3
Дорога катилась навстречу белой лентой. Поначалу была лишь черная
пустыня «доведенных» территорий, потом стали попадаться изуродованные
обрубки, осколки прежнего живого буйства, жизнь чахлая, замученная,
присыпанная пеплом. И наконец поодиночке, а вскоре и тесной толпой встали
сильные стволы дарских деревьев. Зеленые ветви сплетались друг с другом в
дружеском пожатии, и робкие ростки среди могучих стволов опирались на
ветви великанов, как дети на руки взрослых. Солнце уже катилось к закату
и, прыгая среди деревьев, улыбалось на прощанье. Казалось, в одночасье лес
облетел, лишь внизу остался зеленый подшерсток – один из здешних обманов –
листва больших деревьев повернулась к солнцу ребром, балуя теплом
молодняк.
Валерг убрал защитные экраны и открыл прозрачный купол на носу фарпа.
Тут же на губах появился сладковатый привкус – это легкий, тонкий, как
пыль, пух сурты, налип на лицо. Солнце зашло внезапно, как провалилось, и
все погасло вместе с ним, но белый камень дороги продолжал светиться.
Компьютер зажег фары, но Валерг выключил их, и теперь фарп ехал в темноте.
Лишь фиолетовые блики от электромагнитной подушки скользили по мелькающим
стволам.
Как хорошо. Тихо. Покойно. Хочется лечь. Закрыть глаза. Ненужная
мягкость и расслабленность появляются в теле. А разум? Какой разум мог
появиться здесь, в этом мире, лишенном борьбы и крови? Столь же ленивый,
вялый, медлительный? Абстрактный? Склонный к просчитыванию тысячи
вариантов? Лишенный самовлюбленности? Не знающий сомнений? Не думающий о
себе, но обнимающий всю планету разом? Единый?
Коллективистский разум... Валерг вяло улыбнулся. То, что на Земле
непременно выражается в пародию. Занятно! Эволюция, где никто не убивал.
Где погибал тот, кто не помогал никому. Эгоисты и эгоцентристы,
индивидуалисты обречены. Может быть так? А почему бы и нет. Самоубийство
вместо убийства. Валергу почему–то стало жалко эгоистов. Право же, во всем
этом есть что–то по–иезуитски извращенное. Такой мир тоже жесток.
Невыносимо жесток на своем пути. Быть может, не меньше, чем земной. А
итог?
Итог–то должен быть один и тот же. Вот что смешно. Вот...
– Мы не опоздаем? – спросил Валерг, втягивая носом воздух. Ему
показалось, что к запаху роста и цветения примешивается запах гари.
– Я сказал: завтра утром, – ответил Олгерд.
Он тоскливо зевнул и отвернулся. И зачем он согласился выехать на
ночь глядя, отказался от вечеринки по случаю прилета и, как оглашенный,
понесся в лес вместе с этим сумасшедшим техинспектором? Ну и что из того,
что ликвидация завтра? Не последняя, еще успел бы насмотреться. Он
вздохнул и запихал в рот новую таблетку малпеза.
– Что это? – спросил Валерг.
Фарп, следуя его желанию, остановился и Валерг высунулся наружу.
Олгерд глянул через его плечо.
В темноте мягким золотистым светом светился дом – новенький, будто
только выросший, дом дарвитов.
– Надо же, – пожал плечами лимгардист... – уцелел кто–то. – Я считал,
что здесь все давно расчищено.
Они вылезли из фарпа и двинулись в заросли. Валерг дошел первым –
более нетерпеливый и подвижный почти до нервозности. Дошел и замер... Эта
стена дома, такая радостная, тронутая золотистым светом изнутри, была
единственной уцелевшей. Все остальное лежало черными обломками, среди
которых в двух или трех местах можно было угадать тела, сморщенные огнем
до куколок насекомых...
Олгерд выругался и, стащив с головы шлем, почесал макушку.
– Ладно, – пошли обратно, – пробормотал он и, сочувственно тронув
Валерга за рукав, спросил: – Никак тошнит? Ничего, я тоже блевал поначалу,
но скоро это прошло...
Они вернулись к фарпу. Увиденное ничуть не поразило Олгерда,
напротив, лишь пробудило в нем воспоминания.
– Сколько я отсидел на этом проклятом контрольнике, пока ставили
силовую ловушку! Понимаешь, у них в лесу где–то есть центр, к которому
вообще не подобраться, крутишься, ездишь вокруг – и никак... Черт знает
что! Но как только стали мы убивать дарвитов – начали продвигаться
внутрь... Особенно если разом, толпой... Отсюда и ликвидации...
– А ты никогда не думал оставить все это?.. – спросил Валерг наконец.
– Оставить?! А куда, скажи на милость, я денусь? В
технари–отработчики?.. Так я технарем всю жизнь и прокукую... И никогда до
Земли не доберусь... А так мне кое–что светит...
Валерг не ответил. Лицо его потемнело и сузилось, теперь он чем–то
напоминал дарвита и Олгерду сделалось нехорошо и муторно на душе, когда
взгляд темных выпуклых глаз остановился на нем прежде, чем скользнуть
куда–то мимо, поверх всего...
Машина меж тем подъехала к границе резервации и остановилась. На
панели замелькали красные и зеленые огоньки. Олгерд пригнулся, разглядывая
то, что было перед ним: темный лес и выкрашенный светящейся краской домик.
Домик был земной постройки с массивными энергоустановками силового поля по
бокам.
– Знаешь, сколько мне здесь пришлось просидеть?! – вздохнул Олгерд. –
По трое суток дежурство – с ума сойдешь... И вот опять. Правда, всего одна
ночь, – он улыбнулся. – А там – конец...
– Конец – чего? – отозвался Валерг, как эхо.
– Резервации, конечно...
Валерг помолчал, по–прежнему глядя куда–то сквозь Олгерда.
– Я хочу посмотреть, что там внутри... – сказал он наконец. – Пока
они там есть...
– Иди... – Олгерд пожал плечами и насупился.
– А ты?
– Я – нет... Уволь. Насмотрелся за три года, – и почти умоляюще
добавил. – Вертайся быстрее... Мы же выпить хотели...
Было что–то кощунственное в той простоте, с которой Олгерд говорил о
выпивке, но Олгерд все эти годы жил подле смерти и привык к ней, как
привыкают к неприятным запахам, шуму, неудобной обуви. Это была его
работа, грязная тошнотворная поденщина, за которую обещан ему, в конце
концов, угол на старушке–Земле.
– Я скоро вернусь, – проговорил Валерг, опуская голову, будто
внезапно чего–то застыдился.
