2
– Мышонок, я не понял, куда ты положил деньги? – Гога недоуменно
наморщив лоб, стоял возле открытого сейфа.
Его «мышонок» – флегматичная рыжая лярва с неожиданным именем –
Амалия – лениво перекатила дородное тело с боку на бок.
– Тама они. Где всегда. Не по глазам, что ли?
– Да где «тама», дура?! – неожиданно взъярился Гога, – где – «тама»?!
– последнее слово он выкрикнул с привизгиванием, словно собрался плакать.
«Мышонок» установила свое полное веснушчатое тело в вертикальное
положение, протопала босыми ногами к сейфу и Пизанской башней нависла над
Гогой.
– Вот тут они все были. И те, что вчера дал, я сюда поклала, – ткнула
она пальцем в среднюю полочку. – Как ты вчера мне их отдал, так я и
положила.
– Ну, и где они? – с надрывом поинтересовался Гога.
– Нету, – констатировал «Мышонок»–Амалия.
– Вижу, – печально согласился Гога.
Они одновременно повернулись кругом, подошли к кровати и уселись на
краешек.
– А! – понимающе улыбнулась Амалия, – ты меня разыгрываешь. Ох,
шутник! – и она восхищенно покивала головой.
– Какой там шутник! – снова взорвался Гога и даже подскочил на
кровати. – Клоуна нашла! Сказала б мне, сколько тебе надо, я бы сам дал!
– Да ты че, Гога, обезумел? Не брала я твоих денег!
– А кто?! Кто?! Сами ускакали? Куда они деться–то могли? ТЫ одна в
доме! Не надо меня за фраера держать!
Все сказанное было столь резонно, что «Мышонок», не найдя
убедительного ответа, просто захныкал, размазывая слезы по щекам.
– Не зна–аю я, не брала–а...
И слезы эти неожиданно убедили Гогу. Бабы, они, конечно, дуры, и
выкинуть могут все что угодно. Взять и потерять, взять и прокутить, взять
и отдать – новому, к примеру, любовнику... (Последняя идея кольнула его
иголочкой ревности.) Но потом – так натурально сыграть неведение и
невинность... Он слишком хорошо знал ее. Не смогла бы.
– К нам заходил кто–нибудь? – Гога трясущейся рукой успокаивающе
погладил ее плечо.
– Никто–о–о, – продолжала скулить Амалия, – не было никого–о... Девка
какая–то заходила, тебя спрашивала. – И тут же слезы высохли на ее щеках.
– Ага. Девка. Я ей говорю через дверь: «Нету его». А она: «Можно я записку
оставлю?" Я открыла, а ее уже нету.
– Маруся, – сразу все понял Гога. – Маруся вернулась. Труба нам всем.
– И он уточнил: – Ты открыла, а ее нет – так?
– Ну, – неуверенно начала Амалия, – вообще–то, я когда открыла, она,
вроде, стояла еще. А потом – р–раз – и нету. Ну, думаю, глюки... Я датая
была. Скучно же одной... Точно! Это она! Теперь–то я вспомнила, что ты
рассказывал, а тогда – не поняла!
– Линять надо, Мышонок, – аж перекосился от страха Гога. И повторил:
– Иначе – труба нам всем! За Кису своего она нам всем глотки перережет.
– Ты ж говорил, она добрая...
– Добрая... А вон Шахиня как умчалась, только пятки сверкали!
– Ты–то в чем виноват? Ты ж ее Кису не трогал.
– А она знает? Разбираться будет? – Гога сокрушенно почесал загривок.
– Вот же напасть. Откуда она нарисовалась? Вот и верь после этого
газетам...
– Слушай, – выпучила глаза Амалия, – а может она и сейчас – тут?
Моментально в комнате воцарилась гнетущая тишина. Маша действительно
была тут. Никак не удавалось выскользнуть из квартиры. Мстить она никому
не собиралась, а уж Гоге – и подавно. Денег из его сейфа ей хватило бы
надолго... Одно непонятно: о каких газетах он только что толковал?
И тут она впервые заметила то, на что доселе не обращала внимания.
Над диваном, на стене висела пришпиленная канцелярской кнопкой небольшая
газетная вырезка – текст и фото. Это было тем удивительнее, что Маша была
уверена: за всю свою жизнь Гога вряд ли прочел хоть одну газету.
Не обращая внимания на нахохлившуюся парочку на диване, она
приблизилась и разглядела на снимке... себя. В наручниках, с двумя
милиционерами за спиной. И взгляд – испуганный и беспомощный...
Маша потрясла головой. Что это? Фотография из будущего? Из невеселого
довольно будущего.
Прочла заголовок: «Девочка–невидимка поймана с поличным». И дальше:
«Мы уже не раз писали о девушке–невидимке, входящей в одну из преступных
группировок Санкт–Петербурга. Редакция...»
– Маруся, ты здесь? – ласково–ласково спросил Гога пустоту.
– Здесь, здесь, помолчи немного, – довольно бесцеремонно ответила ему
пустота. Маша продолжала жадно читать. (Она не видела как побелело и
вытянулось в этот момент «мышоночье» лицо.)
«Редакция не могла не отреагировать на слухи и свидетельства, однако
всегда подчеркивала, что «девочка–невидимка» – это нечто вроде лохнесского
чудовища, бермудского треугольника или, к примеру, инопланетян с летающей
тарелки. Но мало–помалу подробности о ее реальном существовании и
деятельности стали просачиваться и из официальных источников.
И вот, наконец, преступница арестована, прямо в момент очередного
криминального акта. Возбуждено уголовное дело. Трудно поверить, что на
счету у нее, как минимум, 17 преступных эпизодов (в основном – ограбления
крупных коммерческих учреждений).
Более полную информацию по «делу Маруси» генеральная прокуратура,
занимающаяся им, дать отказалась, апеллируя к соответствующей статье
Закона о печати. Так что подробнее о природе удивительных способностей
этой девушки, о том, как удалось ее «взять» и о ее дальнейшей судьбе мы
сможем рассказать Вам лишь после суда, имея санкцию Генерального
прокурора.
Обидно: любопытство так и гложет. Но придется потерпеть, раз уж мы
взялись строить правовое государство.
Соб. корр.
P.S. Следственные органы обратились в редакцию с просьбой
опубликовать номера телефонов в Москве – (095) 266–31–31 – и С.–Петербурге
– (812) 748–13–22 – для тех, кто может сообщить по «делу Маруси»
какие–либо дополнительные сведения.»
Маша не верила своим глазам. Это было невозможно, необъяснимо... А
главное – была фотография...
– Гога, – позвала она.
– Ась? – подобострастно отозвался тот.
– Да расслабься ты, не буду я тебя убивать... И деньги верну. Даже
сейчас половину верну... – Из воздуха возникли толстенькие пачечки баксов
и легли на стол. – А вторую половину, считай, я у тебя заняла.
– Конечно, конечно, об чем речь, – суетливо согласился тот.
– Расслабься, я сказала. Деньги я действительно верну. И ни тебя, ни
подругу твою не трону. Мне сейчас помощь нужна. Не обижу... Или так: если
мне сейчас поможешь, когда–нибудь и я – тебе. А помощь невидимки может
быть незаменимой.
– Соглашайся, соглашайся, – выказывая чисто женскую дальновидность
(или жадность?), затараторила Амалия. А Гога, видно, действительно,
наконец, расслабившись, развел руками:
– Могла бы и не спрашивать, Маруся... Дай–ка, я хоть потрогаю тебя.
Секунду поколебавшись, Маша опустилась на колени возле дивана, взяла
в свою ладонь гогину руку, положила ее на свое лицо.
Тот, убеждаясь в ее материальности, ощупал нос, губы, волосы,
прошелся по шее, груди (по старой памяти Маша позволила ему это), затем
улыбнулся наконец–то искренней, почти счастливой улыбкой и неожиданно
заставил Машу покраснеть, заявив с причмокиванием:
– Хороша, чертовка!
– Хороша Маша, да не ваша, – несмотря на испуг, ревниво проворчала
Амалия.
– Вот–вот! – строго сказала Маша, но и сама почувствовала, что голос
ее прозвучал как–то уж слишком тоненько. Неубедительно.
Довольно хохотнув, Гога окончательно успокоился:
– Ладно, Маруся. Чего тебе надо–то?
Помолчав, Маша ответила:
– Понимаешь, Гога... меня никто не арестовывал.
– Так это не ты, что ли? – ткнул пальцем Гога в бумажку на стене.
– Вроде, я... Только не было меня там... Вот в этом я и хочу
разобраться.
– Ясненько, – покивал Гога, – ясненько... – И вдруг обернулся к
«Мышонку»: – Ты бы поесть собрала, а? У нас все–таки гость. Она, хоть и
невидимая, а кушать тоже хочет...
Действительно, два батончика «Сникерс» за сутки – не самая сытная
пища.
...«Мышонок» уютно повизгивал, наблюдая за тем, как в пустоте над
столом исчезают куски мяса жареного под сметанным соусом, хлеб и ломтики
овощей из приготовленного ею салата. (Только теперь Маша смогла по
достоинству оценить Гогин выбор подруги жизни: готовила Амалия отменно.)
«Мышонок» повизгивал, а Гога и Маша, то и дело перескакивая на
захватывающие воспоминания, говорили о том, что и где им предстоит делать.
Собственно, Маша и сама толком не понимала, какую именно помощь она
ждет от Гоги. По большому счету, ей просто нужен был ХОТЬ КТО–ТО.
Одиночество, отсутствие близких людей угнетало ее. А теперь, прочтя эту
газетную вырезку, она растерялась и вовсе... Да что там вырезка! Гога
сказал ей:
– Как тебя менты повязали, я сначала–то по телику увидел, в
«новостях»... Я сам–то тебя только раз в жизни видел, да и то – мельком,
когда Прорву покоцали. Али–Бабе позвонил, а он телевизор не смотрел. Так я
потом пол дня перед телеком сидел, все ждал, может, повторят, чтобы на
видик записать. И повторили! Я Али–Бабе запись показал, он говорит:
«Маруся. Никакой ошибки..." Тут–то у меня чуток и отлегло от сердца...
– Ну спасибо!
– А ты как думала? Я как узнал, что они Кису твоего пришили, так,
думаю, все – хана нам всем.
– Жив он... Да и не в этом дело... А запись у тебя не сохранилась, –
скорее, не спросила, а констатировала она.
Гога хлопнул себя по лбу:
– Точно! Есть!
Информационный сюжет об ее аресте был совсем коротким: за кадром
звучал комментарий журналиста, почти дословно совпадающий с газетным
текстом, а на экране мелькали какие–то люди, милицейские машины, роскошное
фойе какого–то учреждения... И вот через это–то фойе и волокли ее двое
спецназовцев – к дверям, на улицу. Всего – секунд пять–шесть.
Пока съемка велась в помещении, Маша еще сомневалась, но вот камера
переместилась на тротуар, под яркий солнечный свет, оператор дал крупный
план, и Маша ясно увидела себя. Именно СЕБЯ. Сомнений быть не могло. Даже
свитер она свой узнала... Слезы на глазах...
Под конец комментатор продиктовал те же телефоны, что были указаны в
публикации, внизу экрана пробежали цифровые титры.
Гога выключил телевизор. Маша глянула на себя в зеркало. Те же глаза.
Те же слезы.
– Давай–ка, Маруся, позвоним, для начала, – предложил Гога. – Типа,
мы – свидетели. Придумаем чего–нибудь. Хотя мне, ох, как не охота с
прокуратурой связываться!..
Маша провела рукой по лицу, утирая слезы (хорошо, ее хоть не видят):
– Ты и не будешь связываться. Меня проводишь, и все.
– Добро.
– А как, к стати, Шахиня поживает?
– Кто ж ее знает. С тех пор, как она с Кисой твоим в бега подалась, я
и не видел ее. И век бы еще не видел.
– И меня.
– А тебя я и так – не вижу. Теперь, правда, кажись, увижу – ты же
раздваиваться стала...
Но Маша уже не слушала его, а, взяв радиотелефон, набирала номер. Что
сказать? С чего начать разговор?
– Дежурный слушает.
– Здравствуйте. Я – по «делу Маруси».
– Одну минуту. Соединяю.
В трубке колокольчиками проиграла какая–то мелодия, затем прозвучал
властный, слегка раздраженный мужской голос:
– Да! Слушаю вас.
Маша слегка оробела:
– Я по «делу Маруси»...
– Вы можете назвать себя?
– Не хотелось бы.
– То есть вы желаете остаться инкогнито. Хорошо. Что вы имеете
сообщить?
– Все. Я знаю о ней все. Каждый ее шаг.
– Вот как. – Голос слегка смягчился. – Тогда не хотелось бы по
телефону. Может, вы могли бы подъехать сюда?
Маша уже сумела взять себя в руки. Пусть у простых смертных при слове
«прокуратура» сердчишко колотится, ей–то чего бояться? И она решила
говорить с позиции силы:
– Но у меня есть условие.
На том конце провода помолчали. Потом раздался мягкий смешок, и голос
поинтересовался:
– Ну–ну, и что же это за условие?
– Она должна присутствовать при разговоре. Иначе, я не скажу ни
слова.
– То есть, вам необходима очная ставка?
– Пусть так.
– Нет проблем. Сегодня подъедите?
Внезапно Маша испугалась. Очная ставка с собой...
– Нет, лучше завтра... Во второй половине дня.
– В четырнадцать ноль–ноль.
– Хорошо.
– Записывайте адрес. – Он продиктовал, затем добавил: – Если бы вы
назвали себя, выписал бы вам пропуск. А так – придется встретить на вахте.
Как я вас узнаю?
– Я... – начала Маша, но тут же спохватилась. – Вы меня узнаете.
Точно узнаете.
– Вы уверены? – в голосе звучало то ли сомнение, то ли тщательно
скрываемое возбуждение. Маша промолчала, и он продолжил: – Хорошо,
договорились. Завтра в два я встречу вас на вахте, возле дежурного.
Постарайтесь не опаздывать.
...Возле прокуратуры Гога с каменной мордой остался ждать ее в своем
«москвиче». А Маша прошла внутрь. Не успела она сделать по ковровой
дорожке и пяти шагов к милиционеру, как навстречу ей со стула поднялся
высокий подтянутый мужчина лет сорока.
Его густая шевелюра была почти полностью седой, лишь кое–где
пробивались темные пряди. Его смуглое лицо сразу расположило Машу к
доверию, особенно – то, как насмешливо поблескивали его черные глаза.
Насмешливо, но – с интересом... Ну, еще бы, ведь вряд ли он ожидал увидеть
перед собой вторую Машу.
– Да, вас трудно не узнать! Ничего не понимаю! Объясните, что
происходит?
– Может быть, не здесь? – Легко улыбнулась Маша. Легко, оттого, что
человек этот был явно симпатичен ей. Сейчас, приглядевшись, она поняла,
что сходу не верно определила его возраст: обманула выправка – явно
военная. Ему уже далеко за сорок, а то и все пятьдесят.
– Да–да, конечно, – кивнул он и представился: Илья Аркадьевич Берман.
Она пожала его сухую крепкую руку.
– Мария.
– Феноменально! – вскричал Илья Аркадьевич. – Все, оказывается, еще
интересней, чем я предполагал! Но как вы... – И тут же оборвал себя. –
Пойдемте–пойдемте... Это со мной, – бросил он дежурному и повел ее вверх
по лестнице.
Вошли в светлый просторный кабинет. Он разительно отличался от
рабочего места следователя Зыкова: бежевая офисная мебель, большое,
забранное белыми жалюзи, окно, компьютер...
– Неплохо живут, оказывается, следователи, – заметила Маша.
– Дешево цените, – доброжелательно откликнулся Илья Аркадьевич, – не
следователи, а референты генерального прокурора республики. Точнее –
референт, потому что он один. И это – я. Да вы садитесь!
– А что такое «референт»?
– Помощник, советник, ну, и все такое...
– Понятно.
Внезапно, без всякой видимой на то причины, Маше почудилось во всем
происходящем что–то неестественное... Какой–то опереточный елей...
Она села в удобное вращающееся кресло.
– Ну, и где вторая я?
Илья Аркадьевич сел за стол напротив нее.
– А вам не кажется, что логичнее будет сперва нам побеседовать
вдвоем?
– Нет. Я, по–моему, ясно вам по телефону сказала.
– Хорошо, хорошо, – непринужденно улыбнулся Илья Аркадьевич. Но Маше
почему–то показалось, что непринужденность эта дается ему с трудом. –
Только за ней ехать придется. Я сейчас дам команду, а пока – посидим,
поболтаем...
– Сколько времени придется ждать?
– Минут сорок. Не много.
И ТУТ ЛЕГКОЕ ДОСЕЛЕ ОЩУЩЕНИЕ ОПАСНОСТИ, СЛОВНО ВЗОРВАВШИСЬ, ЗАПОЛНИЛО
ЕЕ ВСЮ. Словно она оказалась в логове волка или в пещере, в полной
темноте. Она порывисто встала.
– Проводите меня к выходу.
– Ну что вы, право, – вскочил вместе с ней Илья Аркадьевич. – Я
пошутил. Очень уж хотелось побеседовать с вами наедине. Маша – здесь,
сейчас ее приведут.
Скорее всего, где–то под столом была кнопка, потому что, не успел он
закончить фразу, как дверь открылась, и на пороге возник молоденький
старшина милиции.
– Володя, – явно не по уставу обратился к нему Илья Аркадьевич, –
сходи–ка за Марией.
Старшина нахмурился.
– А эта? – пробасил он, указывая на Машу.
– Иди, иди... Это – другая, – раздраженно повысил голос Илья
Аркадьевич. – И быстрее! – И снова повернулся к собеседнице: – Совсем тут
разболтались.
Маша сидела, нахохлившись, как воробей. Она ожидала любой провокации.
С минуту длилось тягостное молчание. Наконец, тишину прервали шаги,
дверь вновь отварилась.
На пороге стояли двое.
