1
Олгерд безнадежно опаздывал. Срок земной карточки истекал через
несколько часов. С похмелья он пропустил два утренних рейса на МЕЖГАЛЛАКС,
а следующий ожидался только завтра. Оставалось одно – плюнуть на все,
завалиться в кабак и там веселиться до той минуты, когда заберет служба
контроля. И сгорят синим пламенем все нашивки лимгардиста, и слабая
надежда когда–нибудь поселиться здесь, на старушке–Земле. Олгерд
повернулся и двинулся к выходу из космопорта. В похмельной и тяжелой, как
заряженный лучемет, голове мысли передвигались с трудом, рывками. «Черт
возьми, три года на Даре и месяц здесь – это просто свинство», – бормотал
Олгерд, со злобой оглядываясь по сторонам, презирая всех этих избранных
обитателей земного рая. Припоминалось смутно и кусками, как вчера в
кабаке, протиснувшись на середину крошечного зальца, он стоял,
покачиваясь, сжимая в руке пустой стакан и громко выкрикивал все, что знал
и помнило Даре – о ликвидации, о секторах, о запахе горелого мяса. Земляне
брезгливо морщились и отходили в сторону или отворачивались, а он орал,
покрываясь испариной, будто хотел вылить на них, таких чистеньких и
холеных, всю накопившуюся мерзость и грязь. Разве не ради того, чтоб Земля
была свеженькой и отмытой, он подался в лимгардисты?! Он ради них!.. –
Олгерд только сейчас сообразил, что стоит посреди холла и выкрикивает
что–то нечленораздельное и яростное, а люди обходят его, сторонясь.
Олгерд конфузливо рассмеялся, потом дерзко откинул голову, выпятив
губы, и огладил руками черную форму лимгардиста, с которой сросся, как со
второй кожей.
«Нет, конечно, не ради высоких идей», – подумал он с тоской,
признаваясь, будто кто–то его уличил и деваться было некуда – «Мне всегда
деваться некуда... Сначала из колонии – только в лимгардисты, а теперь
опять на этот чертов Дар...»
«Внеочередной рейс на МЕЖГАЛЛАКС», – сообщило объемное изображение
женщины в розовом, возникнув перед ним на секунду и уже издалека
промурлыкав: «тамбур 72, вход в 9:20».
Олгерд взглянул на часы. У него оставалось несколько минут. Только
добежать до этого самого тамбура 72. Сначала что–то в нем взбрыкнулось и
он хотел крикнуть, что плевал на всех и остается здесь, и будет делать
все, что захочет, и... Но тут же поймал себя на том, что идет к этому
самому тамбуру, и даже спешит, и поглядывает на часы.
«Я стал совершенной скотиной», – взыграла в нем неожиданно гордость,
но это уже был последний всплеск. Он вошел в тамбур, покорно развел руки в
стороны и слегка расставил ноги, давая невидимым автоматическим
соглядатаям его изучить, удостовериться, что он, лимгардист Олгерд, 28
лет, не везет с собой ничего запретного. Когда–то в юности он находил эту
процедуру унизительной и даже пытался увильнуть от нее, потом привык и
возмущался лишь для виду, а внутри него уже ничто не возмущалось, все
давно сгорело. До конца.
Он прошел светлым, чистым до блеска коридором, вступил в лифт, потом
в легкую капсулу доставки и наконец воздушные автоматы мягко выплюнули его
в салон, переполненный бледно–голубым светом, легкой музыкой и странным
терпким, незнакомым запахом. Он был внутри корабля спецрейса на
МЕЖГАЛЛАКС. Олгерд почти с растерянностью оглядывал салон обитый
бледно–голубым пластиком с золотыми эмблемами, похожими на древние
геральдические лилии. Но тут же опомнившись, приклеил наглую улыбочку к
губам, сунул руки в карманы комбинезона и двинулся по салону, насвистывая
мотивчик популярной лимгардистской песенки:
Не волнуйся, дружище, ничто не пропадет,
Все, что ты добудешь, – Земля сожрет...
– Спецрейс на МЕЖГАЛЛАКС, – пробормотал он, останавливаясь. –
Интересно, а звездолет тоже будет «спец» или...
– Нет, звездолет будет обычным, – ответили ему.
Олгерд обернулся. Человек в синей форме – ультрамарин, разбавленный
молоком до мути, – сидел в кресле, слегка откинувшись, в той позе, какая
удается лишь людям, привыкшим к независимости с детства.
– Вы наш пассажир, – незнакомец махнул рукой, приглашая Олгерда сесть
в соседнее кресло.
– Да вроде этого, – Олгерд невольно оробел и сам удивился своей
робости, потому что в незнакомце не было ничего грозного, напротив, он был
невысок и субтилен, а руки, сцепленные на коленях, были тонкими и белыми –
руки аристократа и белоручки. – Это что, ваша собственность? – Олгерд
повел глазами, давая понять, что говорит о планетолете.
– Собственность фирмы «Маинд», – уточнил незнакомец.
– А вы?
– Техинспектор....
Олгерд кивнул, невольно хмуря брови и раздражаясь, потому что и сам
должен был догадаться по нашивкам форменной рубашки, что за птица перед
ним.
– Роберт Валерг, – представился тот и протянул лимгардисту узкую
ладонь, как верительную грамоту.
Олгерд криво усмехнулся и пожал руку, которая ответила неожиданно
сильным для таких тонких пальцев пожатием.
Олгерд опустился в кресло и вдруг почувствовал, как раздражение и
злость разламываются на куски и тают, и даже боль в голове уходит,
оставляя приятную пустоту и сонливую мягкость.
– Вот так кресло, – пробормотал Олгерд и, обернувшись к Валергу, –
спросил:
– А с МЕЖГАЛЛАКСА куда ты?
– На Дар, – ответил техинспектор с неохотой, будто признавался в
чем–то постыдном.
– Так и я на Дар! – радостно вскрикнул Олгерд. – Значит, до конца по
пути...
– До конца, – повторил в задумчивости Валерг, и слова его приобрели
какой–то нехороший, второй смысл...
Но Олгерд этого не заметил. Мысль, что до Дара будет ему попутчик
обрадовала и оттеснила все прочие соображения. Олгерд подался вперед и
заговорил спешно, будто боялся опоздать:
– Ты на Дар впервые? – «ты» теперь уже вполне естественно, необидно
всплыло в разговоре. – Впервые? Тогда много чего увидишь. Прежде всего –
ликвидацию... А ты часом не специально ради этого? А то к нам многие
шляются, якобы за делом каким, а на самом деле – поразвлечься. Мне, честно
говоря, все это обрыдло, – Олгерд резанул рукой по горлу. – Но с другой
стороны – привык, поначалу только жареного мяса не мог есть – рвало. А
теперь, приезжаю с рейда, и хоть бы что...
– И что же там в рейде? – с робостью, как мальчишки спрашивают о
первом свидании, поинтересовался техинспектор и тут же в порыве какой–то
чрезмерной скромности прикрыл глаза.
«Чистоплюй, – подумал Олгерд. – Такие первые жаждут остренького и
тянутся к лучемету...»
Но техинспектор неожиданно вновь глянул на Олгерда, ничего мягкого
или сентиментального не было в этом взгляде.
– Я видел ликвидацию в стереозаписи, – сказал Валерг и замолчал,
ожидая Олгердовых слов.
– Они нам мешают! Начинаешь освоение, а они возьмут – вырубят все
машины или... – Олгерд запнулся, потому что показалось, что Валерг, вновь
бросил на него мимолетный режущий взгляд.
Осадил его...
Олгерд не понял упрека, хотя на секунду замолчал и потерял нить
разговора.
– Дар – это колония! – заявил он, не чувствуя за собой вины, но
сознавая необходимость оправдании. – Впрочем, сам увидишь и все поймешь...
Валерг не ответил. На табло загорелось красным: «Взлет..." «10:00» и
поползли неостановимые цифры вспять...