оперировать игрушку.
А Фима занялся мной:
- Я очень опасаюсь, Глеб. Спустя пять тысяч семьсот сорок лет после
сотворения мира состоится частичное "тикун килим", и очередная порция "ор
хохма" вольется в "олам асия". "Клипат" попробуют ухватить эту добавку,
особенно будут стараться самые нечистые из них.
- Ты куда-нибудь поступал после того облома на Восточном факультете,
что-нибудь закончил, Фима? - как бы не по делу полюбопытствовал я.
- Как-то пил пиво возле железнодорожного института. Допил и думаю,
дай-ка зайду. Зашел, даже поступил и, кажется, закончил.
- Все-таки ты технарь. Я, конечно, немного знаю каббалистический
словарь, для меня это не птичий язык, но давай разговаривать более
информативно. Значит, ты уверен, что недалек тот час, когда возникнут новые
каналы, и крупная доза энергии может угодить к структурам, которые
паразитируют на нашем мире?
- Да, примерно так, Глеб. Если эту энергию сграбастают темные
структуры, то они еще раз попробуют привести наш мир в более удобный для
себя вид. Людям, в итоге, от этого крупно не поздоровится.
У Фимы даже сейчас, в минуту треволнения, взгляд был отрешенный.
Однако не такой, как у гэбэшного или армейского начальства, которое,
отдавая приказы, смотрит куда-то поверх твоей головы и недвусмысленно
показывает, что ты для него букашка, единичка и даже нолик. Фимин же взор
все время хотел улететь куда-то ввысь, где все ярче и яснее, чем на земле.
- И, конечно же, ты считаешь родную советскую власть земным орудием
тех самых нечистых сил? - ехидно полюбопытствовал я. - Боишься небось, что
божественная энергия попадет не к Картеру и Бжезинскому , а прямиком в ЦК
КПСС?
- Глеб, мне один хрен, Бжезинский с Картером, или цекашники с
гебешниками. Сегодня твой комитет может быть орудием темных, а завтра
Бжезинский со всеми правозащитниками впридачу И именно потому, что никто не
ожидает.
- Но кто ж они, эти "темные"? Где живут, какое имя-отчество?
- Их зовут "клипат". Это не просто паразиты, лениво слизывающие
энергию нашего распада. Они отправляют нас по неверному пути, управляя
нашими животными и растительными душами, и присваивают свет, который
предназначен нам. Когда нечистые "клипат" разбухают от избытка сил, они
превращаются из паразитов в творцов. Тогда они способны употребить на
пользу себе любую идею, любую организацию, любого человека. Все обращается
ко злу.
- Зло - понятие относительное, - попытался я отбрыкнуться от
мрачной Фиминой шизии.- Даже распад необходим, таковы законы физики и
химии.
- Зло там, где одно существует за счет другого.
- Чего ты от моей скромной персоны хочешь, Фима? Зажилить и никому не
давать литературу по мистике? Если надо, ее возьмут и без меня.
- Я не в состоянии вымолвить что-нибудь конкретное. Кроме одного -
тебе предстоит как-то отличиться. Ты можешь стать рубанком темных сил или
же вполне осветлишься. Но теперь, когда я тебя предупредил, не отдавай свою
судьбу в пользование гадам, прущим с "обратной стороны".
- Ладно, Фима, уговорил. По-моему, того, что мы тут наболтали,
достаточно не только для советского дурдома, но и для самой либеральной
западной психушки. Двинулись отсюда, иначе кое-кто подумает лишнее о нашем
уединении.
- Ты кем станешь, когда вырастешь? - напоследок направил я девчоночке
дежурный вопрос.
- Хирургом. Буду из тебя пули и осколки выковыривать, - уста
младенца могли кому хочешь испортить настроение.
- Ну, пока, хирург. Когда снова встретимся, на жалей на меня
хлороформа.
- На-ка "пять", - и малышкина лапка оказалась в моей руке.
Елки, я был растроган. Во мне шевельнулся отцовский фактор, хотя эта
круглоглазая носастенькая девочка совсем не напоминала моих убойных
близнецов и скорее смахивала на совенка.
Я отправился покурить на кухню, чтобы хоть немножко отдохнуть от
Фиминых непонятных и настораживающих фраз, прежде чем присоединиться к
дымному и визгливому хору в гостиной.
Там ко мне подскочила напряженная от негодования Лиза.
- Ты его вербовал, товарищ чекист, или он уже ваш?
- Уймись. Что за гэбэшный жаргон? Он не наш и не ваш. Кажется, это
Фима пытался меня завербовать. Только не знаю, куда.
- Фимка - кретин. Нашел, перед кем проповедовать.
- Он, кстати, терпимее, чем ты. Увидел во мне промежуточную
структуру. Между прочим, близится исправление духа, так называемое "гмар
тикун", и двести восемьдесят восемь божественных искр "ницуцим" должны
соединится в каналы, которые примут высший свет. Вот тогда и определится,
кто чего стоит. Понятно?
Она явно решила, что я играю в кошки - мышки - гебешки. Я и в самом
деле баловался, но за этим нарастало ощущение неуютности и чего-то
неопределенно серьезного. А, может, просто случился обычный мандраж насчет
того, что мой визит к даме выйдет боком в родном ведомстве.
- Я опасаюсь, что следующим в цепочке ваших клиентов окажется
Гольденберг. И виновата в этом буду только я, - с театральной горечью в
голосе заявила докторша.
- Не бойся за Фиму, бойся лучше за меня, я на более вредной работе,
хоть и не получаю бесплатного молока. Кстати, дочурка у тебя классная. Мне
б хотелось, чтоб вдобавок к моим малолетним бандюгам у меня появился такой
вот детеныш.
Враждебный взгляд докторши немного смягчился и оттаял.
- Ну, ты еще не знаешь всех ее подколов.
"И не узнаешь, поскольку больше не попадешь в мой дом" - тут же
добавил ее выразительный взор.
Разгоряченно появился мохнатый певец и кроватный сожитель Коля Сючиц,
я же предусмотрительно отошел в сторону. Похоже, предстояла внутрисемейная
разборка на почве морально-материальных расхождений.
- Мне надоела вся эта кодла непонятных людей. - Напустился сожитель.
- Почему нельзя было зазвать лишь Севу и Кешу с его подружкой?
- Ага, только тех скользких типов, с которыми ты делаешь бабки.
- Мои рваные бабки - это шмотки и харчи для всего твоего семейства,
- уточнил Сючиц нарочито нудным голосом. - На мои рваные бабки слизывают
крем с пирожных и вообще культурно отдыхают все твои многочисленные дружки.
Или как их надо называть?
Она его за бабки полюбила, а он ее за уваженье к ним. Впрочем,
сожитель явно уже не тащится от своей подружки и ее родных - близких -
дорогих.
- Я тоже кое-что зарабатываю, - пыталась сопротивляться Лиза.
- Вот именно, кое-что. К тому же не сегодня - завтра тебя попрут со
службы. Твоей больнице не нужны доктора, к которым прямо на работу
приезжают "волги" с чекистами... Когда до тебя дойдет, что за половиной из
твоих дружков следит ГБ? Рано или поздно они выведут Большой Дом на меня.
Конечно, соображать головой - это тебе не анализ кала разглядывать. Ты
понимаешь, что если они сядут, то сделаются героями, про них будут
справляться Картер и Шмидт, их фамилии зазвучат по Би-Би-Си и "Голосу
Америки", им начнет помогать фонд Солженицына... А я стану простым
зэком-валютчиком... Ты что, подбираешь среди этих козлов своего следующего
постельного напарника? Кто это будет - Фима Гольденберг с носом, прилипшим
к книге, или Соломон Абрамович с лапшой в промокшей бороде?
Мне надо было, конечно, сдержаться, но рядом с Лизой я всегда делал
глупости.
- Слушай, Константин, а почем сдаешь зелененькие?
Он резко повернулся на каблуках, не показав никакой пьяной
развинченности.
- Вот этот фрукт, который одновременно учился в школе с тобой и
Фимой, мне особенно не в кайф, - выдавил Сючиц, копя злобу и играя
желваками.
- Все нормально, Константин. Не дрейфь, я не занимаюсь такими как ты,
- и это было чистой правдой. Сючиц соответствовал профилю Второго Главного
Управления. - Но мне, в самом деле, сдается, что вы с Лизой не слишком
подходите друг другу. Имею я право на мнение?
Судя по тому, как бодро этот парень направился ко мне, права на мнение
я уже не имел. Константин был свежее меня годков на пять, поквадратнее и
выше на полголовы. Одним словом - атлет, который мог размазать меня в
лепешку. Чтобы уцелеть, я должен был его покалечить. Это тоже не входило в
мои планы. Однако мне немного повезло. Сючиц хотел, чтобы все выглядело
поунизительнее и получилось побольнее, поэтому взял меня левой рукой за
узелок галстука, чтобы врезать правой. Мне понадобилось всего два движения.
Моя ладонь крепко легла на его левую руку, а корпус резко сместился
вперед и вниз. Через секунду Сючиц стоял на коленях, с некоторым
недоумением щупая свою левую конечность.
- Мне кажется, не стоит продолжать, Константин. Давай прекратим эти
мужские выкрутасы. Левая твоя ручка и так разболеется, это будет мешать
работе, особенно "ломке" валюты. Кроме того, легким тычком колена я могу
выложить все твои зубки на кафельный пол.
Сючиц не попер на меня, а с невнятным матерным бормотанием дунул из
кухни. Лиза молча дымила "кэмелом" и сквозь табачную завесу не было видно
ее глаз. Через минуту сожитель проскочил с сумкой в руках по коридору и
раздался грохот разлетающихся выходных дверей.
- Почему ушел? Нет у нас еще культуры спора. Кулаки - разве это
аргумент? - слегка поехидничал я.
- Ну, что там дальше по плану развлечений этого вечера? - бросила
женщина несколько противно интонированных слов.
- Да, таким голосом могла бы разговаривать какая-нибудь серьезная
инфекция... Лиза, я не идеализирую Соломона Абрамовича, но ведь Костя Сючиц
- просто нечистая сила.
И тут Лизоньку прорвало, она заистерировала и уже ничего не могла
скрыть.
- Хватить форсить, товарищ чекист. Не надо с натугой доказывать себе,
что ты мужчинский мужчина. На самом деле ты - надувной шарик. Поищи сзади
завязочку. Все, что ты числишь за собой - удовольствие распоряжаться
чужими судьбами, приятную способность вызывать страх, и радость
причастности к большому делу - вдуто в тебя Комитетом. Ты мнишь себя
Санитаром, этаким Инфекционистом-Гигиенистом, который чистит великий сортир
по имени СССР ото всякой грязи и заразы. Не только Сючиц, все мы - я,
Фима, Соломон Абрамович - для тебя зараза. Но ведь оставь тебя без
поддува, и ты быстро превратишься в сморщеную резиночку.
Дама явно не понимает, что карающему мечу вроде меня опасно и вредно
быть мягким и отзывчивым. Что я рискую гораздо больше, чем она. Но сказать
ей об этом прямо без намеков - это словно вляпаться в глубокое говно.
- Я вовсе не считаю, что все твои друзья защищают анальные права
личности и обсирают родные просторы... Значит, ты хочешь, Лиза, чтобы я
сейчас убрался? Чтоб больше никогда не возвращался ни в виде голоса по
телефону, ни в виде образа на фотокарточке, ни в полном телесном объеме?
- Ты умеешь схватывать желания, этого не отнимешь.
- Тогда для верности моего отчаливания сопроводи меня до парадной.
Это займет времени не больше, чем требуется на одну-единственную сигарету,
особенно если воспользоваться лифтом.
Доктор Розенштейн, накинув в прихожей шубку, двинулась за мной следом.
Распахнулась дверь лифта, а потом, ровно через три секунды движения вниз, я
нажал кнопку "стоп".
- Что это значит? - Она смотрела на меня, как на гнойную болячку.
- Это значит, что каждый человек хочет, чтобы его понимали. Моя
правая рука двинулась сквозь распахнутую шубку врачихи, между пуговиц на ее
платье, ухватилась за какую-то мягкую шелковистую ткань и рванула. Сигарета
спикировала на пол, но никакого истошного вопля не последовало. Вторая моя
рука скользнула по оголившейся коже и остановилась там, где положено. Лиза
была готова. В смысле - как женщина. Я врезался в нее и все вылетело из
меня, как из открытого тюбика, на который наступили сапогом.
Она с полминуты приводила себя в более-менее благообразный вид, а я
машинально поднимал какие-то пуговицы с пола и складывал себе в карман.
- Ну, все, - подытожила она, - отожми кнопку "стоп"... Или отойди,
ты заслоняешь ее. Эй, товарищ чекист, отчего столбняк, я же рассчиталась с
тобой полностью. Теперь все в полном ажуре, нарисуй очередную красную
звездочку на фюзеляже.
- Можешь теперь заявить на меня. Меня заметут, а в зоне такого, как
я, обязательно укатают. Вот пуговицы предъявишь, - я протянул собранное на
полу, - только милицию надо пораньше вызвать, чтобы успели кое-что на
анализы взять.
- Хоть сделан из дерьма, а блеснуть хочется. - Она почти что
выплюнула враждебные слова.
Затем мощно оттолкнула меня - почему не пару минут назад, а только
сейчас? - и отстопоренный лифт пополз вверх. Да эта ж баба выдоила меня,
как вампир! В итоге получилось, что так называемый страж отечества,
руководствуясь животной похотью и мелким самолюбием, увел гражданку
Розенштейн от заслуженного наказания и использовал ее посредством
фрикционных движений одного из членов своего тела... Дверь лифта
распахнулась и Лиза направилась к дверям своей квартиры.
"Воля к Жизни больше чем жизнь" - в голове вдруг возникла такая
театральная фраза, возможно, я озвучил ее губами. Здесь четвертый этаж -
сойдет. Окно прорезало стену на один лестничный пролет ниже. Я, рванувшись
по ступенькам, вскочил на подоконник, выслушал вопль Фимы Гольденберга:
"Лизка, хватай его, дура!" - и высадил плечом первое стекло. Тут меня
уцепили по крайней мере четыре руки - за плащ, полу пиджака, даже за
шиворот. Я раскурочил ногой внешнее стекло, внезапно боль пробила мне
пятерню, хватающуюся за раму и парализовала силу мышц - это помешало
совершить бросок вперед. И следом четыре руки дружно скинули меня назад. Я
еще пытался подняться и устремиться навстречу морозной заоконной атмосфере,
однако что-то сотрясло голову. Белесая муть пролилась в череп, как молоко в
стакан, и я отключился.
Когда я продрал глаза, то первым делом увидел, что девочка, похожая на
кудрявого совенка, держит меня за липкий от крови палец.
- Слушай, круглоглазая, тебе давно пора спать, - сказал я еще
каким-то далеким голосом.
- Я же говорила, что буду выковыривать из тебя осколки, - напомнил
киндер.
- Ну что за вечер такой. Вначале один уносится вон, как Тунгусский
метеорит. Потом другой вываливается из окна, словно падающая звезда. -
Пожаловался кто-то и добавил недовольным голосом: - "Скорую" бы надо
вызвать этому пикирующему бомбардировщику.
- "Скорую" не надо, - твердо засопротивлялся я, - зачем людей
отвлекать. У меня каждый вечер такое приключение.
- Правильно говорит, - поддержал меня другой зритель, кажется,
бородатый поэт Абрамыч .- Ведь в психушку утащат, на службу накатают, что,
дескать, суициден ваш сотрудник, что шизик он неуравновешенный. Ты кем
работаешь-то, Глеб?
- Палачом работаю. Люблю я это дело. Даже халтурку на дом беру. На
люстре развешиваю висельников, в ванной утопленников делаю.
Собеседник оценил мое состояние.
- В порядке мужичок. Его башкой можно кирпичи колоть.
Я сел, одновременно поднося здоровую правую руку - у Сючица тоже одна
правая уцелела - к волосам. Голова была мокрой и с одной стороны набухшей
огромным шишарем. Это еще ничего, вместо головы могла вообще одна шишка
остаться.
- Ты меня, Фима дорогой, приголубил?
- Да что ты, Глеб, - Гольденберг поправил очочки, - я и муху
ударить не могу... Есть тут у нас борец с живой природой.
Лиза, стоявшая чуть поодаль, смущенно пожала плечами.
- Если бы там, у подоконника, не валялась доска, у меня бы ничего
путного не получилось.
- Почему ж... если бы там кувалда валялась, у тебя бы еще лучше
вышло. А вот Глебу повезло, что какой-то расхититель народного достояния
потерял именно доску, когда в свою квартиру пилолес тащил. - объяснил
Соломон Абрамович.
- Лиза, ну что, теперь уж точно ничья. Мир? - поинтересовался я.
- Салам, шалом и такая борьба за мир во всем мире, что мокрого места
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг