Глава четвертая, в которой хитроумный Иван-дурак
побеждает искушение великое.
Гнев, о бояны, воспойте Ивана, Иванова сына... Да и как тут
не гневаться – на свою, да спутников недальновидность? Ведь знали
же, что дорога не только посуху пролегает, что река Смородина на
пути, а не позаботились!
– Что ж ты, Кубатай, – укоризненно сказал дурак кавказцу,
когда до реки они добрались, – мудрецом слывешь, а не надоумил
хоть лодчонку какую–никакую прихватить!
– Не кручинься, Ваня, – бодро ответствовал Кубатай, – глянь,
какие вдоль берега деревья знатные растут! Вмиг плот соорудим!
Сказано – сделано. За работу они принялись. Илья с Добрыней
деревья валили, Алеша с Иваном сучья рубили, Смолянин лианы заго
тавливал, а Кубатай – командовал. Глазом моргнуть не успели, как
дело сделано было: не плот – красавец! А посреди него мачту поста
вили, на ней парус приспособили – скатерть–самобранку, что Марья в
дорогу дала.
– Лошадей придется тут оставить, – заметил Илья. – И на плот
они не влезут, и отпускать нельзя – для обратного пути надобны...
– Ничего, – ответил Иван, – подождут денек, мы ведь завтра
уже и воротимся.
Привязали они коней к деревьям, столкнули плот во Смородину,
да и поплыли ветерком попутным гонимые. Подправляли курс шестами
длинными.
И трети пути не осилили, как откуда ни возьмись музыка райс
кая раздалась. Льется так, словно разом со всех сторон гусляры на
гусельках наигрывают. Да и не бояны наши доморощенные, а виртуозы
умелые, заморские.
Стали путники кругом оглядываться. Глядь, вкруг судна из волн
девы красные, с дивным пением на устах, показались. Словно рыбки
резвятся, поигрывают, нашим молодцам лукаво подмигивают.
– Жарко что–то, – сказал Кубатай, – искупаюсь я, что ли...
– Я тоже! – воскликнул Смолянин. – Я вообще купаться люблю. –
Вот, – поднял он вверх руки, – даже перепонки есть.
– Не купаться вы любите, а девами морскими прельстились! –
догадался Иван.
– А хоть бы и прельстились, – сварливо ответил Кубатай, –
твое какое дело? Ревнуешь, что ли?
– Да это ж русалки, не женщины, они нас в пучину заманивают!
– попытался Иван образумить кавказца. – Коль не выдержишь, сложишь
голову.
– Резонерствуешь! – отмахнулся от него Кубатай, и принялся
торопливо раздеваться.
– Илья, Добрыня! – крикнул Иван, – хватайте его!
Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смоля
нином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На
подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем они вмиг скрутили толмача
трудолюбивого.
– Отпустите, ослы былинные! – блажил Кубатай в руках бога
тырских, – ну что из того, что русалки они? Зато – блондинки!
– Терпи, джигит, а то мертвым будешь, – приговаривал Илья,
нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. – Еще спасибо
мне скажешь.
А девы морские еще слаще запели.
– Ребята, отпустите, – взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин
только молча скрежетал зубами, да все норовил Ивана за руку уку
сить.
– Что нам делать с ними, Ваня? – вскрикнул Добрыня растерян
но.
– К мачте их привяжем, – принял тот решение, благо на плоту
имелся целый рулон запасных лиан, старательным Смолянином заготов
ленный.
Подтащив чужестранцев к мачте и, стараясь не слушать ни их
жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри
с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувс
твовал, как ноги его подкашиваются, и предательские мысли в голову
лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бесс
мысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать
обьятия прелестные?»
Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван
на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:
– И меня вяжите!
– И меня! – глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.
Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать
вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей.
Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя,
направил сбившийся было плот на верный курс.
Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного ру
салочьего пения, Иван вскричал с поразительной убежденностью в го
лосе:
– Не ври, Иван, – ответил Добрыня укоризненно, продолжая ору
довать шестом, – ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель думаешь, сам
я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю.
Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.
Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, зап
лакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!", – кинулся в
бездну смородиновую.
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились
тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из
пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот как щепку малую в океане–море безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли Доб
рыню заполучив, ушли они на дно морское, только очнулись тут наши
путешественники от влечения извращенного и осознали свое аховое
положение.
– Пресвятая Богородица! – вскричал Алеша Попович, – не дай
рабам своим в стихии водной без покаяния сгинуть!
– Даже с покаянием, все равно не дай! – уточнил его просьбу
Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко из–за тучи выглянуло.
– Услышала меня Богородица! – умилился Алеша.
– А что толку, – отозвался Илья, – не утонем, так с голоду
помрем. Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулась, и прям из воды на плот
выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
– Ты кто такой будешь? – подозрительно спросил Илья.
– Садко буду, – ответил тот, вытряхивая из ушей и гуслей во
ду, – царя морского любимец. «Богатый гость» – мое прозвище.
– Пошто так? – поинтересовался Иван.
– Купцом я на суше был, – обьяснил вновь прибывший. – Царь
морской меня приветил, обучил, как об заклад биться, да выигры
вать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил.
Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к
себе забрал – песни петь.
– Слыхал я такую байку, – вмешался Илья.
– Байку! – фыркнул Садко, – тебе б такую байку! Сколько лет
света белого не видел!
– А теперь чего же тебя царь морской отпустил? – спросил
Иван.
– Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, – обьяснил Садко, –
приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковре
менный.
– Добрынюшка! – горестно покачал головой Алеша. – Эх, Добры
нюшка!
– Когда ж его царь морской отпустит? – спросил Иван.
– А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в от
пуске впервые.
– Да, – протянул Иван. И тут встрепенулся. – Слушай, Садко,
чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас?
– А чего дадите?
– Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?
– А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевель
ну.
– Ну ты!.. – начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше
плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.
– Меч богатырский возьмешь?
– Меч? – заинтересовался Садко. – Покажь?
– Подойди да глянь.
Садко опасливо приблизился к привязанным и вынул из ножен
Ильи меч булатный.
– Хорош, – одобрительно покачал он головой. – Камушки на ру
кояти самоцветные... Да только не цена это.
– Почто так? – удивился Илья.
– Меч твой я и не отвязывая взять могу. Да вот уж и взял. Что
сделаешь?
– Ах ты тать бесчестный!
– Брось, богатырь. Не серчай. Бизнес такая, брат, штука... И
самому стыдно, а что поделаешь... Посуди – отвяжу я вас, только
меч получу – да и то, может обратно отнимите. А не отвяжу – вон
сколько у вас добра разного. И мечи, и щиты, и луки, и колчаны.
Цены им нет!
И Садко–богатый гость, осыпаемый проклятиями богатырскими,
принялся деловито пленников оббирать, да в кучку добро складывать.
До Смолянина добравшись сказал печально:
– Что ж ты, добрый молодец, бедный такой? И взять–то с тебя
нечего!
– Да мне, чувак, и не нужно ничего, – ответил Смолянин иск
ренне. – Я ж приезжий. А там, откуда я прибыл, все, что мне надоб
но, есть.
Остановился Садко, призадумался. Ударил в гусельки, да и про
пел задушевно:
– Ой как прав ты, чужеземец, хоть ты млад – да мудр.
Не желай того что есть, или сверх того!
Через жадность я на дне морском мыкаюсь,
Против волюшки служу в шутах гороховых.
А дне морском есть все, что мне надобно:
Явства сладкие да девы красные,
И от вас, богатырей, выкуп не нужен мне,
То инстинкт взыграл частнособственнический...
Он остановился и некоторое время в задумчивости молчал. Иван,
пытаясь попасть ему в тон, пропел тихонько:
– Отпусти ж ты нас с Богом, по совести,
Не марай своих рук ограблением...
Садко встрепенулся, пелена туманная с глаз его спала, и он
ответил без аккомпанемента:
– Быстрый ты больно. Это я так, для красного словца. Душа у
меня поэтическая. А ты этим воспользоваться решил. И не стыдно те
бе? – он укоризненно покачал головой. – Эх, чего говорить–то. Все
люди одинаковые. Ладно, хватит уж нам лясы точить.
И он вернулся к Смолянину:
– Может хоть колечко у тебя хоть какое есть? Перстенек золо
той, самоцветный...
– Не могу я кольца носить, – ответил застенчиво Смолянин, и
растопырил перепончатые пальцы.
– Что это у тебя? – спросил Садко с дрожью в голосе.
– Так плавать удобнее, – ответил Смолянин.
– Что ж ты, брат, сразу не сказал, что свой – водяной. Я б и
думать не стал, отвязывать ли... Вы простите мне жадность непомер
ную! – обратился он к остальным. – Не со зла я это, не из корысти.
У царя морского, окаянного, характер мой уж больно испортился.
Вытирая слезы раскаяния, принялся он снимать с потерпевших
путы, приговаривая:
– Коль простить меня не пожелаете, отрубите постылую голову.
Столь резкая в нем перемена показалась Ивану подозрительной.
Но тут припомнилось ему, как давеча сошелся он с Емелей на том
лишь основании, что тот, как и сам он, левшой оказался. И решил
Иван подозрения отбросить.
Богатыри, переводчик и кавказец, принялись разминать затекшие
руки и ноги. Садко, потупившись, уселся на ворох лиан.
– Что с ним делать, казнить, али миловать? – указал на него
Илья, обращаясь к спутникам.
– Не пристало спасителя наказывать, – ответил за всех Алеша
Попович, находя в кучке сложенных Садко трофеев свой меч и вклады
вая его в ножны. – Да сдается мне, и сам он раскаялся.
На том и порешили.
Причалив к острову Буяну, наши герои сняли с мачты ска
терть–самобранку и подкрепившись принялись готовиться в дорогу.
– А пойдем с нами, Садко–богатый гость, – предложил Иван. –
Зла на тебя мы не держим. Кто старое помянет, тому глаз вон. А му
жик ты неплохой, видать.
– Эх, ребята, – ответил тот. – И рад бы я к богатырским под
вигам отправиться, так ведь жить без воды не могу уже. Словно не
человек, а амфибия...
Что ж делать. Попрощались они трогательно. Особенно долго жал
Садко так поразившую его перепончатую руку Смолянина. Присели на
дорожку, да и в путь отправились.