Послесловие, в котором Холмс клянется
больше никогда не играть на скрипке, Кубатай
получает рыбу и задание, а Стас испытывает разочарование.
... – А знаете, Ватсон, – усаживаясь у камина и сняв с него
огромную шотландскую туфлю с табаком, сказал мне Холмс, – я никог
да больше не буду играть на скрипке!
– Почему? – слегка удивился я.
– Так... просто... Не нравится мне этот звук: м–м–мяу,
м–м–мяу!
– Ну и правильно, – одобрил я друга. – Честно говоря, вы и
играть–то толком не умеете.
– Знаю, – Холмс вздохнул, печально вытянул ноги к огню и по
интересовался: – Как ваш сынишка, Ватсон?
Я был поражен. Никогда, никогда Холмс не интересовался моими
личными делами! И вдруг – такая заботливость! Он даже вспомнил про
моего Джона...
– Все в порядке, – растроганный до глубины души ответил я. –
Очень, знаете ли, умненький мальчик.
– А как у него со здоровьем?
– Прекрасно!
– Умный и здоровый мальчик... – тихо произнес Холмс. – Жаль,
жаль...
– Чего вам жаль, Холмс?
– Жаль, что такой милый ребенок будет надолго лишен материнс
кой ласки. Видите ли, мой друг, Мэри Морстен вовсе не так невинна
в деле Агры, как мы полагали...
– Полно, Холмс! – перебил я его, – я уже слышал эту байку!
– Да? – Удивился Холмс. – Что–то с памятью моей стало. И нео
жиданно выстрелив в потолок, рявкнул: – Хадсон, кокаина!
Черная мышь, устраивающаяся для ночевки на камине, подскочила
от неожиданности и с любопытством уставилась на нас.
– Сэр, – срок нашего пари уже давно истек, – раздался с лест
ницы возмущенный голос старушки.
– Память, память, – почесал затылок Холмс. – Ну, кончилось,
ну и что. Принесите кокаина, жалко что ли...
Я с тревогой понял, что после наших удивительных приключений
Холмсом вновь овладевает хандра.
– Мистер Холмс, – возникнув в дверях с принадлежностями для
инъекции, произнесла Хадсон. – Там, внизу, вас ожидают пожилой
джентльмен с голубым песцом на веревочке, конопатый ирландец с од
ной ногой и китаец в форме пожарника. Вы их примите?
Холмс выпустил клуб дыма и, слегка оживившись, сказал:
– Просите, Хадсон.
... – Генерал–старший сержант Кубатай! – громко объявил На
чальник Департамента Защиты Реальности Ережеп.
– Я!
– Выйти из строя.
Кубатай сделал шаг в направлении начальника, хотя никакого
строя не было. Фраза являлась ритуальной формулой. В кабинете они
были вдвоем.
– За проявленную находчивость в спасении детей из прошлого, а
особенно – за успешную диверсию в цирке, вам присвоено очередное
звание генерал–прапорщика.
– Служу Всемирному правительству!
Ережеп вышел из–за стола и дружески пожал Кубатаю руку.
– А от себя добавлю. ДЗР–овцев много, а настоящих клоунов на
Земле явно не хватает. Не подумываете ли сменить профессию?
– Честно сказать, подумываю, – смутился Кубатай. – Этот но
мер... с рыбкой... ну, вы читали отчет... Это, знаете ли, так при
ятно, когда вам хлопают...
– Что ж, чего–то подобного я ожидал. Вот, и рыбку приготовил,
– он вынул из–за спины огромную банку консервов. – Как, генерал,
заботливый я у вас?
Пожирая рыбу глазами, Кубатай кивнул и тихо, уютно заурчал.
– Не сейчас, не сейчас! – погрозил ему пальцем Ережеп. – Экий
вы торопыга! Вначале у меня к вам предложение. У вас есть шанс
совместить оба своих призвания – клоуна и диверсанта. Вы засылае
тесь на Венеру с группой дрессированых пингвинов.
– Так у сфинксов же руки не оттуда растут, они хлопать не
смогут...
– Не о славе нужно думать, а о деле. Операция будет носить
кодовое название «Кубатай, Смолянин и Троянский пингвин». В шкурах
пингвинов будут скрываться наши самые опытные сотрудники. Так что
вам еще повезло.
– А цель этой операции какая?
– А никакой. Но повод удачный. Копию вашего отчета агенты Ве
неры, само–собой, прочитали и очень цирком заинтересовались. Что
ж, пусть на Венере наши сотрудники будут. На всякий случай.
... Шидла нас подбросил до двадцатого века. И доставил не в
тот день, когда нас Кащей украл, а на неделю позже. Как раз, когда
папа с мамой вернуться должны были. Это я так попросил, чтобы яич
ницей лишние дни не питаться.
На входе в квартиру Стас забормотал с умилением:
– Сейчас кошек покормим... уберем за ними... ты пол помоешь.
Но дверь открылась, едва он коснулся замка ключом. Мы подп
рыгнули от неожиданности.
– Зап карап ынакат бир–бир гелупек? – спросила мама, что на
древнеегипетском означает «Надеюсь, вы можете все объяснить?»
– Бир–бир, бир–бир, – подтвердил я торопливо, – а вы когда
приехали?
– Неделю назад...
Выходит, все это время они волновались, искали нас, все боль
ницы и милиции, наверное, обзвонили.
И я стал торопливо рассказывать:
– Да ты не бойся, мама, мы у Кащея были. И в Антарктиде. И с
Шерлоком Холмсом в цирк ходили...
Стас посмотрел на меня, как на идиота, и стал все «правильно»
объяснять:
– Костя мухой был, а я – президентом... С Иваном–дураком поз
накомились... Ну, вот... Мы же вернулись.
Тут раздался голос папы:
– Идите на кухню. Чтобы ужинать. Чтобы за ужином все подроб
нее рассказать. Потому что нам интересно.
Под аккомпонимент кошачьего мурлыкания (папа с мамой из Бель
гии консервированной пингвинятины привезли) мы просидели за столом
аж до полпервого ночи.
– Представляешь, мам, – размахивая вилкой, с нацепленной на
нее котлетой, вопил Стас, – я на всей Земле порядок навел! Всем
так хорошо было! Археологию сделал обязательным предметом в школе,
начиная со второго класса!
– А мы там тебе не мешали? – без особого любопытства поинте
ресовалась мама. И я внезапно сообразил, что в Вымышленном Мире
папу и маму почему–то не видел...
– Ну... в общем... – Стас вдруг покраснел и замялся. – Я...
это... – и во внезапном приступе честности покаялся: – приказал,
чтобы из Бельгии никого не выпускали.
– Чтобы нам тебя наказывать не пришлось? – спросил папа. И
Стас протестующе, хоть и неискренне, замотал головой:
– Да нет же, нет! Вы ведь всегда говорили: пока пол не домыл
до конца, или картошку не дочистил, не хвастайся. Доделай вначале!
Вот, я и решил, что вам все покажу, только когда никаких недостат
ков на Земле не будет.
Прозвучало это как–то неуверенно, и родители явно в Стасову
основательность не поверили. Папа даже сказал иронически:
– Пчелка ты трудолюбивая...
Пришлось мне за Стаса вступиться:
– Мам, пап, Стас же Кащеем стал! Если б он вас не держал на
расстоянии, точно бы превратил. Папу, например, в сервант, нет,
лучше в комод! А маму – в подсвечник! Бронзовый, старинный.
Не знаю уж с чего, вроде я так здорово Стаса отмазал, но папа
с мамой посмотрели на меня мрачно.
– А вот еще был случай, – возбужденно тараторил Стас. – Объ
явил я конкурс, на лучшую корону для себя...
– Кстати, о короне, – папа мгновенно ожил. – Мы такую древне
перуанскую корону в Антверпене видели! Она по форме напоминает
космический корабль, разбившийся при посадке!
Понятно, конечно, что такая странная корона – это вещь. Но
мне даже обидно было, что эта корона их больше занимает, чем то,
что Стас был диктатором всей Земли. Да еще – волшебником. (А ведь
он и сейчас, наверное, волшебник, – подумал я, но промолчал.) Ро
дители наши, видать, ко всему уже привыкли. И поэтому, между про
чим, ни в милиции, ни в больницы не звонили. Преспокойненько жили,
кошек пингвинятиной кормили, ждали, когда мы появимся.
Вот такие у нас родители. Хотя по мне и Стаське соскучились,
как нормальные. Так что мы обижаться не стали. Сами по ним соску
чились. Поэтому, когда мы в спальню зашли, я Стасу говорю:
– Наколдуй им эту корону.
Стас на меня посмотрел недоверчиво, он видно и не подумал,
что его способности могли сохраниться. А потом глаза у него заб
лестели, и он, осторожно так, говорит:
– Колотун–Болботун. Жорики–Хлорики. Шушера–Мушера. Появись
передо мной корона древнеперуанская.
В комнате как будто потемнело немного, в воздухе замерцало
что–то, и... ничего не произошло.
Все. Сказка кончилась.
Май–ноябрь, 1994 г.
Алма–Ата – Томск – Новосибирск.
