їцарь, Царевич, Король, Королевич... - Ю.Буркин - Книжная Полка

Глава пятая, в которой на сцене появляется вещий
мужичек.

Потирая руки от удовольствия, Кащей прошептал заклинание, взмахнул руками, плюхнулся в возникшее позади него кресло–качалку и принялся ждать. Как выглядит конец света, он представлял смутно, но в том, что зрелище предстоит достойное – уверен был.

Минуты шли, а материя мира почему–то все не расползалась по швам, не налетал разноцветный электрический смерч, сметающий с земли города и страны, не накатывала невесть откуда взявшаяся чер ная и густая волна небытия...

Улыбочка на челе Кащея поблекла, его раскачивания в кресле взад и вперед становились все более нервными и яростными, пока, наконец, качнувшись особенно круто, он не перекувыркнулся вверх тормашками, опрокинувшись вместе с креслом на пол.

Бормоча проклятья и ругательства, он вскочил на ноги и при нялся расхаживать от стены к стене библиотеки. Так и не дождавшись исчезновения ВСЕГО, он внезапно остановился и ясно произнес в пыльной тишине:

– Как же так?!

И тут же ответил себе сам:

– Их вернули! Их вернули ДЗР–овцы, кто же еще мог это сде лать?! Смолянин и Кубатай – только они, проклятые, по острову шас тают! Шастают, да супротив меня козни вершат.

А если даже и не они помешали, то только через них можно вы яснить, кто это сделал. Выяснить и пресечь. Но как их найти?!

Покопавшись в широких карманах кафтана, Кащей выудил оттуда зеркальце наподобие того, что у Марьи–искуссницы имелось, и вскри чал:

– Свет мой, зеркальце, скажи...

Или лучше покажи

(Без кокетства и утайки)

Смолянинку с Кубатайкой.

Зеркальце затуманилось, пошло рябью... и потухло. Кащей ре шил, что такой неверный итог его стараний связан с неудачной фор мулировкой приказа: то ли зеркальце не умеет работать «без кокетс тва и утайки», то ли оно не реагирует на уменьшительно–ласкатель ные формы имен искомых басурманов. Кащей поднапрягся и выпалил другое четверостишие:

– Волю выполни мою,

А иначе – разобью:

Покажи мне Смолянина

С Кубатаем–осетином!

Зеркальце вновь честно попыталось выполнить его приказ, зату манилось, пошло рябью... и погасло опять.

– Проклятье! – простонал Кащей и тут только вспомнил, что сам же в целях конспирации наложил на все волшебные зеркала острова необратимое заклятье.

Шмякнув в сердцах бесполезную стекляшку об пол, так, что только острые брызги рассыпались в стороны, Кащей сплюнул и проце дил сквозь зубы:

– Все равно найду.

... В княжецких палатах царило уныние. Расхворалась племянни ца Владимирова да жена Добрыни Никитича – Забава Путятишна. Что за хворь окаянная напала на нее, никто сказать не мог – ни лекари, ни бояны, ни даже Гакон – толстый бестолковый поп, на смену Гапону пришедший. Ясно было и неспециалисту, что скрутило ее знакомое уже царскому двору НЕСМЕЯНСТВО, да в острейшей форме. Третью уж неделю лежмя лежала Забава на перинах пуховых, приговаривая лишь:

– Тошно мне... Ох, тошно!..

Владимир с ног сбился.

Тут–то и появился в палатах его гость незванный, однако дол гожданный – лохматый да бородатый мужик в лаптях. Пав пред князем на колени, вскричал мужик:

– Я – Гришка Распутин – святой старец! Лучшая водка моим име нем прозвана, да песенка заморская про меня сложена! Дозволь, Красно Солнышко, племяшку твою осмотреть да излечить по возможнос ти!

– Чего ж не дозволить, валяй, – согласился Владимир. – Однако признайся, прохиндей, откуда о хвори–то ее ведаешь?

– Да как не ведать, княже?! Вся Земля Русская стонет от вести сей горестной!

– Серьезно? Лестно мне это, лестно... Ну ладно, дерзни. Коли излечишь Забаву, богато, Гриша, одарен будешь. А уж коль не изле чишь, не обессудь, головы лишишься...

– По рукам! – согласился Григорий. – Давай–ка, княже, поско рее сведи меня к ней, а то, не ровен час, отдаст она, сердешная, Богу душу, меня не дождавшись...

– Типун тебе на язык, Григорий! – всполошился князь и заторо пился было, но тут же и осекся: – не получится быстро. Забава–то с Добрыней на той половине царства живет, что я Емеле с Несмеянушкой на свадьбу презентовал... Покаместь в отделе режима паспорт загра ничный оформят, пока таможню пройдем...

– Развел ты, княже, бюрократию, – нахмурился Григорий. – Пом рет Забава, то–то урок тебе будет.

Побледнел Владимир от слов эдаких, поежился... Махнул рукой, мол, «была–не была..." и молвил:

– Айда, без документов попробуем.

... – Стой, кто идет! – пронесся над границей зычный окрик богатырский.

– Кто, кто! – проворчал Владимир. – Дед Пихто! Князь это!

– А по мне – хоть князь, хоть грязь, а в чужой овин – не лазь, – презрительно объявил пограничник.

– Видал?! – беспомощно глянул Владимир на Григория. – Я нонче – аки король заморский, Лиром именуемый! – Затем вновь обернулся к богатырю, напустил на чело грозности и заорал:

– Да ты че, Илюха! Как же этот овин – мне чужой?! Земля–то сия – Русь, а я – князь русский!

Богатырь покачал головой:

– Э, нет. Руси–то две теперича. Та что у тебя – Русь Влади мирская. А тута – Русь Емелина, сюда пускать не велено...

Григорий отстранил князя рукой, выступил вперед и вдруг гарк нул, да так, что испуганно присел и поджал уши конь под Ильей Му ромцем:

– Оборзели?!!

Илья оторопело уставился на него. Григорий набрал в легкие побольше воздуха и, выпучив глаза, рявкнул еще:

– Над князем куражиться?!! У последней черты, можно сказать, стоим! Разменяли Русь, мать вашу!!!

Ноги у богатырского коня окончательно подкосились, и он тяже ло плюхнулся наземь.

– Да ладно, брось орать–то, – примирительно заговорил вынуж денно спешившийся Илья. – Чего надо–то?

Однако Григорий раздухарился и, видать, в сердцах о цели сво его прибытия запамятовал:

– Чего надо?! – продолжал он грозно кричать. – А если даже и ничего, тогда что?!!

Илья призадумался, но промолчал. Тут вовремя встрял Владимир. Опосля гришкиного рыка голос его казался тоненьким и слабеньким, хотя и кричал он, пытаясь попась тому в тон:

– Лечить Забаву будем, или как?!

Илья глянул на него, презрительно поморщился, но тут князя подхватил Григорий:

– ИЛИ КАК?!! – рявкнул он с присвистом.

Илья почесал шлем.

– Вот это да, – сказал он, – вот это я понимаю. Глас народа. Проходите, чего уж там. Или мы – нехристи какие, не понимаем?.. Дело–то семейное...

Григорий и Владимир чинно проследовали через границу. Князь с уважением поглядывал на своего спутника.

...Обезумевший от горя Добрыня сидел перед постелью жены, время от времени роняя на дубовый пол скупую мужскую слезу.

Войдя в покои, Владимир остановился в нерешительности. Григо рий же протопал прямо к постели и приказал безаппеляционно:

– Очистить помещение!

– Ты кто таков? – подпрыгнул от неожиданности Добрыня.

– Лекарь это, Добрынюшка, лекарь, – успокоил его Владимир. Из народа человек. Святой, ежели не врет. Обещался зазнобу твою на ноги поставить.

– Пущай ставит, ежели обещался, – согласился Добрыня. – А не поставит, пусть на себя пеняет.

– Очистить помещение, – неприятным голосом повторил Григорий. – И ты, князь, тоже, между прочим, выйди, а то, не ровен час, на тебя хворь перекинется.

– Пошли, пошли, Добрынюшка, – заторопился князь и потянул бо гатыря за рукав.

– Да как же я жену свою... в спальне... с мужчиной... – начал Добрыня неуверенно, но Владимир тут же инициативу перехватил:

– Да ведь старец он уже, Добрыня. Святой, тем более. А меди цина, брат, дело темное, разумению нашему не подлежит...

Наконец, князь выволок богатыря из комнаты, и Григорий с За бавой остались наедине. Григорий откашлялся и произнес в подраги вающую от рыданий спину:

– Ну, сказывай, красна девица, что у твоей болезни за симпто мы?

Забава прекратила рыдать, обернулась, села на кровати, поджав под себя ноги, утерла слезы, улыбнулась во весь рот и ответила:

– А ты – страшненький, дядька. Лохматенький. Я страшненьких люблю. – И она озорно подмигнула. – Вот и Тугарин у меня был – та кая страхолюдина, глянешь, дух захватывает. А я его люби–и–ла, – вновь принялась она размазывать по щекам слезы. – Страшный, зеле ный, чашуйчатый, – шмыгая носом, продолжала Забава мечтательно. – Не то что этот, – презрительно кивнула она на дверь. – Розовый, гладкий, словно девка красная, аж потрогать противно! Еще и Добры ней кличут... добрый, значит. Бр–р! А Тугарин – злой был! Реши тельный! Настоящий мужчина. Ты, дядька, тоже злой, по глазам вижу, – заметила она, вглядываясь в дремучие распутинские космы. – Тоже, видать, решительный... Ну, иди ко мне, волосатенький, – протянула она к нему руки обольстительно, – иди, развей мои печали!

– Изыди, Сатана! – вскричал Григорий, отскочив к противопо ложной стене, – руки прочь, бесстыжая!

– Ругается! – умилилась Забава и ринулась за ним.

Распутин опрометью кинулся в двери и, захлопнув их перед са мым Забавиным носом, подпер их собственной спиной.

С минуту за его спиной раздавались удары и толчки, потом все стихло, а затем в отдаление вновь послышалось девечье хныкание. Григорий расслабился.

– Ну что?! – обступили его с обеих сторон Добрыня и Владимир.

– Жить будет, – объявил старец авторитетно. – Случай однако сложный. Сглазили девку.

Владимир охнул, а Добрыня возопил:

– Кто?! Кто сглазил?! Скажи только, из–под земли достану!!!

Вот тут–то и выложил Григорий то, ради чего ко двору Владими рову прибыл, ради чего и весь спектакль с лечением Забавы затеял:

– Знаю, знаю я, кто это сделал. Не первый то случай на Руси могучей. Шастают по ней два басурмана – Смолянин да Кубатай, они и вершат дело черное.

– Ужель Смолянин?! Ужель Кубатай?! – поразился Добрыня. – А ведь друзьями сказывались!

– То у них, у басурманов, заведено так, – наставительно мол вил Владимир. – Молод ты еще, Добрынюшка, доверчив... И как же заклятие сие снять? – обратился князь к Григорию.

– Один только путь есть: поймать басурманов, да пыткой выпы тать. Окромя них – никто этого знать не может.

– Не верится что–то, – снова вздохнул Добрыня. – Ладно, раз беремся. Дозволь, княже, мне со товарищами на поиски пуститься?

– А чего ж, дозволяю, – покивал Владимир, польщенный тем, что просят его разрешения (чего давно уже не случалось). – И дурака с собой прихватите – надоел он мне пуще репы пареной. Все норовит доказать, что неверно я службу на Руси установил.

– Иван–дурак – очень даже не лишним нам будет, – согласился Добрыня. – У него к Кубатаю особый счетец имеется...

А князь, не слушая продолжал:

– То, говорит, надобно какой–то шаг особый – «строевой» – вы рабатывать, то Устав какой–то писать. Войско–то почти уж все раз бежалось, а он – в воеводы метит. Отправляйтесь, короче, вчетве ром. Хоть какая–то от вас польза будет.

На том и порешили.