Хася хотел что-то возразить, но подполковник добавил:
- Кто не желает сдавать, то должен рассчитывать на применение к нему
силы.
После таких внушительных слов иракец, что-то невнятно проурчав,
протянул свой "Ингрэм" и магазин к нему.
- Вот и славно, Абдалла, - похвалил Петрович.
Подполковник с заметным чувством удовлетворения сложил все изъятое в
оружейный ящик, который запер на ключ, засунутый потом в глубокий карман
штанины, и дал всем расписаться в ведомости. На этом активность Остапенко
не угасла.
- Внимание, товарищи офицеры, товарищ прапорщик, немедленно оглашаю
свой следующий приказ. И чтоб никто не говорил, что не слышал. Начиная с
сегодняшней ночи будет установлен пост наружнего наблюдения, а также график
дежурств. Это означает, что мы станем по очереди дежурить на этом посту.
Товарищи, враг не дремлет. Если он подорвал дамбу, то может наброситься и
непосредственно на нас. На ночь люк будем задраивать.
- Разрешите обратиться. А как проветриваться? - решил уточнить я.
- Маков будет нас всех проветривать, особенно, как зеленого горошка
накушается,- ответил вместо подполковника старлей.
- Правильно, - одобрил Остапенко.- Это мы возложим на Николая...
Итак, сообщаю график дежурств: сегодня ночью - старший лейтенант
Колесников, завтра - прапорщик Маков, послезавтра, если понадобится - я.
Потом все по новой. Вопросы есть?
- Есть. Как, товарищ подполковник, нам дежурить, не имея возможности
применить оружие по противнику? - обратился старший лейтенант Колесников.
- Вопрос ясен. Заступающий на дежурство возможность такую заимеет,
поскольку получит пистолет из этого вот ящика.
- У меня тоже сверхразумный вопрос, - возник я,- - почему меня
исключили из графика дежурств?
- Радоваться надо, Глеб, выспишься ночью ведь, - с заботой сказал
подполковник, и его ласковый тон был почти естественным. - Ты ведь у нас
вместе с Александром Гордеевичем в научной группе. Тебе думать надо, а не
стоять на стреме.
Мне этот приказ совсем не понравился, он как будто меня выставлял из
рядов советского офицерства.
Оружия у меня нет и не предвидится. Кроме того, кто-то всю ночь
проторчит на посту - однако, не я и не Хасан. На кого вся эта бдительность
рассчитана, на внешнего или внутреннего противника? Конечно, может статься,
Хася вышел из доверия у Остапенки, и мою персону просто подключили к
процессу разоружения иракского коллеги. Причем в известность не поставили,
потому что не было возможности со мной перешепнуться... Или эти козлы в
чем-то меня заподозрили? Решили, чего доброго, что я небрежно, с преступной
халатностью истолковывал выходящие сведения Бореевской аппаратуры и заманил
группу к заминированной дамбе. Но я же, наоборот, предостерегал. Тогда в
чем дело?
Когда настала ночь, я долго не мог заснуть, слушая, как Серегины
башмаки стучат по обшивке. Не элеутероккок мне требовался, а что-то другое.
Например, снотворное. Я в принципе предвидел у себя бессонницу, она и
раньше случалась в неприятных ситуациях. Но офицер ГБ, маящийся от
бессонницы, подозрителен - а вдруг ему остался один шаг до
маниакально-депрессивного психоза.
Дома меня хорошо спасал от этого недуга Ленин. Вернее, один из томов
полного собрания сочинений. Но такого лекарства в командировке я был лишен,
поэтому перед отъездом одну их упаковок аспирина аккуратно расклеил и
зарядил люминалом, то есть фенобарбиталом. А затем положил в нашу аптечку,
слегка надорвав кончик, - для опознания.
Остапенко еще не дрых, поэтому мне пришлось бормотнуть что-то про
озноб, затем уж достать "колесо". А дальше дрыхлось на пять баллов, как
будто никаких неприятностей. Даже снилось, что я конь, который всех лягает.
А наутро стало известно, что островок прочно припопился к одному
месту, и течение нас больше никуда не тащит. Выглянув из люка, легко было
заметить, что хотя воды вокруг еще предостаточно, но можно двигаться в
любую сторону. Похоже, даже без надувной лодки. Правда, не бегом, а
аккуратным пешим ходом. Баранка сделал промер собственным телом - воды
оказалось по ордена. Однако подполковник и в этот раз посчитал любые
движения лишними. Будем ждать вертолет - и точка. Уперся Петрович, выражая
какую-то одномерную мысль - проклятый циклоид.
Я когда ботинки стал натягивать, - все-таки несолидно в носках при
начальстве, - вдруг почувствовал, что-то мешает левому мизинцу правой
ноги. Я скинул обувку, хорошенько потряс, из нее вылетело несколько щепочек
и обрывок бумажки. Первые несколько секунд я не обращал на него никакого
пристального внимания. Потом, когда в кабину залез Колесников с котелком,
где плескался чай, - вскипяченный снаружи, на примусе, - в голове
сработал переключатель. Интерес пробудился, и тогда я спешно прикрыл
таинственную бумажонку подошвой другого ботинка.
- Комары здесь зело вредные, за ночь умучили, как фашисты, - сказал
Серега, позевывая, - может, Кольке они по вкусу придутся. Он у нас
все-таки фрукт земли сибирской и к разному гнусу более привычный.
- Враги-то не шуршали по кустам, не шлепали ластами аквалангисты из
американского спецподразделения "тюлени", не полз ли сквозь грязь китайский
спецназ с гордым именем "красные черви"? - лениво полюбопытствовал я, как
будто со скуки.
Улыбка старлея спряталась в рот.
- Больно вы скептические стали, Глеб Анатольевич, сразу видно, что в
ученые подались... Ладно, пойду-ка рожу сполосну.
- Если хорошо помыть и потереть, Сережа, то даже рожа приобретет
интеллигентное выражение лица.
Старший лейтенант, казалось, с трудом смирил свои голосовые связки,
собравшиеся произвести какие-то нехорошие слова, и громко полез наружу.
Я оглянулся. В кабине из наших остались только Дробилин, что
мучительно спал после очередной порции анальгина с реланиумом, и Маков -
тот через раскуроченное днище пытался добраться до коленчатого вала. А еще
присутствовал Хасан, который, прикрыв глаза, напевал что-то свое, родное и
заунывное.
Я аккуратно отлепил бумажку от подметки и зажал между пальцев руки -
так, чтобы сбоку ничего не было заметно. На ней нашел чиркнутые по-арабски
слова.
"Начальство на родине приговорило тебя. Человек с усами и кепкой
получил приказ не упустить тебя и доставить на север для расправы."
Ногти моментально искрошили бумажку, а мысли вихрем закружились по
голове.
Кто сделал писульку? Арабским, кроме меня, владеют тут еще двое.
Остапенко и Хасан. Но Илья Петрович, судя по имеющимся у него усам и кепке,
и есть тот, кто получил приказ. Значит, Хася тоже вышел на сцену. Ясно, что
он не такой уж чайник и внимательно приглядывает за нами. Может, не совсем
понимает, как работает наша аппаратура, но зато догадался о том, что мы
пытаемся надрать американцам хвост. И еще вот - он мог ненароком услышать
то, чему я не был свидетелем. Например, когда вылезал полюбоваться
обстановкой, а по возвращении заметил потревоженную коробку для шифрограмм
и взъерошенные взгляды Колесникова с Остапенко...
Ага, что-то проклевывется, какая-то шифрограмма могла поступить
непосредственно перед аварией на дамбе. Причем из багдадской резидентуры. А
Серега потом пустил "дымовую завесу" - дескать, сообщение не пробилось
из-за помех.
Что-то случилось в Москве. Наверное... наверное, как-нибудь вскрылось,
что я действительно отмазал Лизу Розенштейн от статьи и помог ей оказаться
за бугром. И пошла накрутка. Мол, Рейфман с Розенштейн - цэрэушники, а
Фролов с ними активно сотрудничал, получая взамен золото в слитках и
червонцах, а также драгоценные камушки россыпью. Должно быть, какой-нибудь
хреноплет пришпилил мне и организацию Затуллинского перелома шеи. В
Комитете, допустим, прознали, что я накануне названивал Киянову. Могли даже
поднять Никиту и, выпотрошив его, составить полный протокол моего наезда на
Андрея Эдуардовича. А Сайко, наверное, побоялся прикрыть меня, против всех
правил Комитета не попрешь. В общем, все единогласно - при одном
воздержавшемся - постановили, что я самый виноватый, и мое отсутствие на
кворум не повлияло.
Теперь остается представить, что меня ожидает в Москве. Полный букет
обвинений: "измена родине", "подлог", "соучастие в убийстве". И родина,
сурово глянув в мою сторону трехголовым змеем трибунала, одним дуновением
отправит меня в одиночную камеру, где останется лишь ждать пропуска на тот
свет. По крайней мере, предложенный ассортимент услуг окажется скудным:
расстрел в упор, чтоб другим неповадно было, пожизненный дурдом с опытами
на мозге (в частности, с пересадкой лобных долей от свиньи), пятнадцать лет
строгого режима на урановых рудниках. И это все. Несмотря на мою верную
службу, на приверженность большому коммунистическому делу, несмотря на то,
что совершил я лишь должностной проступок и мелкую шалость.
Или все-таки некоторые эпизоды моей биографии - нечто большее, чем
проступок и шалость? Ведь я немного подзабыл о высоком деле из-за Лизы.
Причем та "морковка", что зажата между ног, сыграла свою отрицательную роль
- а это всегда являлось грехом. Значит, все-таки изменил я незримому
хозяину по имени "коммунизм - наше будущее". Значит, надо прибыть в Москву
и с аппетитом съесть свою пулю. А что мне еще остается? Попробовать
смыться, как-нибудь улепетнуть к американцам? Даже если пофартит, то чего
будут стоить все эти годы, потраченные на "контору", мои майорские лычки?
Кроме того, жить под крылышком ЦРУ я смогу лишь в том случае, если буду
поштучно сдавать своих. А если интеллигентно откажусь и скажу "фи", то
штатники, конечно же, предоставят мне политическое убежище, - демократия
будет соблюдена, - но оставят без прикрытия. И за несколько месяцев люди
из Управления "С" доберутся до меня и приведут приговор в исполнение, даже
если я буду мылить яйца быкам на какой-нибудь аризонской ферме.
Появился Остапенко, он прихватил свою механическую бритву и опять
полез наружу. Там, на солнышке, он сейчас обсудит с Серегой, как половчее
сторожить меня. Если уж основная задача экспедиции не удалась, то неплохо
бы с блеском проявить себя в другой, куда более понятной роли.
Наверное, у них все получится, туповато-хитрожопый подполковник
пробьется в полковники, а угодник-жлоб Серега в капитаны. Такие, как они,
не засунут греховный "болт" агентке ЦРУ, не обломаются на ерунде, они
всегда будут аккуратными и внимательными и никогда не сойдут с резьбы. Даже
за тот визит к веселой вдове в селении Эль-Джазаир Серега отделается
выговором без занесения. Такие, как Остапенко и Колесников, будут
любимчиками естественного отбора и размножатся по всей Земле, затянув ее
серой хмарью.
А что если?.. Нехорошая мысль пролезла с черного хода и закрепилась. Я
всегда боролся за наше общее, почему бы не повоевать за свое отдельное?
Меня натаскали, чтобы я терзал и дурил врагов нашей страны, так почему бы
мне не покусать и не пообманывать своих собственных неприятелей? Раз стая
приготовилась закусить мной, то я обойдусь без стаи. Если даже советская
моя мораль съежится, а коммунистический дух во мне исхудает.
Впрочем, надо раскусить еще один месопотамский орех. Какую партию
ведет товарищ-господин Абдалла Хасан? Его предупреждение явно не липа, на
это указывают многие приказы и действия Остапенки. Но тогда - что
требуется посланцу иракской госбезопасности, который даже представления не
имеет, виновен ли я в черном злодействе или ни в чем не повинен? Чтобы мы
тут все передрались и перекусались? Чтобы я начал деятельно готовиться к
побегу, а он мог меня торжественно заложить в знак нерушимости
советско-иракской дружбы? Или он не только сотрудник иракских органов, но,
вдобавок, еще и агент ЦРУ - такое ведь тоже бывает? Или причина его
союзничества связана с детско-юношеским мандейством и какими-то
мистическими заморочками в ушибленной голове? Это, конечно, самое
сомнительное.
Я глянул на соседнего гражданина южной наружности - тут таких
курчавых, как он, пруд пруди, и каждую секунду сотни тысяч таких, как он,
зачинаются трудолюбивыми (в кровати) арабскими мужиками и выпрыгивают из
плодовитых арабских дамочек. В этот момент Хася, не прекращая выводить
тошнотворную мелодию, приоткрыл один свой черносливный глаз и подмигнул
мне.
Как раз в кабине появились Остапенко и Колесников, свежие,
работоспособные и побритые. Серега будто и не провел всю ночь на боевом
посту. В общем, с виду - образцовые офицеры-чекисты.
- Сережа, ты себе случаем не смылил какой-нибудь жизненно важный
орган, а то больно долго умывался? - поинтересовался я, а Хасан молвил,
глядя на парочку чекистов. - Гильгамеш и Энкиду.
- Чего-чего? - встрепенулся Серега.- - Мы с товарищем подполковником
никакие тебе не Пилькомеш с Эндиду.
- Да я не про вас. Понятно, да? - объяснился Хася.
- Гильгамеш и Энкиду - герои шумеро-вавилонского мифологического
эпоса, - добавил я. - Первый из них правил городом Урук, который когда-то
располагался в этих краях. Этот товарищ - что-то вроде Иван-царевича. А
Энкиду - лопоухий дикарь, которого боги наскоро сделали и придали в помощь
первому герою, когда тот собрался в поход, чтобы прикончить монстра по
имени Хумбабу.
- И, стало быть, прикончил эту самую чертову бабу. А потом что? -
поинтересовался со скуки Серега.
- Потом к нему пристала со своей любовью Иштар, это - вавилонская
Венера. Или, по-нашему, баба-яга.
- Ну и, должно быть, Иван-царевич ее послал подальше, потому что
ничего венерического подцепить не желал, а надежных гондонов тогда в
продаже не было.
- Сережа, ты на удивление прозорлив. Он действительно богиню послал,
но из-за этого помер его дружок Энкиду.
- Он-то за что?
- За то. Ему пора было сыграть главную роль. Расстроившись из-за
смерти приятеля, Гильгамеш побрел хрен знает куда. Если точнее, к одному
гражданину, который пережил потоп, и являлся, таким образом,
пра-пра-прадедушкой всех живущих, а кроме того был весь из себя ядреный,
потому что регулярно жевал растение, дающее бессмертие. Или, может, не
жевал, а выжимал из него антинекротический сок.
- И ваш Иван-царевич, конечно же, нажрался этого растения до полного
усеру, обессмертился, и живет где-нибудь до сих пор, например, в Швейцарии?
- Нет, он решил отнести его людям.
- Да, я посмотрю, он - коммунист настоящий.
- Он был царь, Сережа, и заботился лишь об увеличении количества
налогоплатильщиков. Скорее можно Хумбабу назвать коммунистом - в общем-то
простое чудовище, не занимающееся частным предпринимательством.
- Эй, не шутите там с такими вещами как маленькие, - прикрикнул
недовольный Остапенко, - не то три шкуры спущу.
- Есть не шутить, товарищ подполковник. Так вот, пока Гильгамеш
добирался до людей, то однажды прикорнул под кустиком, а какая-то жадная
змея подползла и быстренько слопала это самое растение.
- Так погодите, Иван-царевич же не кому-то в отдельности тащил один
стебелек. Сами сказали, что он хотел осчастливить весь народ, - возмутился
Серега, почуявший недостоверность.
- Правильно, товарищ старший лейтенант. Из вашего справедливого
замечания можно сделать два вывода. Первый, что растений таких имелось
целое поле, и Гильгамеш построил дорогу с мостами, чтобы перевозить урожай
бессмертия жителям Урука. Кстати, транспортная магистраль потребовала
хороших капиталовложений, поэтому наш герой выпустил акции, да и
антинекротический сок продавал за приличные деньги. А какие-то
гады-террористы, нанятые владельцами похоронных бюро, совершили диверсию,
например, на главном мосту. И второй вывод - все это иносказание. Растение
бессмертия - что-то вроде древа жизни из Библии, которое на самом деле
произрастает только в мире духовном...
- А ворюга-змея, значит, родственница того самого змея, который
объегорил Адама и Еву? Все, расчухал.
- Колесников, да тебе пора заняться сравнительным анализом
древнесемитских сказаний. Тебе учиться этому не надо, и так все знаешь.
Глядишь, и диссертацию бы накатал одной левой ногой.
- Ну уж, диссертацию, - Серега даже зарумянился немного .- Ну их,
семитов этих, в задницу и передницу, одна морока с ними.
Этой ночью дежурил Маков, и именно тогда я решил прорываться. Завтра
уже могла прилететь вертушка. А сегодня днем, под бдительными очами
Колесникова и Остапенки, я вылезал из стальной коробки вездехода - якобы
умыться и погреть организм, но на самом деле, чтобы провести
рекогносцировку местности, незаметно шныряя глазами.
Наш островок держался на месте прочно, а машина, которая первоначально
лежала почти на боку, сейчас имела крен всего лишь градусов пятнадцать,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг