет.
– В последнем ряду. По центру.
Дач кивнул, поднес к глазам бинокль. Девушка казалась очень
спокойной, отстраненной от всего происходящего. Она сидела рядом с плотным
мужчиной, на груди которого поблескивали планки медалей и крошечный орден
«Карающего Меча». Кей поспешно отвел бинокль и сказал:
– Ее мать не пришла.
– Да, я разговаривала с ней. Она очень расстроена. У нее строгие
взгляды.
Кей вновь посмотрел на трибуну. Там суетился паренек в форме
таурийской полиции – стряхивал невидимые пылинки, передвигал хрустальный
бокал, добиваясь ведомой лишь ему симметрии.
– Задерживается Грей.
– Прекрасно, – Ванда скупо улыбнулась. – Император всегда был точен
на церемониях.
Едва слышно заиграла музыка. Гимн Империи поплыл над залом – на
мгновение заглушенный шорохом тысяч встающих людей. Паренек быстро шмыгнул
в сторону. Из темноты сцены выступил мужчина в нарочито старомодном
костюме. Длинные, блестящие от лака волосы падали на потертый пиджак.
Мужчина взмахнул рукой, поднося к губам микрофон.
– Сам Микеле–Микеле, – с неприкрытым удовольствием сказала Ванда.
Лучший тенор Империи и прежде сопровождал Грея в Преклонениях Ниц.
– Империя... Империя... – тихо, словно пробуя голос пропел мужчина.
Зал отозвался, слитным многоголосым эхо:
– Империя...
Дач, плотно сжав губы, смотрел на певца. Потом протянул, почти точно
скопировав голос Микеле–Микеле:
– Империя.
Сцену окутало облако голубого света. Певец встал на одно колено и
взлетевшим голосом запел:
– Империя, Империя, ты самая могучая,
Империя, Империя, любимая моя...
Дач шевелил губами, повторяя слова. Империя не виновна ни в чем.
Виновны только люди.
– И снова поднят стяг... – Микеле–Микеле, не вставая с колен,
повернулся в темноту сцены. Облако света уже сформировало флаг.
– Внимание, – шепнула Ванда. Сквозь бесплотный мираж шел Император.
На мгновение Дач ощутил разочарование. Грей не казался человеком,
вторые сутки подвергающемуся психоломке. Такой же как на картинах и в
Ти–Ви передачах. Плотный, пожилой, лишь одетый сейчас не в эндорийскую
тунику, а в шорты и короткую рубашку по моде Таури.
Он мог быть кем угодно – но не безумцем.
Грей опустился на колено перед Микеле–Микеле. Красно–голубой флаг
бился за его спиной.
– Не перед человеком преклоняюсь, перед Империей, – неожиданно хрипло
сказал Микеле–Микеле. У него словно было два голоса – для пения, и для
разговора.
– Не Империя преклоняется, а Император, – ответил Грей.
Они поднялись – Грей пожал руку певцу, и тот не торопливо ушел в
темноту.
Дач почувствовал возбуждение. Голос! Голос Императора изменился. В
нем отчетливо прорезался эндорийский гортанный акцент, от которого Грей
избавился столетия назад. Возрастная регрессия?
Кей взял Каховски за руку, быстро сжал пальцы. Ванда ответила
неожиданно сильным рукопожатием. Она тоже заметила – или почувствовала его
радость.
Грей вышел к трибуне, низенькой, полупрозрачной, из серого стекла.
Обвел взглядом зал, тихо произнес:
– Лучшие из лучших бойцов Империи колонизировали Таури. Я знаю, вы
здесь... мои боевые товарищи...
Он тянул слова. Едва заметно... словно заставлял себя говорить, думая
о чем–то другом.
– Сколько лет... сколько лет... Мы победили в войне, мы покорили
Галактику. Помните? Тогда жизнь пьянила...
Зал сидел тихо, зал слушал. А вот в первом ряду, где вместе с
планетарным руководством сидели придворные, возникло легкое движение.
Император уклонился от намеченной речи.
Дач и Каховски обменялись торжествующими взглядами.
– ...сейчас жизнь просто длится. Я чего–то ждал от этого
Преклонения... не знаю. Увидеть ваши лица, понять, что я еще не стал живым
знаменем...
Император обернулся к голографическому стягу, полощущемуся на сцене:
– Вам не надоели иллюзии? Уберите этот... фейерверк. Нельзя делать
флаг символом, сквозь который можно пройти! Ваши знамена... сто раз
подобранные в обломках звездолетов, поблекшие от излучений – где они? Вы
отметили ими границы своих садов?
Зал зашумел. Едва уловимо, растерянно.
– Таури... Сад... Рай... Прожили жизнь, и заслужили рай.
Сцена погрузилась во тьму, флаг погас. В глубине кто–то суетился,
потом двое мужчин торопливо вынесли к трибуне настоящее знамя, поставили,
прислонив. Знамя свисало вдоль древка, торжественности в нем было не
больше, чем в тряпке.
– Так, – изменившимся тоном произнес Император. – Подданные мои...
Верные сыны и дочери Империи! Я горд вступить на вашу землю – не
Императором, человеком. Жемчужина наших планет, Таури...
Он замолчал. В зале нарастал шум. Потом исчез – разом, это включились
звукоподавители.
– Мне его жалко... – прошептал Кей. – Ванда, мне его жалко!
Император стоял, облокотившись на трибуну, глядя себе под ноги.
Сказал, наверное, еще тише, чем Дач, но его голос автоматика услужливо
разнесла по всему залу:
– Трудно первые сто лет, господа. Дальше просто скучно. Заигрывать с
меклонцами и булрати, грозить пальцем остальным. Пороть планетарных
правителей... иногда...
В первом ряду медленно поднялась грузная фигура посла булрати.
Постояла секунду – кто–то привстал рядом, быстро говоря что–то чужому.
Булрати сел.
– О боги... – прошептала Ванда. – Это перебор...
Кей быстро посмотрел на Томми. Парень улыбался. Его явно забавляло
происходящее.
– Я преклоняюсь перед вами, – Грей вышел из–за трибуны. Полуприсел,
разводя руками. Это походило на кокетливый книксен, но уж никак не на
положенное «преклонение ниц». – Вы сумели слиться со своими деревьями.
Грей развернулся и неторопливо пошел в темноту.
Зал молчал. Никакие звукоподавители не требовались, это была
подлинная немая сцена.
– Пойдемте? – Томми тронул Кея за плечо.
– Пошли, – Дач протянул Каховски руку. – Полковник, выбираемся...
Ванда тяжело поднялась из кресла. В ее глазах была тоска:
– Кей, неужели через сотню лет и я... Идемте, мальчики. Сейчас наш
мудрый президент начнет извиняться за Императора и призывать всех к
покаянию.
Они еще не успели вызвать лифт, когда из зала донеслось:
– Господа! Император Грей погружен в раздумья о судьбе Империи. И
упрек его справедлив. Вспомните...
Двери лифта отсекли звук. Кей спросил:
– Когда должен быть пик?
– Завтра, во время шествия. Дьявол, я сама испугана результатом.
– Вы прекрасно поработали, полковник.
Каховски покачала головой:
– Нет, что–то не так. Слишком быстрая реакция. Слишком быстрая.
В вестибюле, где огромные портреты таурийских актеров были на время
декорированы имперскими флагами, уже толпились люди. Те, кто подобно
Каховски не считал нужным слушать президента, те, кто почувствовал.
Женщины в ярких накидках, мужчины в строгих, официальных шортах и
футболках. Кто–то направился к Ванде – она на ходу покачала головой.
– Быстрее, Кей.
Сквозь пение климатизатора, мерцание температурного барьера они
выбежали из театра. Уютная площадь – сейчас слишком маленькая для
собравшихся таурийцев, тех, кто не смог попасть в театр, но постарался
быть ближе к Императору. Люди смотрели вверх, на изображение Президента.
Тот вещал:
– ...да, не привыкли мы к упрекам. Как сказал Император о знаменах
наших...
– Вонючий некрофил... – прошипела Каховски, прокладывая дорогу в
толпе. Кей, держа Томми за руку, едва поспевал за ней. – Тебе ли говорить
о чести...
Наконец они выбрались в ближайший переулок. Не сговариваясь
обернулись.
Три серебристые точки, зависшие над городом, снижались к театру. Им
навстречу уже поднимался императорский челнок – сорок тонн комфорта,
закутанных в броню и силовые поля.
– Только посмей... – прошептала Ванда.
Челнок стрелой пошел в небо. Истребители, остановившись, секунду
висели над театром. Потом рванулись следом.
– «Синяя птица», многоцелевой космоатмосферник, – не то с гордостью,
не то с завистью сказала Каховски. – Такие бы двести лет назад...
– Чего вы боялись, полковник? – спросил Кей.
– Точечного удара, – рассеянно ответила Ванда. – Император мог
решиться на устранение свидетелей. Но он, похоже, не понимает, чего
наговорил.
– Там же Рашель, в театре!
– Не было времени ее вытаскивать... Все обошлось, Кей.
– Она могла погибнуть!
– Дач, ты жесток, лишь пока речь идет о незнакомых тебе людях. Это
смешно.
– Полковник, так нельзя!
– Только так и можно, Кей. Где ты оставил флаер?
