Глава 4
Вечером по селению прокатилась короткая волна сборов. Охотники
разделились на три отряда – самый большой, из наилучших, ш„л вместе с
Бойшей искать ноч„вку диатритов. Второй, куда меньше, должен был
натаскать за ночь воды из Великой. Третий, где заправлял мастер Стакн,
ладил устроить в самом селении большое вместилище для воды. Гончарной
глины можно и дн„м между домами накопать, а вот за лозняком, хочешь –
не хочешь, надо в рощу идти.
Бабы выли над изувеченным телом Чалоха. Его принесли в селение,
едва начало смеркаться, и стало ясно, что враги убрались от стен на
безопасное расстояние. А ещ„ четыре человека так и сгинули. Вышли
утром по делам – и пропали. Теперь только диатримы и могут рассказать
об их судьбе. Матхи выкроил минуту среди беспокойств тяжкого дня,
спросил своих помощников из числа л„гких духов, но ответа толком не
получил. Хотя главное понял и велел принести обереги ушедших в свою
землянку, где хранятся фигурки предков погибших неведомой смертью. Вот
и все похороны. Поневоле Чалоху позавидуешь – над ним хоть поплакать
можно.
Таши и Тейко попали в большой отряд.
Провожаемые молчаливыми женщинами, вышли за ворота. Впереди лежала
ночная степь, знакомые, привычные места, где знаешь каждую балочку и
каждый овражек. Где искать диатритов, подсказали шаман с Ромаром.
Матхи долго гремел бубном, прыгал и завывал, вызывая предков; безрукий
перебрасывал пальцами ног гадальные амулеты. Оказалось, что карлики
ушли примерно на день пути. Для их птиц – совсем немного.
– Пошевеливайтесь! – торопил своих Бойша. – Нам бы затемно до их
становища дошагать, светлый день переждать, а ночью–то и ударить!
Шагали, растянувшись длинной колонной. Всего вождь в„л с собой
почти три сотни опытных воинов. Никогда ещ„ люди не хаживали в такие
походы. Согнутых отбивали на крутоярах Великой; а о войне с трупоедами
уже почти забыли – как там было да что.
Если карлики и оставили ночную стражу на дальних подходах, себя
она никак не оказала. Да и что она могла? Диатрима ночью беспомощна. А
карлики, хоть и жилисты – но в малолюдстве не бойцы. Ни обогнать не
могла войско Бойши их весть, ни хотя бы сравняться с ним.
Ночь выдалась на диво. Звездная, прохладная, идти легко, одно
удовольствие. На плече у Таши видел боевой лук Туны (эх, погиб
богатырь! а ведь такой смог бы голыми руками и диатриму заломать...)
Оставили позади круг полей, иные угодья. Шли по четкому следу орды
– впереди воинства Бойша пустил лучших следопытов, да и не прятались
карлики, чувствуя свою силу. Шли молча – ни шепотков, ни пересудов.
Все понимали, насколько страшен враг. Слова Ромара о том, что боевые
птицы, даже ничего не видя, начнут клевать всех вокруг себя, не
вылезали из голов.
Про Таши и Унику уже никто не вспоминал.
Ночь катилась им вслед темной волной. И, словно толкаемые
десятками и сотнями ног, поворачивались звезды. Луна проглянула было и
спряталась – видно, помогли предки, вовремя пригнали облаков. Хотя
карлики, в отличие от своих птиц, так и так видят в темноте лучше
кошек, не зря ж они большеглазым лесным убийцам сродни.
Шли давно знакомой дорогой к низовому селению, где заправлял
Туран. Оскорбл„нный старшина сразу же после суда уш„л с немногими
спутниками домой, и оставалось только гадать – достигли они частокола
или достались на обед диатримам.
Таши в дозор не посылали. Эта честь досталась Тейко; и среди тьмы
передовые родового ополчения внезапно услыхали сдавленный, срывающийся
полукрик–полухрип.
Тейко молча вскинул лук, готовый стрелять на звук, но вовремя
понял, что кричит бегущий в ночи человек.
– Это я, я... Лихор!..
Бегун был весь покрыт кровью. Из плеча вырван целый кусок мяса.
Как он с такой раной ухитрился еще и бежать – никто не мог понять. Он
бежал и плакал. Плакал и бежал.
Воины столпились кругом парня. Кто–то из сведущих в знахарстве
занялся повязкой. Послали за Бойшей. А Таши почувствовал, как внезапно
стало холодно внутри. Надвигалась небывалая беда, какой не знал еще
род.
И Лихор рассказал.
Оказалось, не в одном месте перешли Великую карлики–диатриты. И
очень быстро нашли низовое селение...
Беда свалилась ярким полуднем, когда не опасаешься никакого
чужеродного колдовства. Лениво паслись отары. Лениво дремали пастухи.
И широко раскрыты были ворота в городьбе. Плахи отодвинуты – кого
бояться? Страшные диатримы оставались где–то там, далеко; никто не мог
и помыслить, что они пожалуют сюда.
Туран едва вернулся с судилища. Пришел мрачный, злой, что не по
евонному вышло. Нарычал на всех, надавал затрещин да оплеух. Разогнал
народ по работам – сорвал сердце. Почему дров для общинных очагов не
припасли к его, Турана, возвращению? Здесь вам перелесков нет, не на
севере живем, о дровах особая забота должна быть. Почему воды мало,
почему раскрошившееся в частоколе бревно не заменили, хотя он уж
мозоли на языке нат„р, почему столько здоровенных мужиков глаза
проглядывает, в степь пялится, от работы отлынивает – дескать, мы на
страже? Почему?.. почему?.. почему?..
Оно и понятно – старшина разгневанный всегда найдет к чему
прицепиться.
И началось. Всех взбудоражил Туран, всем хвосты накрутил, всех
покоя лишил. На входе в городьбу остался один увечный Мамур.
Диатримы налетели, когда народ только–только разбредался по
работам. Может статься, и больше бы уцелело, если бы подальше отойти
успели: схоронились бы по кустам, по зарослям кизила, куда и диатрима
не полезет. Так ведь нет – в самые заполошный момент диатриты
застигли.
Когда раздалось многоголосое злобное клекотанье, никто сперва и не
поверил. Вс„ казалось – далеко где–то беда ходит, нас стороной минует,
не застигнет. Ан, не обошла.
Карлики загодя развернулись широко и пошли на людей как серп на
колосья. Выследили, верно, улучили момент – и ударили. Может,
подвернись им отара первой – и успел бы люд спастись, а так...
С отчаянным криком бросились врассыпную женщины, которых Туран
погнал за водой. Диатримы ринулись следом за убегавшими – для них это,
верно, первая радость. Живой серп налетел, срезал, растоптал и
расклевал бьющиеся живые тела. А карлики не дали своим птицам увлечься
пожиранием добычи. Видя, как мечутся жертвы, с визгами и завываниями,
гнали диатриты боевых птиц прямо к городьбе.
Всполошно заорал колченогий Мамур, замахал руками; а поблизости
никого из людей–то и нету. Одна орущая детвора. Стал сам дубовые плахи
задвигать – да не успел. Одну только и смог, пока диатричий клюв ему
голову напрочь не сн„с. Птица легко перемахнула ничтожную преграду и
ворвалась в селение.
Карлики умело и быстро отрезали людей от городьбы. Часть занялась
истреблением окруж„нных, часть – рванула в селение. Возле домов, в
тесноте завязались последние отчаянные схватки. Кого–то из карликов
случившимся подросткам удалось сбить на землю, только легче от этого
не становилось – лишившись наездника, диатримы продолжали метаться,
клюя всех, кто подворачивался. То ли сами рассвирепев, то ли
доведенные до исступления диатритами, птицы уже не пожирали двуногую
добычу, а убивали, убивали и убивали, дурея от льющейся крови.
Спасения не было нигде. Ни в поле, ни в селении, ни в домах. Даже
туда впихивались диатримы, склевывая детишек, словно вороны червяков.
Не щадили никого. Ни дряхлого старика на лежанке, ни крошечного
младенца в люльке. В про„м всовывалась страшная голова, обитатели
начинали метаться – и птицы, даже полуослепнув в темноте, безошибочно
били клювами. То ли на звук, но ли на движение...
Селение в один миг заполнилось телами. Матери, напрасно пытавшиеся
закрыть собой детей; дети, не успевшие добежать до спасительных, как
им казалось, ухоронок; старики, перед смертью увидавшие гибель всего
своего потомства на несколько колен...
Сам Туран в эти минуты случился возле обрыва, где работали
древорубы. Взбрело в голову пойти напомнить людям, чтобы как следует
древесину отбирали. А то ведь на оголившемся дне выступило немало
топляка, от которого не огонь, а один дым происходит. Как будто люди
сами не знают, что в очаг бросать. Когда поднялась тревога, вокруг
старшины сжался плотный клубок людей. Сказалась давняя выучка –
сбиваться в кучу, ежели случилось нежданное. И люди кинулись за
помощью к старшине.
Туран понял вс„ в первый же миг. Словно с высоты открылось ему
селение, в которое, как ножик с горло овцы, входил поток атакующих. И
почудилось: если сделать что–то небывалое, совершить одно могучее
усилие, ещ„ можно успеть вернуть людей к воротам, к оружию. Спасти
если не себя самого, то хотя бы сво„ имя.
Когда–то Туран был крепок, хотя последние годы брал не силой,
которой очень поубавилось, а суровостью нрава. Но тут, забыв о
возрасте, ухватил за комель бревно и с этою дубиной ринулся навстречу
хищному потоку, хотя уже видел, что безнад„жно опоздал. Остальных
мужчин не надо было понукать. Похватав кто что мог, они сгрудились
кругом Турана.
Со страшного замаха бревно описало дугу, приложив по шее самой
спорой из диатрим. Кто–то с колом в руках кинулся птице под ноги, метя
просадить живот. Ещ„ два бревна хряснули покачнувшуюся птицу, и
диатрима повалилась на бок, д„ргаясь и ударяя страшными лапами. Следом
сбили вторую птицу, и третью... Вот только за каждую из них платили
чуть не десяток собственных жизней.
– Осилим! – ревел Туран, понимая, что ничего он не осилит и
оста„тся лишь умереть, пробиваясь к очагам и смешивая свою кровь с
вражеской. И ещ„ надо в других селениях сполох поднять. Для того
должна быть у старейшины заговор„нная ракушка, что заставляет кричать
Джуджи. Так ведь сам только что снял е„ с шеи, собираясь по дрова...
Краем глаза Туран заметил Лихора. Петляя как заяц, тот сумел целым
добежать к сражающимся, подхватил выпавшую из м„ртвой руки жердь, стал
в строй... Что ему в этом строю делать? А вот до верхнего селения
добежать только он и сможет.
– Лихор! – рявкнул Туран. – Беги в большое село, Бойшу подымай!
На мгновение Лихор растерялся. Каково это – своих бросить, да и
как бежать, если диатримы всюду кругами ходят?
– С обрыва прыгай! – крикнул знакомый голос, и Лихор, не колеблясь
больше, сиганул вниз, на иссохшее дно и побежал, не думая, что впереди
путь, который обычно люди проходят за четыре дня.
Старался бежать по песчаной полосе, под защитой обрыва; к тому же
дальше начинались наносы ила, местами ещ„ вязкого. В какой–то момент
над обрывом появилась гарцующая птица. Снизу она казалась особенно
огромной, самый ее вид заставлял сжаться в комок и умереть от страха,
но Лихор только ускорил бег, стремясь скорее миновать эту часть пути.
Карлик наверху злобно визгнул и метнул тонкое копь„. Верно метнул, в
упор, Лихор едва успел уклониться и, не задержав бега, помчал дальше.
Карлик плевал вслед, но диатриму на склон не погнал, понимая, что та
лишь ноги на валунах переломает.
Второй раз Лихор встретился с диатритами сразу после захода
солнца. Он уже давно поднялся на обрыв и бежал по открытому месту,
надеясь, что так далеко карлики не забрались. На сей раз ему повезло
меньше – хотя, можно, сказать, что повезло вновь. Встретиться с
диатримами и остаться в живых – великое везение. Карлики заметили его,
и, поскольку полный мрак еще не наступил, один из всадников погнал
боевую птицу вдогон. Она настигла бегуна, но клюв скользнул по плечу,
раздирая плоть; Лихор кубарем полетел наземь, откатившись – верно, по
наитию – в какую–то ямину. Пока карлик разворачивал птицу, парень, не
чувствуя боли, вскочил на ноги и рванул, шарахаясь из стороны в
сторону, а диатрима, не видя толком добычи, побежала неохотно и
злобный коротышка, который вс„ отлично различал, не сумел заставить е„
гнаться во весь мах.
Лихор бежал до тех пор покуда, полумертвый от усталости и потери
крови, не нарвался на передовых родового ополчения.
