всматриваясь в него сквозь копоть. Лапа протянулась к Меле, и два
чешуйчатых пальца ухватили его за подбородок, обращая наверх его лицо.
Когти разорвали кожу; пальцы Хозяина прожигали до самых костей. Мела
скрипнул зубами; из глаз сами собой брызнули слезы.
- Отпусти, - с трудом выговорил Мела.
Хозяин расхохотался, и его брюхо заколыхалось.
- Ба! Приятный сюрприз! - Красные глазки заискрились. - Никак, Мела,
сын Арванда?
- Да, - сказал Мела.
- Ты жив, - рокотал Хозяин, - ты еще жив, о неблагодарный юноша,
вставший у меня на пути! Я испепелил бы тебя, как ты того заслуживаешь, но
жаль трудов - моих и Аэйта - благодаря которым ты еще и сегодня можешь
дышать и говорить дерзости...
- Я не забуду твоей доброты, Хозяин, - задыхаясь, сказал Мела.
Нависшая над ним физиономия ухмылялась. - Отпусти же меня.
- Тебе что, больно? - Громовой голос был полон веселья. - Тебе
больно, Мела?
- Да.
- Ну так визжи, кричи, извивайся! Покажи мне, что тебе и впрямь
больно!
Он стиснул пальцы еще сильнее, и Мела едва не потерял сознание. А
потом пальцы внезапно разжались. Мела пошатнулся, но устоял на ногах. С
подбородка на светлый волчий мех капнула кровь. Он зажмурился, стискивая
зубы, чтобы не зарыдать, и потому не видел, какими глазами смотрят на него
из толпы Эйте, Фрат, Инген, какие лица стали у воинов, что следовали за
Эохайдом, как дрожит Фейнне, как Эоган прижимает ее к себе трясущимися
руками.
Мела провел ладонью по мокрому лицу. С недоброй улыбкой Хозяин
уставился на него.
- А теперь отвечай мне, Мела, сын Арванда, столь гордый и упорный,
почему ты расстался с Аэйтом, сыном Арванда? Как ты посмел бросить его,
льстивого на язык и верного сердцем?
- Он меня предал, - хмуро сказал Мела и опустил ресницы.
Сердитым движением Хозяин тряхнул головой, и искры посыпались во все
стороны.
- Ты дурак, Мела, а гордость сделала тебя слепым. Аэйт не мог предать
тебя.
- Он бросил меня на берегу умирать.
- Зачем?
- Я стал обузой для него, Хозяин.
- Глупости! Почему же он не бросил тебя раньше?
- Когда мы вышли в путь, он был моей тенью, - сказал Мела. - Это ты
вбил ему в голову, будто он великий чародей.
Хозяин заметно разозлился.
- Я только сказал ему правду, - рявкнул он. - Это не могло изменить
его душу.
- Он оставил меня умирать, - повторил Мела.
- Оставил! - заревел Хозяин так оглушительно, что медный котел
тревожно загудел. - Оставил! Да, оставил, потому что его новый путь был
смертелен для тебя! Благодари кого хочешь, хоть Хорса, хоть Ран, хоть
самого кровавого Арея, что у него хватило ума понять это! Мальчик отдал
тебе самое дорогое из того, что имел: свой последний хлеб и свое
единственное оружие и ушел в чужие миры.
- Я не стану слушать тебя! - закричал Мела, теряя самообладание. - Ты
лжешь!
- Я уже раз говорил тебе, старший сын Арванда, что боги не лгут! -
загремел Хозяин.
И прежде чем Мела успел отпрянуть, взметнулась чудовищная лапа и
наотмашь ударила его по лицу. Огонь взлетел выше Золотого Лося.
Исполинская фигура Хозяина скрылась в столбе ревущего пламени.
Секунду спустя огонь погас.
Свет, окутавший Асантао, померк одновременно с исчезновением Хозяина.
Беспорядочно запрыгали бубенцы по плечам колдуньи, когда она бросилась к
Меле. Она так испугалась за него, что не сразу заметила своей победы над
Подземным Огнем.
На земле у ее ног остался лежать один только Мела - неподвижный, с
опаленными волосами, раной на подбородке и красным пятном ожога на щеке.
Меч Гатала бесследно исчез.
Мела открыл глаза, и вокруг была тьма. Сперва он решил, что ослеп, и
испугался. Но мгновение спустя различил рядом тень. Он протянул руку и
коснулся чьего-то теплого плеча.
- Кто здесь? - спросил он сипло.
- Я, - отозвался тихий голос.
- Госпожа Фейнне?
Она не ответила, и он услышал, что она плачет. Мела на ощупь нашел ее
щеку и вытер ее слезы.
- Почему так темно? - спросил он. - У меня что-то с глазами?
- Безлунная ночь, - был ответ. - Я принесу лампу.
Прошуршало платье, и Фейнне исчезла.
Мела с трудом сел. Болело все тело. Он потрогал ожог и простонал
сквозь зубы.
Совсем близко звякнуло оружие. Напрягая голос, Мела крикнул в
темноту:
- Кто здесь?
- Я, Эоган.
- Покажись, - велел Мела и закашлялся.
Кузнец вышел к нему. Мела вытянул руку и неожиданно почувствовал, как
грубые пальцы кузнеца стискивают ее, а потом подносят к губам.
Мела покраснел и выдернул руку.
- Ты что, с ума сошел?
Эоган молча сел рядом с ним на землю. Вдали мелькнул огонек. Кузнец
пошевелился, и Мела сказал:
- Это Фейнне с лампой.
Огонек то показывался между домами, то исчезал. Они смотрели, как он
приближается. Фейнне шла очень медленно, осторожно - боялась споткнуться и
разбить лампу. Наверное, взяла у Асантао, подумал Мела. Или у Эсфанд.
Внезапно Эоган насторожился. Прошло несколько секунд, и он вскочил,
держа меч наготове.
Мела даже головы не повернул. Он не отрываясь смотрел на огонек.
Из темноты донеслось хриплое дыхание, потом сдавленный голос:
"Отпусти..." - и к ногам Мелы швырнули Фарзоя.
Мела медленно перевел на него взгляд. Дрожа от унижения и ярости,
старый вождь поднимался с земли. У него прыгали губы, трясся подбородок.
- Скажи своему холую, Мела, пусть уберет руки, - проговорил Фарзой. -
Я безоружен.
- Что тебе нужно, Фарзой? - устало спросил Мела.
Угрюмый ответ удивил его.
- Я хочу знать, что ты сделаешь со мной, вот что мне нужно.
- Я ничего не собираюсь с тобой делать.
- Но я пытался убить тебя. Я не верю в твое великодушие. Скажи, что
ты задумал.
Мела тяжело вздохнул.
- Расскажи, как погиб мой отец.
- Вот ты о чем... - отозвался старик, на этот раз с пониманием. - Да,
ты прав, тебе стоит узнать об этом. Это было очень давно. Мы двое шли к
соляному озеру. Я послал Арванда вперед, и он первым вышел на их отряд. Их
было очень много. Отцы, братья тех, кого ты сегодня привел на родную
землю, Мела. Выслушай меня и навсегда запомни, как они убивали твоего
отца. Они набросились на него с дикими криками, как голодный на кусок
мяса. Они клевали его своими мечами, точно стая хищных птиц. Кровь текла
из десятка ран, заливала его глаза, которые так похожи на твои глаза,
Мела. И когда он упал, один из них стал бить его сапогами...
- А где был ты, Фарзой? - спросил Мела.
Фарзой оскалился.
- Я прятался в кустах, пока они не ушли, бросив изуродованное тело.
Сунься я тогда в драку, меня постигла бы та же участь. Их было бы слишком
много и для пятерых, а нас было всего двое. Я вышел из своего укрытия
только после того, как опасность миновала. Твой отец был еще жив, и он
успел простить меня.
- Ты предал его, а потом стал вымогать прощения, - сказал Мела
спокойно.
- Будь ты на месте Арванда, ты бы меня проклял, - так же спокойно
отозвался Фарзой.
- Нет, - сказал Мела. - Я бы тоже простил тебя.
- Почему?
- Потому что на самом деле это не имеет значения.
- А что имеет значение? Скажи мне, Мела!
- Ты сам, - в упор произнес Мела. - Только ты сам.
Фарзой помолчал, а потом заговорил совсем другим тоном:
- Я пришел проститься с тобой. Я ухожу.
- Помоги мне встать, - сказал Мела, и старик, нагнувшись, подхватил
его. Мела улыбнулся. - Прощай, Фарзой, - сказал он. - Ты учил меня держать
меч и лук. Я никогда не забуду, что стоял по правую руку от тебя. Не будь
слишком жесток к себе. Не карай себя так, как хотел покарать меня.
Элизабет велика.
Фарзой долго смотрел на него.
- Прощай, - вымолвил он наконец, резко повернулся и исчез в темноте.
Огонек неожиданно вынырнул из-за кустов в двух шагах от Мелы, и
неверный свет запрыгал по деревенской площади, по колодцу, по обнаженному
мечу Эогана. Мела повернулся на свет и встретился глазами с женщиной.
- Фейнне, - сказал Мела, вытирая кровь с подбородка.
Она улыбнулась ему. Впервые за всю его жизнь. А потом бросилась к
нему навстречу, споткнулась и все-таки выронила лампу. Огонек погас, и
звон разбитых черепков стих.
Они стояли во мраке безлунной ночи, и им казалось, что они слышат,
как на Элизабетинские болота входит молчаливая осень.
И вместе с осенью на эти земли пришел долгожданный мир.
Грубая шершавая ладонь провела по его лицу.
Аэйт застонал.
Кто-то подхватил его поудобнее, поднял на руки и удивленно пробасил
над самым ухом:
- Ты с кем это подрался, конопатый?
Как сквозь туман, Аэйт увидел уродливую рожу великана.
- А, - обрадовался Пузан, - и нечего прикидываться, что помираешь.
Живой, я же вижу.
Аэйт еле заметно дернул ртом и привалился растрепанными белыми
волосами к голой пузановой груди. Пузан посопел над ним, потоптался и
поволок прочь.
Великан обнаружил его по чистой случайности на болоте, недалеко от
того места, где некогда стоял замок Торфинна. Он собирался натаскать мха,
чтобы законопатить в хибаре дыры ввиду надвигающейся зимы. И даже мешок с
собой специально взял. Господин Синяка совсем захандрили и перестали
интересоваться ремонтом, но это вовсе не означало, что следует
наплевательски относиться к предстоящему наступлению холодов. Сами же
потом спасибо скажут, если не будет свистать во все щели.
Он споткнулся о серую болотную кочку, выругался и хотел было пройти
мимо - Пузан не любил эти места по вполне понятной причине - как вдруг
кочка слабо пошевелилась и оказалась мальчиком, лежащим среди жидкой грязи
и пучков желтой травы.
Сам того не зная, Аэйт проделал путь, которым за много лет до него,
задыхаясь и плача, бежала из Ахена Анна-Стина Вальхейм. Болото приняло
его, и он исчез из глаз своих преследователей. Прошло несколько часов,
прежде чем Бьярни отказался от намерения растерзать мальчишку и тем самым
избавить себя от смертельной опасности.
Аэйт лежал лицом вниз, длинные волосы пропитались грязью. Осторожно
взяв его за плечи, Пузан перевернул свою находку на спину, и на великана
уставились распухшие глаза, разбитые скулы, окровавленный рот. Пузан
пришел в ужас. Только этого ему и не хватало. Если парень умрет и господин
Синяка об этом проведают, хозяйская меланхолия достигнет крайних пределов,
что, в свою очередь, сделает пузанову жизнь, и без того трудную, и вовсе
невыносимой.
Пузан обхватил его поудобнее и, шлепая по лужам, потащился по болоту,
туда, где на горизонте поднималась сопка.
Через некоторое время Аэйт тихонько сказал:
- Пусти меня. Я могу сам.
Великан бережно поставил его на ноги. Пошатнувшись, Аэйт прислонился
к великаньему боку, постоял так немного потом осторожно вздохнул. В груди
болело.
Великан звучно шмыгнул носом.
- Дойдешь ли? - с сомнением спросил он. - До сопки еще вон сколько...
Не отвечая, Аэйт двинулся вперед. Шаг за шагом он поднимался по
склону, и ларсова хибара приближалась к нему, словно толчками.
Несмотря на то, что он никогда прежде здесь не бывал, его не
оставляло странное чувство, будто он, наконец, вернулся домой, будто
добрался до цели долгого пути. И каким-то образом он знал, что это
действительно так.
Он прошел по двору, мимо брошенных ведер, кострища и пятна разлитой
недавно краски, переступил порог, не пригибая головы под низкой
притолокой, и остановился, прислонившись к косяку спиной.
Он увидел окно.
Тесное помещение - и ослепительно синее, залитое солнцем маленькое
окно.
И тонкий силуэт человека, сидящего с ногами на подоконнике.
Тот медленно обернулся, и Аэйт сразу почувствовал на себе его
пристальный взгляд.
Синяка мерил его глазами так, словно видел впервые и никак не мог
определить, кто это появился вдруг перед ним.
Неожиданно он показался Аэйту незнакомым и чужим. Аэйт думал, что
хорошо знает это смуглое лицо, и эти глаза с пушистыми ресницами, и
застенчивую улыбку. Он любил этого человека и шел к нему в смутной надежде
избавиться от одиночества, от страха, от тоски по брату. Но в Синяке
произошли перемены, и Аэйт с размаху ударился об это открытие, как о
барьер, и замер в дверях. Он не сразу понял, что именно так его испугало.
Синяка сидел, поджав под себя одну ногу и свесив другую, и Аэйт
видел, что он босой. На нем была рваная стеганка без рукавов. За его
спиной легкий сквознячок шевелил выцветшие, но идеально чистые ситцевые
занавески.
Нет, человек, лениво развалившийся на подоконнике, вовсе не был той
страшной серебряной тенью, окруженной тусклым пламенем, которая когда-то
встала перед ним из травы. Он был все тем же оборванцем и казался все
таким же бездомным, несмотря на то, что теперь у него была хибара, и
великан бдительно следит, чтоб господин Синяка был надлежащим образом
накормлен и обогрет.
Он молчал, без улыбки разглядывая своего гостя, и не двигался с
места. Синие глаза казались усталыми, больными, очень старыми. Они словно
видели что-то, еще скрытое от Аэйта.
Из последних сил Аэйт шел к своему последнему другу, и неожиданно для
себя оказался лицом к лицу с великим магом, власть которого не была
ограничена ничем. Не играло никакой роли, как он выглядел, кем казался и
какими вещами себя окружил. Полуразвалившаяся хибара вместо дворца,
солдатские обноски вместо пурпурной мантии, уродливый тролль вместо
блестящей свиты - все это не имело значения.
Он не обременял себя всей той мишурой, которой любят забивать свои
жилища чародеи. Магические кристаллы, курильницы, черепа, древние
манускрипты - их не было и в помине. Для того, чтобы призвать темные силы,
ему не требовалось сыпать волшебные порошки в чашу, где сам собой горит
разноцветный огонь, потому что он был Силой сам по себе - и темной, и
светлой. Мир, заключенный в раму окна, был всего лишь спинкой его трона.
Аэйт задохнулся, словно его ударили в грудь. Вот теперь ему стало
по-настоящему страшно. Он хотел бы убежать, но уже не смел. Как обратиться
к нему, что сказать? Ингольв называл Торфинна "ваша милость"...
Синяка поднял руку, отбрасывая со лба прядь темных, вьющихся волос, и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг