6
В шестнадцать часов по универсальному времени обещанный Кротасом
канал прямого безынерционного сообщения со Станцией не появился. Связи
тоже не было, все диапазоны, как и прежде, были сплошь забиты помехами.
Вечером Сташевский велел подъехать к кораблю поближе и остановиться
невдалеке от двойного ряда часто натыканных «грибов». Невидимая
отталкивающая стена все еще была на месте, делать было нечего, оставалось
только ждать ночи, когда можно будет установить связь.
Багровое светило наполовину влезло в зыбкий горизонт, заливая долину,
Город, корабль, туманный воздух струями алых радуг. В мире ненадолго
воцарился рубиновый цвет, перечеркнутый тенями скал и корабля. Потом Тина
как–то одним движением ухнула вниз, и наступила вишневая, быстро
сгущающаяся мгла.
Грехов развернул танк кормой к парящему звездолету и тихонько
подъехал задним ходом вплотную к прозрачной силовой стене, но
перестарался: танк слова развернуло, и он пятился уже вверх по склону
воронки.
– Не играйся, – проворчал Сташевский, включая приемник. Связь
отыскалась почти сразу, как только танк выехал на открытое пространство.
– «Мастифф», почему не отвечаете? «Мастифф», почему не отвечаете? –
послышался в кабинете голос Полины, и в видеоме появилось ее милое, чуть
осунувшееся лицо. Увидев их, она только глубоко вздохнула, нашла глазами
Грехова и, глядя на него, сказала:
– Почему молчите, Габриэль?
– Все нормально, мышка, – сказал Сташевский. – Давай нам начальство.
Полина уступила место смуглому горбоносому человеку с близко
посаженными ярко–желтыми глазами. Сташевский и Молчанов почтительно
склонили головы, Грехов с некоторым запозданием сделал то же. Это был
Банглин, председатель Комиссии по контактам.
– Корабль все еще молчит? – быстро спросил он, ощупав каждого
пристальным взглядом.
– Молчит, – ответил Сташевский. – Пройти к нему не можем...
– Знаю. Как ведут себя паутины?
– Сопровождают каждый наш шаг. Но защитное поле помогает, хотя и не в
полной мере. Любопытники более опасны, но и встречи с ними более редки.
– А серые призраки?
– Призраки контакта с нами не имели... хотя в этом я и не уверен.
– То есть? Как вас понимать?
– При переходе через Город мы встретились с любопытником и... в
общем, мне показалось, что из Города нас вынес серый призрак. То есть не
нас одних, конечно, а весь танк.
– Это весьма любопытно, – оживился Банглин. – А не мог автомат
записать эту информацию на машинный инфор?
– Не знаю, не задумывался. Инфор мы отослали с зондом.
Банглин потускнел.
– Ах, да... Дело в том, что зонд не вернулся...
Грехов переглянулся с Диего. Наступила короткая тишина.
– Такие–то вот дела... – Банглин поморщился и продолжал: – Ваше
пребывание на поверхности считаю нецелесообразным. Эксперимент с
«вырезанием» корабля временно откладывается. Готовьтесь, через полчаса мы
включим подъемник и опустим по каналу десантолет. Все понятно?
– Как будто все...
Банглин внимательно посмотрел на Сташевского, кивнул.
– Хорошо. Ждем вас здесь, до встречи.
Видеом опустел.
– Давай, – скомандовал Сташевский, но Грехов уже и без него включил
моторы, и танк запрыгал по каменным волнам. Башня корабля приблизилась.
Столб направленного излучения появился точно через полчаса, заметный
как дрожащий поток раскаленного воздуха, искажающий очертания Города.
Столб колебался, не стоял на месте, танцевал. То ли его сбивало общее поле
планеты, то ли было трудно поддерживать фокусировку луча на таком
расстоянии... Гравиподъемник на Тартаре использовали впервые, и Грехов с
тревогой подумал, что никто не знает, какой реакции следует ждать при этом
от неведомых обитателей планеты.
Первым на отдаленный низкий гул, последовавший за установлением
силового тоннеля, обратил внимание Молчанов. Он коснулся плеча
Сташевского, тот предостерегающе поднял руку, и в этот момент произошло
непонятное: слой почвы, в которую упирался силовой луч подъемника, вдруг с
оглушительным грохотом лопнул, края разлома задрались вверх, и из–под
почвы ударила в зенит черная струя. Грехов, спохватившись, помигал
прожектором, закричал в микрофон: назад! – но было уже поздно. В вышине
загоралась желтая звезда – лазерный прожектор десантолета: со Станции
начали спуск.
Новая волна грохота: еще одна струя взметнулась ввысь и достигла
десантолета. В том месте что–то ослепительно вспыхнуло, и десантолет стал
валиться на Город, оставляя за собой трассу гаснущих желтых огоньков.
Через несколько секунд донеслось долгое раскатистое рычание.
– Черное извержение! – прошептал Диего.
Они уже неслись на полной скорости, так что за кормой вздулась полоса
пыли. А из странного разлома вдруг плюнула еще одна струя, вздымаясь на
неведомую высоту. На Станции догадались выключить канал подъемника, и
растущий столб оборвался, стал падать с неба исполинскими черными
брызгами, одна из которых, размером с гору, чудом миновала танк.
Паутин объявилось чрезвычайно много. Они суетились в воздухе, не
замечая танка, но Грехову наблюдать за происходящим было совершенно
некогда, и он не увидел, чем закончилось жуткое в своей мощи и
непонятности явление.
Танк с ходу углубился в первую попавшуюся «улицу» Города, уходящую
черной рекой в глубь призрачного, насыщенного голубоватым туманом свечения
массива. Здесь тоже роились паутины. Большинство их проносилось к месту
падения десантолета, остальные выстраивались в одну громадную сеть,
накрывающую Город сверху. Почему–то взгляд Города переносить стало легче,
а может, просто не было времени на анализ своих ощущений. Во всяком случае
мозг справлялся с влиянием постороннего психотронного излучения. Приемник
перестал греметь, и в шелестящей тишине они вдруг услышали... плач
ребенка! Это было странно и чудовищно! Откуда в Городе мог оказаться
ребенок?!
Сташевский переключил диапазоны и присвистнул. Плач, вернее,
тоненькое тоскливое завывание царило на всех несущих волнах. Более того,
плач слышался со всех сторон, брать пеленг было бессмысленно.
Они так и не разобрались, что это было: эхо передачи со Станции,
фокус необычной помехи или еще что–то... Крупная вибрация потрясла вдруг
Город. Откуда–то снизу, из таинственных его глубин, послышалось низкое
мощное гудение. Сразу в нескольких местах раздались гулкие удары –
взрывались паутины!
Грехов взглянул на пульт и ужаснулся. В пространстве происходило
светопреставление! Приборы показывали безумную пляску силовых полей,
невероятную плотность излучений! Давление за бортом то падало до нуля, то
поднималось до невообразимых величин! Температура менялась ежесекундно!..
Но на все это ему было наплевать, главным было то, что в центре
пульта смотрел на него зловещий рубиновый глаз: защита реактора давала
сбои, поле не держало, пульсировало, что–то его расщепляло, и
растерявшийся автомат быстро–быстро переключал генераторы с основного на
дублирующий.
Сташевский оценил опасность быстрее Грехова.
– Из танка, быстро! – гаркнул он и одним движением выбросил Молчанова
из кресла.
– Зачем?! – изумился тот.
Грехов притормозил. Диего Вирт молча подтолкнул растерявшегося
коммуникатора к выходу и махнул на прощание рукой. Он все и всегда понимал
сразу и не требовал объяснений.
«Дружище, пришла и твоя очередь действовать самостоятельно..." –
обожгла Грехова мгновенная мысль.
Танк мчался над струящейся чернотой «улицы», под ним грохотало и
гудело, и впереди уже показались редкие клубы дыма: где–то догорал
разбившийся десантолет. Две блестящие фигуры вскоре исчезли за поворотом.
Сташевский пытался что–то сделать с настройкой защиты, но рубиновый
глаз пылал неудержимо, до взрыва оставались, может быть, какие–то
мгновения, и Грехов все увеличивал скорость, словно пытаясь убежать от
самого себя, от своих мыслей и страха.
На одной из «улиц», пересекавших их дорогу, догорали остатки
разбитого десантного шлюпа, они проскочили мимо, но Сташевский крикнул:
«Стой!" – и Грехов остановил танк.
– Беги!
– Нет!
– Да беги же!..
Сташевский вдруг схватил Грехова за плечо, сжал его до боли.
– Я прошу тебя, Габриэль, – почти беззвучно сказал он. Никогда
Грехову не забыть его лица, когда он говорил свое: «Я прошу тебя,
Габриэль...»
Внутри у Грехова словно что–то сломалось. Он не помнил, как выбирался
из кабины, а когда оглянулся, танк был уже далеко. Наконец скрылся за
поворотом, а Грехов все смотрел ему вслед сквозь набегающие будто от злого
ветра слезы. Странно, что паутины не обратили внимания на столь удобную
для них цель: асс забыл включить генератор защитного поля, горб которого
весомой тяжестью давил спину. Он только смотрел и считал вслух секунды. А
потом ослепительный свет вспыхнул над Городом и выжег все тени жарким
дыханием ядерного ада.
– Святослав!.. – прошептал Грехов похолодевшими губами. –
Святослав...
А Город сотрясался, вибрировал, стонал, качались полупрозрачные стены
«зданий», растрескиваясь под аккомпанемент сатанинского грохота и
скрежета, низкий гул взрыва расползался ущельями улиц, свистящими вихрями
пролетали над Городом паутины. Пурпурный грибообразный смерч возносился к
небу. Яркий, веселый и страшный смерч...
Грехов сделал шаг, и в это время из стаи паутин над головой выпал
серый призрак, устремился к нему. На один миг необычайная глубина
раскрылась перед Греховым. Словно распахнулись врата в иной мир, в
совершенно чуждый ему мир иной гармонии... Вселенная качнулась и
закружилась вокруг него... Последнее, что он почувствовал в преддверии
забвения, – усиленный взгляд. Потом был короткий полет, мелькнул и остался
в стороне Город, приблизились скалы и его бережно опустили на рыжую почву.
Призрак взмыл вверх и исчез, а от скалы вдруг отделился металлический
гигант и направился к нему. Робот–охранитель.
– Диего... – прошептал Грехов, борясь с рыданием. – Святослава...
нет...
– Диего Вирт ушел в Город, – отозвался голос Молчанова. – За вами...
так он сказал... Безумству храбрых поем мы песню... Герои... Гибнем, как
мухи в паутине... К чему?.. А потом нас начинают спасать серые призраки...
Но Грехов уже не слушал Молчанова. Он смотрел на Город. Ждал. Он
знал, что, если Диего не вернется через час, два, он пойдет за ним точно
так же...
Над Городом вставало алое сияние, перечеркнутое черным дымным
столбом. Странную белую метель гнал ветер из Города, пока Грехов не понял,
что это летят паутины.
– Надо найти убежище, – пробормотал Молчанов. – Здесь стоять
небезопасно...
– Тогда Диего нас может не найти, – ответил безжизненным голосом
Габриэль и вдруг почувствовал, что над ним смыкается тьма. Как сквозь
толстый слой ваты донесся чей–то знакомый голос:
– Габриэль!
– Диего, – прошептал Грехов. – Вернулся!..
