- Пиф!
Только тут она подняла глаза и в полумраке разглядела грабителя
(разбойника, убийцу, маньяка, вымогателя, насильника).
- Проклятье на тебя, Бэда, - проворчала она, отпуская дверь. - Входи.
- Я не один, - предупредил он.
- Начинается, - засопела Пиф. Она была разочарована и откровенно
злобилась.
Бэда непонимающе посмотрел на нее.
- Я по делу, - пояснил он. - Если тебе сейчас неудобно, то скажи.
Просто трудно выбраться из барака. А отпрашиваться у Беренгария неохота,
хотя он, кажется, мужик хороший.
- Хороший, - согласилась Пиф. - Предаст, продаст и вместе пообедает,
а так - душа человек.
Бэда вошел и сразу же, нагнувшись, принялся снимать ботинки. Следом
за Бэдой в квартиру втиснулся второй - мальчик лет десяти в синей куртке с
плеча взрослого мужчины, босой, с рожицей плутоватой, но хорошенькой.
- Это еще кто? - осведомилась Пиф. - Внебрачный сын твоей первой
женщины, которая была тебе одновременно как мать?
Бэда растерялся. Он выпрямился, покраснев. А мальчик захихикал.
- Собственно, нет, - сказал Бэда. - Это... мой бывший надсмотрщик.
Ну, еще там, в рабских кварталах, на рынке.
- Это? Надсмотрщик?
Такого феерического вранья Пиф никак не ожидала.
- Так вышло, - оправдываясь, сказал мальчик. - На самом деле меня
Господь вот каким сотворил... а я уж потом напортил...
Пиф махнула рукой.
- Болтать глупости можно и на кухне, - сказала она. - Я поставлю
чайник.
- А можно кофе? - спросил Бэда, нахальный, как все рабы, если их
немного приласкать.
- Можно, - нелюбезно сказала Пиф, и Бэда опять испугался:
- Если тебе трудно, то вообще ничего не надо.
- Трудно смотреть, как ты жопой елозишь, - отрезала Пиф.
Все трое пошли на кухню. Пиф велела гостям сесть и не путаться под
ногами, а сама принялась варить кофе и ворчать.
Наконец Бэда заговорил:
- Я к тебе пришел, потому что больше не к кому...
Польщенная, Пиф сразу же простила ему вторжение в компании с
мальчишкой.
- Понимаешь ли, - продолжал он, - для него, и для меня тоже, это
очень важно. А в Оракуле я только тебе доверяю...
Пиф слушала и упивалась.
- Говори, - подбодрила она его, когда он снова замолчал в явной
нерешительности.
- Мне нужно денег, - сказал он. - Не очень много, но нужно. Своих-то
пока что нет...
Кофе зашипел, убегая. Деньги. Вот и все, зачем он явился. Все сперва
говорят, что она им позарез нужна, а потом с умильной мордой просят денег.
И этот тоже... "В эпицентре любовного романа". Было уже, помним-с.
- Сколько тебе нужно? - спросила она сухо.
Он встал.
- Четыре сикля, - сказал он очень тихо. И настороженно уставился ей в
затылок. Он видел, что с ней творится что-то странное. Неприятное.
- Четыре сикля? - Она обернулась, ковшик с черными потеками кофе в
одной руке, тряпка в другой. - Четыре сикля?
- Ты не можешь? Это много? - спросил он.
Она разлила кофе по чашкам, вынула из холодильника сок - ребенку,
уселась сама. Не сводя с Пиф тревожного взгляда, Бэда взял чашку и сел на
краешек табуретки.
- Прости, если мы тебе помешали, - снова сказал он.
- Ты действительно вперся ко мне из-за четырех сиклей?
- Да.
- У тебя нет такой ерундовой суммы, ты хочешь сказать?
- Нет. У меня вообще никаких денег нет.
- Конечно, я дам тебе четыре сикля. Я могу и десять дать.
- Десять не надо. Четыре. Только... Пиф, это без отдачи. То есть, я
отдам, если смогу, но не знаю, когда.
- Можешь не отдавать. - Она махнула рукой. - Мне за ту ночь столько
заплатили, что я, наверное, Беренгария купить смогла бы.
Он помолчал немного, а после спросил:
- Тебе заплатили?
- Ну да. Премиальные, как и обещали. И подписку взяли о
неразглашении, но я все равно Гедде разгласила... Я ей все разглашаю.
- С меня тоже взяли. Сказали, что кожу сдерут, если стану болтать.
Верховный сказал.
Пиф призадумалась.
- А если я стану болтать?
- Не знаю, - сказал Бэда. - Мне кажется, они не очень-то будут
разбираться, кто из двоих наболтал.
Пиф вытащила из кармана мятую бумажку в пять сиклей и протянула ему.
Он взял и сказал просто:
- Спасибо.
- Сиди уж, - махнула Пиф. - Расскажи мне лучше, где ты подобрал этого
огольца...
Это был их последний вечер. Девятый после смерти дедули-надсмотрщика.
Бэде было немного грустно. И тревожно. А мальчишка болтал, как ни в чем не
бывало.
- Я буду тебя навещать, - обещал он. - Вот увидишь, все как-нибудь
устроится.
Теперь, когда деньги у них были и можно было идти в храм и
"возносить", что положено, мальчик совершенно успокоился.
Они бродили по Вавилону. В чернильной синеве ночного воздуха мерцали
фонари. Огромный Евфрат медленно тащил свои воды, рассекая город на две
части.
Мальчик вдруг признался:
- Пока этот... ну, мой... был жив, он никогда не видел города
по-настоящему... Он вообще дальше рабских кварталов не хаживал. А что ему?
За день смухлюет, вечером пропьет, благо винные лавочки рядом...
Наконец-то я от него избавился. Мне как будто глаза кто-то промыл чистой
водой...
Бэда молчал, слушал краем уха. Он прикидывал: влетит ему за то, что
опять не в бараках ночь провел или не влетит. А надсмотрщикова душа
говорила и говорила, смеялась и смеялась, а после вдруг отпустила руку
Бэды и побежала.
- Пока! - крикнул мальчик, на мгновение обернувшись и от нетерпения
подпрыгивая. - Я еще тебя навещу!
Бэда сжал в кармане пятисиклевую бумажку, которую подарила ему Пиф.
- Пока, - пробормотал он. - До свидания, душа.
- Я вдруг подумала, - сказала Гедда, - как все это хрупко.
- Что хрупко? - спросила Пиф.
- Все. Ты, он. То, что вас связывает. Вообще - человек... Хлоп - и
вот его уже нет...
- Зануда, - сказала Пиф.
Храм, куда Бэда отправился "возносить", существовал на полулегальных
правах в знаменитых катакомбах Вавилона, впоследствии частично
перестроенных под метро.
На станции "Площадь Наву" было несколько боковых тоннелей, выкопанных
в незапамятные времена (еще до потопа, где несколько богатых семей думали
спастись от бедствия). Один из этих тоннелей, скрытый неприметной скучной
дверкой с эмалированной табличкой "СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ. ПОСТОРОННИМ ВХОД
ВОСПРЕЩЕН", был занят подпольной христианской общиной. За известную плату
руководство вавилонского метрополитена смотрело на это сквозь пальцы.
Бэда разменял у тетки Кандиды полученную от Пиф пятисиклевую бумажку
на пять сиклевок и одну такую сунул Беренгарию, чтобы тот отпустил его на
несколько часов и, если что, выгородил перед начальством.
- Опять по бабам собрался? - спросил проницательный Беренгарий.
Бэда неопределенно пожал плечом.
Беренгарий небрежно повертел бумажку в пальцах и вернул Бэде.
- Ладно, забери. Купи ей мороженое.
- Здесь не хватит на мороженое.
- Да и не любит она мороженого, - подхватил Беренгарий. - Она водку
любит.
Бэда похолодел.
- Кто "она"?
- Брось ты. Все уже знают. Пифка, вот кто.
- Я не к ней, - сказал Бэда. Но сиклевку забрал и сунул в карман. Он
и сам любил мороженое.
БЛАГОСЛОВИ НИНМАХ И БОГИ ОРФЕЯ. ПО ВЕЛИКОЙ БЛАГОСТИ БОГОВ... КУРС
АКЦИЙ... ОПТОВЫЕ ПОСТАВКИ... МУСОРОПЕРЕРАБАТЫВАЮЩИЙ ЗАВОД...
НЕРАЦИОНАЛЬНО... БОЛЕЕ РАЦИОНАЛЬНО... ПРОПУСКНЫЕ МОЩНОСТИ... ПОСТАВКИ ИЗ
ЭЛАМА... ПОСТАВКИ В ЭЛАМ... ФЬЮЧЕРСНЫЕ СДЕЛКИ КАСАТЕЛЬНО ЭСАГИЛЬСКОЙ
МУСОРНОЙ СВАЛКИ... аа-ахх... Аксиция, завари кофе, а? Пожалуйста...
Бэда надавил на неприметную белую кнопочку рядом с обшарпанной
дверкой "СЛУЖЕБНОЕ ПОМЕЩЕНИЕ..." Спустя несколько секунд ожило
переговорное устройство. За металлическим его забралом громко задышали,
чем-то щелкнули и неприязненным тоном поинтересовались, кого нужно.
- Мне бы Петра, - робко сказал Бэда.
- Кого?
- Отца Петра, - повторил Бэда.
- Кто спрашивает?
- Бэда...
И оглянулся: не слышит ли кто. Но люди шли и шли непрерывным потоком
по синей станции "Площадь Наву", погруженные в обычную свою суету -
домохозяйки с сумками, откуда мертвенно, как сухие ветви кустарника,
торчат ноги забитых кур; египтянки с их шумным говором, в широких парчовых
юбках; клерки, на ходу интимно бормочущие в радиотелефоны; ленивые холуи,
посланные господами по делу и явно задержавшиеся на площади Наву, где что
ни шаг, то новое диво...
Кому тут дело до человека по имени Беда, который стучит в обшарпанную
дверцу и просит позвать другого человека, по имени Петр...
А тут дверка как раз приоткрылась и Бэду впустили.
- Входи уж.
Вошел.
- Иди уж.
Пошел.
Узкий длинный ход, сырые стены в арматуре, кругом какие-то трубы. Но
под ногами было сухо, а когда достиг обширного бункера, переделанного под
храм, так и вовсе красиво. Между стенами и фанерными перегородками,
установленными по всему периметру, поставили электрообогревательные
устройства. Перегородки хоть и взяты на том же складе мебельных
полуфабрикатов, что и уёбище, уродующее оракульное рококо, а отделаны
совершенно иначе. Красивым холстом затянуты, разрисованы цветами и
плодами. Будто в райский сад входишь.
С потолка три лампы на цепях свисали, рассеивая полумрак. В большом
жестяном корыте, полном песка, потрескивали тонкие красные свечки, числом
около сорока.
Рослый рыжий человек уже шел Бэде навстречу.
- Я Петр, - сказал он.
Бэда остановился, по сторонам глазеть бросил и на человека этого
уставился.
Всего в том человеке было с избытком: роста, волоса, голоса. Так что
рядом с ним совсем потерялся неказистый Бэда.
Потому, смутившись, стоял и безмолвствовал.
Потом о деньгах вспомнил и протянул их неловко.
- Вот...
- Что это? - строго вопросил рыжий.
- Четыре сикля. Мне ваш этот, который у двери, третьего дня сказал,
что поминание четыре сикля стоит.
- В вазу положи, - распорядился рыжий. И указал бородой на большую
медную вазу, стоявшую у порога. Бэда ее и не приметил, как входил,
настолько поразил его храм.
Бэда послушно подошел к вазе и, свернув сикли в трубочку, просунул их
в узкое горлышко. После снова к тому Петру повернулся.
- Умер человек один, - сказал Бэда. - Просил за него вознести... ну,
все, что нужно. Вот я и пришел.
Рыжий пристально глядел на Бэду, пальцами бороду свою мял.
- А так редко в храм ходишь? Что-то я тебя не помню.
- Редко, - сказал Бэда. - Да из барака поди выберись... А как
выберешься, так всегда дело какое-нибудь найдется.
- Ну, ну, - подбодрил его Петр. Но вид по-прежнему имел озабоченный и
строгий. - Служишь-то как, хорошо?
- Как умею, - сказал Бэда.
- А ты, небось, плохо умеешь?
- Не знаю, - честно сказал Бэда.
- Кому служишь?
Бэда губу прикусил, понимая, что сейчас его выгонят.
- Оракулу, - ответил он еле слышно.
Тут рыжий побагровел, как свекла.
- КОМУ?
- Оракулу.
Помолчав, Петр уточнил, чтобы не вышло ошибки:
- В кабаке бесовском?
- Да.
Рыжий Петр замолчал, тяжким взором на Бэду уставившись. Потом сказал
сердито:
- Уходи.
- Я сейчас уйду, - поспешно согласился Бэда, - только вы за этого
человека... вознесите. Мне ничего больше и не надо.
- Тебе много что надо, - загремел Петр, - только ты, несчастный,
этого не понимаешь...
- Да я понимаю... - проговорил Бэда, радуясь, что его пока что за
шиворот не хватают и к дверям не тащат.
- Не понимаешь! - громыхал разгневанный Петр. - Из Оракула бежать
надо, бежать! Эта лавка навлечет еще на Вавилон беды великие... - Помолчал
и вдруг, смягчившись, спросил: - Как звали того человека?
- Не знаю...
Петр опять начал багровой краской наливаться.
- Как это - не знаешь? А как же ты за него хочешь молиться?
- Я-то помню, какой он и как выглядел... - растерянно сказал Бэда. -
А там, где он сейчас, его и подавно знают... Это надсмотрщик мой бывший.
Я, пока за проволокой на площади Наву вшей давил, его за полное говно
считал. Он же, подлец, голодом нас морил, а сам с работы полные сумки
жратвы таскал... И справки медицинские подделывал, чтобы подороже товар
сбывать. А оказалось, что душа у него ясная и чистая... Но это только
потом оказалось, когда он помер. А пока жив был, иной раз лежишь и думаешь
- своими бы руками задушил эту гадину.
- Это хорошо, - медленно проговорил Петр, - что ты за мучителя своего
молиться хочешь...
- Да какой он мучитель... Так, воришка, а что орал на нас - так то не
мучительство, а одно только развлечение... - Бэда ухватил Петра за рукав.
- Вы уж сделайте для него все, что надо, хорошо? Просто скажите: бэдин
надсмотрщик с площади Наву, вот и все. Он в синей тужурке ходил.
Петр непонятно молчал.
Бэда повернулся, чтобы уйти, когда Петр рявкнул ему в спину:
- Стой!
Бэда остановился.
Петр извлек откуда-то из-под своей рубахи необъятных размеров тяжелый
крест и - как показалось перепуганному программисту - замахнулся на него.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг