разбирая, ударил его мечом. Ненависть вокруг него стала такой тяжелой, что
он начал задыхаться.
Совсем рядом оказались белые глаза с черными точками зрачков. Аэйт
выбросил вперед раненую руку, и капли крови полетели прямо в эти глаза.
Враг отшатнулся, однако использовать его замешательство Аэйт уже не успел.
Правое плечо обожгло огнем, и он с удивлением увидел свой меч, падающий на
землю. Затем сильный удар тяжелым щитом в грудь придавил его к сосне, так
что кости у него хрустнули. Земля накренилась. Острая сосновая шишка
стремительно приблизилась и впилась в щеку. Аэйт посмотрел на свою
окровавленную ладонь с черным крестом, ему стало худо, и он закрыл глаза.
Удар сапога перевернул его на спину. Кто-то засмеялся совсем близко.
Треснула ткань. Страшной болью сдавило плечо. Аэйт хрипло застонал и
потерял сознание.
Мела возвращался к поляне почти бегом. Враги набросились на них с той
стороны, где Фратак оставил Аэйта. Их было четверо. Если они сумели дойти
досюда, значит, Аэйт либо спрятался от них, пропуская зумпфов мимо себя
(это было почти исключено), либо погиб. Если младший брат оказался трусом,
его позор падет на Мелу. Мела с удивлением поймал себя на мысли, что
предпочел бы сносить позор, лишь бы братишка был жив. Но он знал, что
такое вряд ли возможно.
Воины Фратака убили всех четверых и закопали их тут же. Тела своих
погибших - Месы, Коя, Алкима и Афана - завернули в чистую рогожу и
погрузили на носилки, чтобы потом сжечь останки посреди деревни. Фратак и
Мела налегке пошли вперед, чтобы забрать тело Аэйта и заодно выяснить, что
же случилось на поляне.
- Не понимаю, - сказал Фратак. - У него была отличная позиция. Я дал
ему свой лук. Он мог перестрелять их, не сходя с места.
Мела отмолчался. Они уже подходили к сосне, возле которой оставили
пост. По хвое были растоптаны темно-красные пятна. Тяжелые густые капли
крови лежали на траве. К смоле на стволе дерева прилип длинный белый
волос. В двух шагах от дерева, в луже крови, лежала рукоять меча,
обмотанная темным от пота ремнем. Клинка не было видно, даже обломков.
Фратак бродил по полю битвы, разглядывая следы. Вдруг он остановился
и уставился себе под ноги, словно не веря собственным глазам. Потом
стремительно опустился на траву и схватил костяной обломок.
- Что это? - пробормотал он, шаря вокруг по траве. Еще один обломок
попался ему под руку, потом еще. Ошеломленный, Фратак поднял с земли
тетиву. - Что это, Мела? - сказал он, поднося обломки своего лука к лицу в
трясущихся горстях. - Что это?
Мела побледнел так, что его серые глаза стали казаться почти черными
на помертвевшем лице. Он отступил на шаг и прислонился к сосне. Прошло не
меньше минуты, прежде чем он ответил:
- Это был твой лук.
- Ты хочешь сказать, - медленно проговорил Фратак, - что твой младший
брат сломал мой лук?
Еле сдерживаясь, чтобы не закричать, Мела кивнул. Наконец он перевел
дыхание и тяжело уронил:
- Так вот почему они до нас добрались.
Фратак удивил его. Бросив на землю бесполезные уже обломки, он
подошел к Меле и уперся ладонью в ствол сосны над его головой.
- Мела, - сказал он, - они его не убили. Зумпфы никогда не хоронят
наших убитых. Он жив, и они забрали его с собой.
Он подождал, пока краска вернется на белое лицо Мелы. Теперь старший
брат перестал кусать губы, и слезы потекли по его щекам. Мела сердито
обтер их рукавом.
- Почему ты так думаешь? - спросил он ровным голосом.
- Сейчас начало лета, им нужны работники. Они убьют его осенью, когда
работы закончатся, чтобы зимой не кормить лишний рот.
Мела замолчал, обдумывая услышанное. Фратак снова принялся бродить
вокруг, наклоняясь то над одним следом, то над другим. Наконец он поднял
рукоять меча и покачал головой.
- Никогда не думал, что твой конопатый обладает такой чудовищной
силой. Смотри, как чисто обломано. Я вообще удивляюсь, что им удалось
захватить его.
Мела взял рукоять и стиснул ее в пальцах. Он-то знал, почему
разлетелся на куски добрый лук и как Аэйту удалось сломать вражеский меч.
Может быть, разрыв-трава спасет братишку от плена после того, как подвела
его в бою? Если только среди зумпфов нет людей, достаточно искушенных в
магии, чтобы догадаться, что означает черный крест на ладони
мальчишки-пленника...
- Поставьте его на ноги, - произнес чей-то низкий звучный голос.
Крепкие руки схватили Аэйта за подмышки и подняли. В глазах у него
было черно, и он едва понимал, где находится. Невыносимо горело плечо.
Правая рука онемела. Кто-то схватил его за длинные волосы, откидывая его
голову назад, и прошипел прямо в ухо:
- Смотреть в глаза!..
Аэйт, шатаясь, прислонился к тому, кто стоял у него за спиной. Он
ничего не мог разглядеть сквозь густую пелену, которая плавала у него
перед глазами.
Послышался взрыв хохота. Смеялись сильные, здоровые и очень дружные
между собой люди, и Аэйту стало завидно. Все голоса были мужские.
Затем тот же бас проговорил (и Аэйт понял, что обладатель звучного
голоса улыбается) - весело и совсем не зло:
- Ты же не хочешь сказать, Каноб, что этот мальчик и есть тот
отчаянный рубака, который нагнал на тебя страху?
Каноб стоял где-то совсем рядом - Аэйт чувствовал его глухую темную
злобу. Он угрюмо ответил:
- Не смейся, Гатал. Мальчишка настоящий дьявол.
Аэйт шевельнулся в руках зумпфа, который тут же еще сильнее потянул
его за волосы.
- Ну, все-таки не совсем дьявол, а? - примирительно сказал Гатал, все
еще улыбаясь. - Вот он стоит, и взгляд у него мутный, как у молочного
щенка. Довольно, отпусти его, - добавил он. - С души воротит от этих
грязных волосатых морастов. Алаг, посмотри, что у него с рукой.
Аэйта отпустили, и он сел на землю. Его сильно тошнило. Голова
нестерпимо кружилось, и хотелось только одного: лечь, прижаться щекой к
земле.
- Зря смеешься, вождь, - настойчиво повторил Каноб, и снова на Аэйта
плеснуло волной ненависти. - В этом парне чудовищная сила. Он схватил меч
Азала рукой, сжал - и железо рассыпалось в прах.
Гатал опять захохотал. Как ни странно, но от вождя не исходило
никакой враждебности. Вождь находился на своей земле, его воины отвоевали
соляное озеро - не было смысла ненавидеть этого паренька, скорчившегося у
ног Каноба. Ему было даже немного жаль глупого мораста.
Но вот приблизился еще кто-то и осторожно уложил Аэйта на спину. Аэйт
подчинился, закрыл глаза. Очень мягкая рука провела по его лицу. Она была
слишком широкой, чтобы быть рукой женщины, но ее прикосновение было
нежным, как пух, и в то же время страшно тяжелым. Аэйт тихо застонал и
мотнул головой по траве. Присутствие этого нового врага наполняло его
тоской.
- Что это с ним? - спросил вождь. - Ты еще не вырезаешь у него
сердце, а он уже ноет.
- Дьявол узнал дьявола, - мрачно произнес Каноб.
Алаг, сидевший на корточках возле Аэйта, повернулся к Гаталу, и на
одежде колдуна что-то звякнуло.
- Каноб прав, - сказал колдун. - В этом мальчике есть сила, и она
отзывается мне.
- Хватит болтать, - оборвал вождь. - Перевяжи его руку, приложи к ней
какую-нибудь целебную дрянь, а потом пусть Эоган закует его в цепи, вот и
все. И нечего мудрить.
Алаг покачал головой, и вождь нетерпеливо рявкнул:
- Перестаньте морочить мне голову вашими сказками. Он почти ребенок.
Повязка на рану и хорошая, добрая цепь - вот и все, что требуется.
Алаг не ответил. Те же мягкие, странно тяжелые, свинцовые руки
ощупывали Аэйта, словно исследовали камень, заросший мхом, отыскивая
высеченные на нем руны. Наконец он тронул левую ладонь пленника. Юноша
крепче сжал кулак. Пальцы Алага вдруг стали невероятно твердыми, хотя на
ощупь они по-прежнему оставались гладкими, шелковистыми. Он легко разжал
маленький кулак и увидел глубокую рану, покрытую запекшейся кровью.
Несколько мгновений он вглядывался в эту ладонь, а потом крикнул:
- Каноб! Ты говоришь, он взялся голой рукой за меч, и клинок
рассыпался в прах?
- Говорю, - мрачно согласился Каноб.
- Ясно, - пробормотал Алаг. - Боюсь, добрая хорошая цепь его не
удержит. Иди сюда, Гатал.
Вождь начал сердиться.
- Ну, что еще необыкновенного ты нашел в этом гаденыше?
- Смотри. Видишь крест у него на ладони?
Аэйт судорожно дернул пальцами, пытаясь спрятать свою тайну. Но
колдун держал его крепко.
Гатал недоумевал.
- Грязь или татуировка. Ну и что?
- Это разрыв-трава, - задумчиво произнес Алаг. - Мальчишка нашел ее и
врезал себе в ладонь. - И добавил, обращаясь больше к самому себе: - А мне
этого так и не удалось.
Гатал, как всякий истинный воин, столкнувшись с магией, растерялся.
При других обстоятельствах это выглядело бы довольно забавно.
- И что же теперь делать? Отрубить ему руку? Зачем нам калека? Тогда
уж сразу перережь ему горло.
С некоторым удивлением Аэйт понял, что ему все равно.
Колдун проговорил:
- Я знаю цепи, которые держат крепче железных. И разрыв-трава не
поможет. Отдай его мне, Гатал. Я сделаю все, что нужно.
Саламандра, гревшаяся на солнышке возле своего хозяина, шевельнулась
и подняла голову. Синяка, который развалился было в густой пыльной траве,
сел и увидел Мелу. Молодой воин шел прямо к нему.
- Привет, Мела, - сказал Синяка. - Почему ты один?
Мела постоял над ним, потом сел рядом и неприязненно покосился на
саламандру. Ящерка снова замерла, всем своим видом показывая, насколько ей
безразличны чувства всяких там болотных жителей.
- Где Аэйт? - повторил Синяка.
Мела не ответил. В его поведении было что-то странное. Обычно Мела
терпел чужака только ради Аэйта и не снисходил до задушевных разговоров с
ним.
Мела долго молчал. Потом спросил спокойным, ровным голосом:
- Он еще жив?
Синяка подскочил от неожиданности.
- Кто?
Мела посмотрел на него устало.
- Не притворяйся, что не понимаешь.
- Мела, - осторожно сказал Синяка, - я не притворяюсь. Если тебе
нужна моя помощь, скажи, что я должен сделать. Только объясни все как
следует, чтобы я понял.
- Как тебе угодно, - сказал Мела. - Аэйт говорил мне, что ты не
человек. Он чувствовал в тебе силу, пытался даже отыскать ее предел - и не
смог. Стало быть, по его словам, она намного превышает силу Асантао,
потому что пределы ее могущества мой брат давно уже нашел.
Синяка отвернулся, чтобы Мела не видел его лица. Но старшему брату
Аэйта было, похоже, безразлично.
- Я не знаю, так ли это, и не хочу знать. Мне не интересны чужие
тайны. Я воин. Но если ты и вправду что-то можешь, помоги мне. Я хочу
знать, жив ли еще мой Аэйт или они уже убили его.
- Он в плену? - спросил Синяка, не веря своим ушам.
- Значит, он ошибся, и ты ничего не можешь, - сказал Мела, как бы
подводя итог их краткому разговору. - Если бы ты видел, как Асантао, ты бы
знал.
- Я просто не думал об этом, - объяснил Синяка. - А почему ты не
пошел к Асантао?
Мела посмотрел ему прямо в глаза.
- Ты можешь узнать или нет?
Синяка сдался.
- Помолчи, - сказал он сердито. - Я позову его.
Меле показалось, что прошла вечность. Синяка искал Аэйта, пробиваясь
сквозь горечь невыплаканных слез, затопивших деревню, - там готовились
хоронить убитых. Синяка словно открыл в своей душе настежь все двери и
впустил в себя все голоса, все чувства. Он услышал одиночество Фрат и
вечный страх Фратака потерять ее, его хлестнула ярость вождя Фарзоя, его
обожгла боль братьев Коя, и он вспомнил, что погибший был младшим из
пятерых. Все это отвлекало, мешало сосредоточиться. Мир вокруг был насыщен
чувствами, он шумел, стонал, он был переполнен любовью, страданием,
страхом.
Но больше всех мешал Синяке сам Мела. Внешне молчаливый, замкнутый,
неизменно сдержанный, на самом деле он почти непрерывно кричал, то
проклиная богов, то призывая брата, то умоляя врагов не трогать его.
Синяке показалось, что он уловил голос Аэйта где-то далеко на болотах, но
Мела не давал ему убедиться в этом. Синяка собрал силу в комок и швырнул
ее в сидящего рядом беловолосого воина. "Молчи!" - приказал он резко.
На миг Мела чуть не потерял сознание. Чья-то властная рука точно
сжала его мозг. А потом на него навалилась невероятная усталость, и он
перестал что-либо ощущать. Он не думал, что такое возможно.
И в наступившей тишине Синяка сразу почувствовал Аэйта. Когда барьер,
воздвигнутый болью Мелы, рухнул, чародей не успел вовремя ослабить
давление. Синякина воля налетела на юношу так стремительно, что он, далеко
на болотах, вскрикнул от этого неожиданного натиска. Синяка поспешно
отступил и приблизился к Аэйту снова, но очень осторожно, чтобы не
подавить его.
Он ощутил одиночество пленника и его тоску. Потом, к удивлению
Синяки, навстречу ему понеслась радость. Потребовалось несколько секунд,
чтобы чародей понял, что радость эта была вызвана его вторжением в мир
чувств Аэйта. Мальчишка уловил его присутствие и отправил ответный сигнал.
Синяка растерялся. Такого он никак не ожидал. И тут Мела пришел в
себя и ударил его такой тревогой, что связь мгновенно оборвалась.
Вернувшись из мира эмоций в зримый и осязаемый мир, Синяка удивился
тишине и покою, царившему здесь. Гудели шмели, ныли оводы, от влажной
земли поднимался сонный пар. Разомлевшая саламандра наслаждалась теплом.
Мела, спокойный и собранный, играл ножом, втыкая его в одну и ту же ямку.
Синяка вздохнул.
- Он жив.
Мела поднял глаза.
- Спасибо, - произнес он и поднялся, чтобы уйти.
Синяка остановил его.
- Мела, ты знал, что твой брат наделен Силой?
- Да, - сказал Мела.
- Поэтому ты и не хотел, чтобы его искала Асантао?
Мела кивнул.
- Я не знаю, что ты почувствовал, когда нашел его, но лучше, чтобы
это был ты, а не она.
- Почему?
- Ты чужой, - ответил Мела. - Ты уйдешь.
- Но почему Аэйт не может стать преемником Асантао? Он принес бы
вашему племени много пользы.
- Я думаю, ты кое-чего не знаешь, Синяка. Асантао - она никогда не
лжет, никогда не думает о себе. Она чиста, как пламя березовой лучины.
- Я глубоко уважаю Асантао, - отозвался Синяка. - Твои слова для меня
не новость, Мела.
- Таким должен быть варахнунт, - продолжал Мела, словно не расслышав.
- Лживый, трусливый, самонадеянный человек не смеет брать на себя право
быть глазами племени и его силой.
- Лживый? - переспросил Синяка, не веря своим ушам. - Самонадеянный?
Ты о своем брате?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг