как и следовало ожидать, оставил там солдат. Те втащили на верхний этаж
пулемет и достали карты, чтобы скоротать время.
На втором этаже спешно разместили рацию.
Генерал же Гимиллу в башне не остался. Дальше двинулся Вавилон
усмирять и к стопам повергать. Потому у солдата, который Пиф привел, сразу
же возникла проблема: то ли по городу бегать и генерала искать (чтобы, как
велено, с рук на руки), то ли сбыть свою обузу здесь и возвращаться на
площадь Наву, к родимому танку...
Решился на второе. Сказал жрице:
- Вот что, красавица. Я тебя здесь оставлю. Ты главное лейтенанту
покажись, чтобы знал, кто ты такая. А после уж от лейтенанта не отходи, а
то неровен час солдаты обидят. Поняла?
Пиф кивнула.
Солдат видел, что она почти ничего еще не слышит после взрыва.
- Головой потряси, уши прочисти, - посоветовал он. И сам головой
потряс для наглядности.
Пиф встряхнулась.
- Я поняла, - сказала она. - Ты иди, я здесь побуду.
- Документ береги, - напоследок сказал солдат. И - руки в карманы,
губы в трубочку - вниз по ступенькам побежал.
Пиф, как никому не нужная вещь, в уголок приткнулась. На какой-то
ящик села. Откуда в башне Этеменанки ящик? Это же храм, главная святыня
города... Но уж видно устроено так, что если вторглись куда солдаты, там
никаких святынь уже не остается.
Посидела, поглядела, как взад-вперед злющий лейтенант ходит, кого-то
распекает, с кем-то по рации препирается. Наскучило ей. Встала, к окну
подошла.
Внизу расстилался Вавилон. Клубы дыма поднимались над кварталами
Шуанна, Туба, Литаму, Новый Туба (пусть горит, вот уж трущоб не жалко),
Карраби и Кандингирра, где начинались уже нарядные загородные виллы...
Евфрат лежал голый - не было уже обоих мостов, а набережная во многих
местах была разворочена взрывами. И незнакомым казался Пиф родной ее
город.
Она отошла от окна и снова забилась в угол. Кругом кипела оживленная
деятельность, ходили люди в сапогах и сандалиях, звучали озабоченные
начальственные голоса, доносились ругань, хохот, выстрелы, потом вдруг
залаял и захлебнулся пулемет. Пиф сидела и ждала. У нее онемели ноги, но
она не могла двинуться.
Дважды перед ней останавливались люди. В первый раз тот самый злющий
лейтенант. Она молча сунула ему свои корки. Он рассеянно взглянул на них,
сказал "а-а..." и вернул.
Второй раз прицепился один из солдат. Пиф и ему показала корки,
однако в руки не дала. Солдат обругал ее и ушел.
Никто не спросил, кто она, что здесь делает, почему притулилась на
ящике с патронами и чего ждет с долготерпением животного.
Да и сама Пиф слабо понимала, зачем она сюда притащилась и какого
чуда дожидается - одинокий островок посреди непостижимой для нее
солдатской жизни.
Она не могла бы сказать, много ли времени прошло. Дневной свет в
окнах башни померк, зарево пожаров стало ярче. Грохот постепенно стихал в
городе. Стали слышнее человеческие голоса. Неожиданно смолкли выстрелы, и
Пиф показалось, что настала тишина.
Она пошевелилась, потерла затекшие ноги и поняла, что очень голодна.
И тут башня оказалась полна народу. Пиф не поняла, в какой момент все
эти люди заполонили помещение на третьем этаже, где она таилась все это
время. Ходили, мигая вспышками, бойкие девицы с фотокамерами. Совали
микрофоны прямо в губы плотному коротко стриженому военному в белом
мундире (это и был генерал Гимиллу). Несколько встрепанных женщин трясли
замусоленными блокнотами. Одна из них сорванным голосом допытывалась:
- Но численность жертв установлена?..
Генерал лениво отбрехивался. Да, установлена. Конечно, примерно.
Разумеется, восстановлен. Да, гарантирует. Естественно, отвечает. У вас
что, есть сомнения?
- Орудия - не аргумент! - ярился какой-то бородач, размахивая
обслюнявленным микрофоном перед самым носом генерала. - Сжечь не значит
ответить!
- Нам велено было расстреливать сторонников мар-бани, - холодно
ответил генерал, отведя микрофон от своего лица и скроив брезгливую
гримасу. - Если вы принадлежите к числу таковых, милостивый государь...
- Гуманизм! - надрывалась растрепанная женщина с блокнотом. Вторая
стояла рядом и хищно скалилась, посверкивая очками с разбитыми стеклами.
Генерал обвел собравшихся равнодушным взором.
- Надеюсь, я ответил на все ваши вопросы, господа?
Ответом ему было настороженное молчание. Еще раз лязгнула фотокамера,
озарив помещение мертвенным блеском вспышки.
- Отлично, - сказал генерал Гимиллу. - В таком случае позвольте мне
сделать заявление.
Он не глядя протянул руку, и адъютант сунул ему в пальцы глиняную
табличку, на каких пишутся все официальные документы. Тотчас же
собравшиеся вновь жадно ощерились микрофонами, протягивая их к генералу,
будто нищие за подаянием.
Генерал неторопливо отставил табличку на вытянутой руке - он был
немного дальнозорок.
- "Глубоко сочувствуя народу вавилонскому, понесшему жертвы
вследствие безответственных выступлений мар-бани, правительство
вавилонское в храме Эсагилы сим постановляет: всех павших, независимо от
их политических убеждений и обстоятельств гибели, предать достойному
погребению. В случае, если убитый будет опознан родственниками или
близкими и в случае, если означенным родственники погибшего убедительно
докажут, что убитый являлся кормильцем семейства, означенному семейству
будет назначена от правительства единовременная компенсация по утрате
кормильца в размере 60 сиклей. На опознание убитых выделяются семь дней,
считая с момента обнародования настоящего обращения к народу вавилонскому.
Опознание будет производится в морге храма Гулы-Ишхары круглосуточно.
Правила производства опознания будут вывешены на воротах храма".
Он отдал табличку адъютанту и негромко добавил:
- Пресс-конференция окончена.
И повернулся спиной, желая уйти.
- Генерал! - окликнул его один из журналистов.
Генерал Гимиллу обернулся, с явным неудовольствием поглядел на
говорившего.
- Что-нибудь еще? Я чрезвычайно занят, знаете ли. Мне и так пришлось
пойти навстречу вашим желаниям вопреки государственной необходимости и
выделить драгоценное время на все эти разговоры.
Вперед выступили сразу двое - рослый черноволосый бородач и
растрепанная женщина.
- Мы являемся представителями общественной организацией "Жизнь ради
жизни", - агрессивно начал бородач. Женщина за его плечом кивала. - Мы
настаиваем на том, чтобы представители общественных организаций были
допущены в морг храма Гулы-Ишхары...
Генерал подумал немного и неожиданно согласился.
- Мы настаиваем на том, чтобы нас сопровождали представители иных
организаций, - встряла растрепанная женщина.
- Например? - Гимиллу прищурился. Ему очень хотелось вышвырнуть
нахалку в окно, и он вовсе не скрывал этого. К тому же, она была
некрасива.
- Правительственных, - пояснила женщина.
Генерал продолжал глядеть на нее в упор, все более откровенно давая
ей понять, НАСКОЛЬКО же она некрасива. И молчал.
И тут задерганный злющий лейтенант сказал:
- Здесь имеется представитель Государственного Оракула.
И безошибочно указал на Пиф.
Пораженная, Пиф поднялась. Злющий лейтенант подал ей руку. Как он
ухитрился запомнить ее, если видел удостоверение служащего Оракула всего
лишь мгновение и уже несколько часов не обращал ни малейшего внимания на
ее присутствие?
Приволакивая ногу, Пиф подошла ближе к группе журналистов.
- Почему она хромает? - спросила растрепанная женщина. - Вы стреляли
в нее?
- У меня ноги затекли, - хрипло объяснила Пиф.
Генерал Гимиллу фыркнул.
- Теперь я могу идти? - ядовито поинтересовался он. И, не дожидаясь
ответа, вышел.
В ожидании, пока провожатые будут готовы выступить, журналисты
бродили по комнате, где стало очень тесно и душно, возбужденно
переговаривались между собой, перематывали фотопленку, листали блокноты с
записями. Пиф снова подошла к окну. Чернота притаившегося внизу
разгромленного города казалась беспредельной. Ночное небо озаряли пожары.
Горизонт был беспокоен - горело даже далеко за городом.
Внизу, в Эсагиле, шла своя жизнь. Проезжали грузовики и
бронетранспортеры. Внезапно оживал и начинал орать динамик - какие-то
лязгающие команды, обильно разбавленные матом, без начала и конца,
мгновенно смолкающие, когда выключали трансляцию. Несколько раз
открывалась перестрелка, но и она смолкала, будто ножом обрубленная.
Дважды Пиф слышала одиночные выстрелы. Растрепанная женщина, которая
препиралась с генералом Гимиллу, подошла незаметно к окну и, услышав эти
выстрелы, проговорила:
- Раненых добивают, сволочи...
Пиф отошла от нее подальше.
Ночь была бесконечной, но спать никому не хотелось.
Пиф нашла злющего лейтенанта и попросила у него поесть. Лейтенант
глянул куда-то в угол, мимо Пиф, сунул ей в руки копченую рыбу с куском
мокрого хлеба и ушел. Таясь от остальных, чтобы не отобрали, Пиф жадно
проглотила хлеб и рыбу. Ей сразу стало легче и даже усталость прошла. И
ночь сразу перестала быть бездонной.
Она снова села на ящик, обхватив колени руками. "СЛЕДСТВИЕ:
ВОЗМОЖНОСТЬ СОЦИАЛЬНОГО ВЗРЫВА..." Она дала прогноз. Почему они
допустили?.. Смутно она догадывалась, что ее предсказание каким-то
странным, непостижимым образом повлияло на решение мар-бани начать мятеж.
И еще она знала теперь, что предсказание было неправильным.
"Жрица - пустой сосуд."
А она, Пиф, - вовсе не пустой сосуд. Она полна любви и страха.
- Эй, девка, - позвал ее кто-то тихим осипшим голосом.
Она подняла глаза. Злющий лейтенант. Стоит рядом, протягивает ей
плоскую жестяную флягу.
- На-ка.
Она взяла, поболтала флягой. Там что-то плеснуло. Ей хотелось пить,
поэтому она бросила на лейтенанта благодарный взгляд. Лейтенант неожиданно
усмехнулся.
Во фляге была водка. Пиф закашлялась от неожиданности.
- Вот блядь!.. - пробормотала она. И приложилась к фляге уже
поудобнее.
Сделав еще несколько глотков, вернула владельцу.
- Ух. Спасибо.
Тот забрал флягу, завинтил потуже пробку и ушел.
Постепенно Пиф сморил сон. Она так и заснула в ярко освещенном
помещении, под громкие возбужденные голоса журналистов.
Их выпустили из башни только к полудню следующего дня. Пиф проснулась
оттого, что ее мучила страшная жажда. Она грызла губы и злилась. Но почти
сразу же после ее пробуждения в башню вошел генерал Гимиллу и негромко
сказал:
- Господа, конвой готов сопровождать вас. Убедительно прошу соблюдать
порядок и спокойствие, иначе к вам будут применены санкции. В городе
объявлено военное положение.
Храм Гулы-Ишхары находился в Шуанне, где вчера ночью лютовали пожары.
Из развалин домов поднимался дымок. В пыльном летнем воздухе стоял едкий
запах пожарищ.
Журналисты оживленно вертелись по сторонам, то и дело наводя камеры
на сгоревшие дома. Кто-то из них горько рыдал, поскольку видеокамера
оказалась разбитой. В голове у Пиф мутилось от жажды. Она подошла было к
общественному колодцу, но солдаты отогнали ее, сказав, что местные жители
сбрасывали туда трупы.
Во дворе храма распоряжались солдаты. Танк хозяйски расположился на
клумбе, сломав несколько розовых кустов и разметав гусеницами при
развороте комья жирной черной земли - драгоценнейшей земли, которую
привозили сюда из Барсиппы и Урука.
Журналистов провели в просторные Залы Смерти - попросту говоря, в
морг, где холодильные установки поддерживали постоянную температуру.
Погибших продолжали сносить - работа по очистке города еще не завершилась.
На стеллажах в два яруса лежали одеревеневшие тела. Пожилой раб в
черном ватнике и валенках на босу ногу ковылял от трупа к трупу.
Непрерывно слюня химический карандаш, писал номер на босой ступне
очередного покойника и ковылял к следующему. Когда журналисты входили в
Зал Смерти, он как раз выводил номер 381.
Все вновь вошедшие тут же замерзли и принялись стучать зубами. Пиф
отделилась от журналистов и стала медленно ходить между стеллажами,
разглядывая лица убитых. Растрепанная женщина нагнала Пиф и повисла у нее
на руке.
- Что вы скажете как представитель Государственного Оракула?
Пиф тупо посмотрела на нее.
- О чем?
- Как - о чем? Об этом бесчеловечном избиении!
- ...СЛЕДСТВИЕ: ВОЗМОЖНОСТЬ СОЦИАЛЬНОГО ВЗРЫВА... - проговорила Пиф.
- Вы согласны, что политика нынешнего правительства зашла в тупик? В
экономический и социальный тупик? - наседала женщина.
- Да, - сказала Пиф, чтобы та отвязалась.
- Но как представитель государственного...
- Я не знаю, - с раздражением произнесла Пиф. И добавила, ощутив
неожиданный прилив сил: - Пошла на хуй, липучка.
Женщина, оскорбленно вереща, отстала.
А Пиф пошла дальше.
- "Триста... восемьдесят... пять..." - бормотал служитель в ватнике,
мусоля карандашом чью-то грязную мертвую пятку.
Пиф подошла поближе, поднялась на цыпочки, чтобы увидеть лицо.
- Беда, девка, - сказал ей дружески раб. - Ты гляди, сколько народу
побили. И все несут и несут.
Пиф молча смотрела на убитого номер 385. Он лежал, запрокинув голову,
одна рука на груди, другая слегка развернута тыльной стороной. У сгиба
локтя синела татуировка - номер. Пиф видела цифры: 812... университетский
шифр. И дальше средний балл: 3.3 - да, он плохо учился. Он вообще не был
усерден, ни в университете, ни потом, в Оракуле...
- Во как, девка, - повторил служитель. - Страсть, чего наделали.
Пиф смотрела на мертвеца и молчала. У него было безобразное синее
пятно на переносице.
Раб сказал:
- Знакомца встретила, что ль?
Как о живом спросил.
Пиф кивнула. И прибавила:
- Кажется...
Раб ухватил мертвеца за плечо, повернул набок.
- Гляди, девка, в затылок его застрелили, - сказал он. - Вот ведь
зверье... А перед тем еще и били.
- Положи его, - сказала Пиф. - Не трогай.
Она старалась, но не могла его узнать. Да и нечего было узнавать в
этой окоченевшей пустой оболочке, где не оставалось больше никакого Бэды.
По этой брошенной оболочке она даже плакать не захотела.
Да, но если он ушел, то куда? Где он, в таком случае, если здесь его
больше нет?
Пиф поглядела по сторонам. В противоположном углу щелкали
фотоаппараты, несколько человек осаждали руководителя работ по очистке
города - тот на свое несчастье зашел в храм посмотреть, как идут дела.
Шаркая валенками, служитель пошел дальше ставить номера.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг