Она и сейчас была очень красива, несмотря на то, что лицо ее
осунулось, и вокруг рта появились складки. Норг поступил правильно, когда
увел ее из дома. Несколько дней назад Хилле привез в башню горожан, у
которых мятежники Демера забирали хлеб. Эти люди пытались сопротивляться
грабежу. Все они умерли к рассвету того же дня, и Батюшка-Барин, не
разбираясь особо, закопал их в общей могиле. Далла видела их, но ничем не
показала, что это ее как-то задело.
Тоддин не переставал удивляться ей. Она все время молчала. Казалось,
ничто не могло вывести ее из равновесия или вызвать у нее страх. Норг
привел ее в башню - и она сутками не отходила от раненых, терпеливо
пытаясь спасти тех людей, которые заняли ее родной город и убили ее мужа.
О чем она думала, меняя повязки, поднося к воспаленным губам кружку с
водой? Если завтра Бьярни, опьянев от убийств, решит повесить ее под
окнами башни, она, как чудилось Тоддину, не произнесет ни слова протеста.
Но поспать ей не удалось. В серый час, когда над землей проходят
предрассветные призраки, кто-то завозился у входа в башню, и Далла
мгновенно проснулась. Оставив Унн безмятежно сопеть, она осторожно
поднялась со скамьи и взяла платок. Тоддин снял со стены факел и пошел к
лестнице первым. Медные ступени, разбитые сапогами, давно уже не играли
гальярду, а лишь стонали под шагами вразброд. Некоторые ступеньки
Завоеватели заменили на деревянные, они отзывались глухим стуком.
- Кто же на этот раз? - пробормотал Тоддин себе под нос. Его утешала
мысль о том, что Хилле в башне, дрыхнет сном невинности. Раненый добрался
до башни сам - значит, он еще может ходить.
Внизу, у лестницы, кто-то стоял, наклонившись, словно поправляя
сапог. Тоддин поднес факел поближе. Человек резко выпрямился, и Тоддин не
сразу узнал в нем Хильзена. Он был закопчен до черноты и шатался от
усталости. На грязном лице блестели зубы. Верхняя губа была рассечена и
безобразно распухла, один из передних зубов выбит.
Хильзен молча протянул руку в оборванном рукаве и схватил факел. На
мгновение его темные глаза задержались на лице Даллы, а затем он опустил
факел, и Тоддин увидел лежащего на полу Норга. Одежда на нем была
окровавлена так, что невозможно было определить, где рана. Тоддин видел
заострившиеся скулы и ввалившийся рот. Хильзен сел рядом со своим другом,
махнул рукой, а потом неловко повалился на бок, выронил факел и мгновенно
заснул.
Женщина тихо подошла, вынула из-за пояса Хильзена нож, разрезала на
Норге одежду. Норг мутно глядел в потолок и, казалось, ничего не понимал.
Белые руки Даллы мелькали в темноте, быстрые, осторожные. Они снимали
лоскуток за лоскутком и, наконец, обнажилась рана - темное пятно на животе
справа. Тоддин метнулся было взглядом к лестнице, думая позвать Хилле,
чтобы тот принес воды и полотна. Но Далла покачала головой и просто взяла
Норга за руку.
Так прошло несколько минут. Рядом трудно храпел Хильзен, и дыхания
Норга не было слышно. Неожиданно громко и осознанно Норг сказал:
- Далла.
Женщина спокойно склонилась к нему и ответила, выговаривая слова с
твердым ахенским акцентом:
- Я здесь.
Норг улыбнулся, вздрогнул и замер.
Посидев еще немного, женщина высвободила свою руку и встала. Медленно
поднялась по лестнице, волоча за собой шаль. Тоддин остался стоять внизу.
Через несколько минут Далла с девочкой на руках стала спускаться вниз.
Тоддин протянул ей руку, желая помочь, но она не заметила этого. Унн
крепко спала и во сне морщилась. У входа женщина остановилась, не
оборачиваясь, и Тоддин понял, что нужно открыть ей дверь.
В башню хлынуло рассветное солнце. Тоддин вышел на порог, щурясь и
зевая. Далла неторопливо пошла вниз по Морской улице - к себе домой. Он
долго смотрел ей вслед. На плече женщины сверкало медное пятно - рыжая
головка спящей девочки. Далла шла, путаясь в хлопающей на ветру длинной
юбке, и ни разу не оглянулась назад.
Девятый день после начала мятежа подходил к концу. В подвале ратуши
была устроена тюрьма. Альхорн, опасаясь, что Бьярни ночью просто перережет
всех пленных, выставил удвоенные караулы.
Синяка пришел в себя и обнаружил, что находится в сыром и темном
помещении. В дальнем углу на стене коптил один-единственный факел, от
которого было больше тоски, чем света. У него постукивали зубы, и он
сердито сжал их. Пошарил руками вокруг себя, чтобы найти опору и
подняться, и тут же натолкнулся на что-то теплое и живое.
- Гляди, куда руками-то лезешь! - сказал хриплый голос.
- Извините, - пробормотал Синяка. Его обругали, но он почти не
расслышал. Кое-как усевшись, он почувствовал, что на него пристально
смотрят из темноты. Затем знакомый голос спросил, барски перекрывая
пространство от стены до стены:
- Синяка, ты?
Это был Ингольв.
- Я, господин капитан.
- Сукин сын, - сказал Ингольв без выражения. - Я же тебе велел
уходить к заливу.
- Простите, господин капитан.
- Остальные с тобой?
- Ушли к заливу, господин капитан.
- Если Бьярни тебя повесит, я первый скажу, что он прав, - все тем же
ровным голосом произнес Вальхейм.
Синяка не ответил.
Они находились здесь уже больше суток, но ни разу их еще не
накормили. "И не накормят", - уверял какой-то бородач с хриплым голосом.
Спустя три четверти часа в подвал вошел Завоеватель, поставил у двери
ведро воды и тут же вышел. У ведра моментально возникла драка. Пленных
собралось около тридцати человек. Синяку, ослабевшего после побоев,
отпихнули сразу, так что он ударился головой и опять на время потерял
сознание.
Очнувшись, он увидел рядом с собой Вальхейма. Тот сидел, скрестив
ноги, и невозмутимо потягивал воду из плоской фляжки. Синяка с трудом
поднял руку и потянулся к фляге. Вальхейм отвел ее в сторону и засмеялся.
- Что, дурачок? Пить?
Синяка с трудом перевел дыхание. Капитан наклонился и помог ему
сесть.
- Пей, только не все. Мне оставь.
Синяка пил так жадно, что немного пролил на колени. Вальхейм тут же
отобрал у него фляжку, завинтил потуже и занес кулак с явным намерением
ударить, но в последнюю секунду передумал.
- Дерьмо, - сказал он. - Ушел бы вместе с остальными, одним дураком
было бы меньше.
К ним подсел бородач, и начался долгий, скучный разговор о выпивке и
женщинах. Синяка улегся, стараясь не слушать. Неожиданно он опять подумал
о Демере. Тогда ему удалось раздвинуть стену и выпустить узника. Может
быть, получится и сейчас. Неплохо бы вырваться отсюда целой толпой.
Человек двадцать из тридцати вполне могут уцелеть.
С огромным трудом он отвлекся от назойливого жужжания разговора и
стал слушать мир в себе и вокруг себя. И когда раскрылся космос, такая
нечеловеческая боль обрушилась на избитое тело Синяки, что в глазах у него
помутилось и к горлу подступила тошнота. Он стиснул зубы и попробовал не
сдаваться, но боль становилась все сильнее и, в конце концов, его
стошнило. На мгновение ему показалось, что сейчас его за это убьют, но
Вальхейм сказал остальным что-то резкое и злое, и его не тронули. "Он
думает, что я от страха", - понял Синяка и хотел объяснить капитану, что
он ошибается, но Вальхейм только мельком поглядел на него и брезгливо
отодвинулся.
Дверь раскрылась, и вошли двое Завоевателей. Они схватили первого
попавшегося и утащили. Через пять минут взяли еще одного. Потом еще.
Остальные молчали недолго. Как только стало ясно, что пока больше никого
не заберут, разговор возобновился. Кто-то с упоением вспоминал, как
пьянствовал в кабачке "Фрегат" в студенческие годы. Прочие, перебивая,
припоминали подобные же заведения в других районах Ахена. Вальхейм больше
помалкивал и морщился.
Синяка обтирал лицо клочками грязной соломы. Вальхейм со вздохом
улегся на каменный пол, подложив руки под голову, и сказал, глядя в
потолок:
- Синяка.
Поспешно подняв голову, Синяка откликнулся немного испуганно:
- Да, господин капитан.
- А ты хоть раз напивался как следует?
Синяка чуть было не сказал правду: да, напивался в башне Датского
замка, когда Завоеватели устроили пирушку по случаю первого снега, но
вовремя опомнился. За такие откровения его здесь растерзают на части.
Вальхейм истолковал его молчание неправильно. Он сказал очень мягко,
и слышно было по голосу, как он улыбается в темноте:
- Ты что, совсем ослабел? Уходить надо было, когда предлагали...
Прошло полчаса - и первого из тех, кого уводили, швырнули обратно в
подвал. У него были переломаны ноги, через всю грудь тянулись полосы,
оставленные раскаленным железом. Потом приволокли второго. Третьего. Они
метались по затоптанной соломе, хватаясь за нее руками. Двое из них
бредили - бредили теми же самыми голосами, которыми только что говорили о
женщинах.
Синяка смотрел на них, не стараясь унять дрожь, и сильно прижимался к
стене.
Перед дверью возникла непонятная суета. В ответ на отчаянный вопль
часового "не положено!" властный голос изрек великолепное ругательство.
Судя по грохоту, часового отшвырнули в сторону, и на пороге показался
рослый Завоеватель в черной кольчуге. От него сильно пахло дорогим вином.
Он качнулся и небрежно произнес:
- Ингольв Вальхейм.
Капитан в своем углу не шевельнулся. Завоеватель повысил голос:
- Я спрашиваю, здесь ли Ингольв Вальхейм? - И вдруг сорвался: -
Перестреляю всех!
- Здесь он! - тут же нашелся кто-то визгливый совсем рядом с
капитаном. - Вот он! Затаился!
Вальхейм с отвращением посмотрел в его сторону и неторопливо
поднялся.
- Я Вальхейм, - сказал он.
- Иди сюда, - распорядился Завоеватель. - Иди, иди! Шевелись!
Пожав плечами, Ингольв пошел к нему, стараясь не наступать на
невидимые в темноте чужие руки и ноги. Завоеватель расхохотался, и стало
понятно, что он пьян. Когда Ингольв встал перед ним, Синяка отметил про
себя, что капитан немного ниже его ростом. Юноша провожал Вальхейма долгим
тоскливым взглядом, мечтая хотя бы проститься с ним, но тот даже не
обернулся.
Ударом кулака Завоеватель вышвырнул Вальхейма из подвала. Через
секунду все услышали, как он обругал часового и, гремя сапогами, пошел по
деревянному настилу. В замке громко заскрежетал ключ.
- Вы как хотите, а я с вами никуда не пойду, - заявил Сефлунс. - Мне
моя жизнь дороже. - Он опасливо посмотрел на черный конус замка и на
всякий случай немного понизил голос. - Связываться с чертовщиной может
только самоубийца.
Разенна тоже посмотрел на Кочующий Замок, и ему показалось, что замок
стал немного ниже, чем был. Недалеко от входа Ларс, к своему удивлению,
приметил пятно самой обыкновенной ржавчины. Похоже было, что Торфинн
действительно плотно завяз в болотах.
- Жизнь ему дороже, - с невыразимым ядом в голосе произнес Фуфлунс. -
Посмотрите на этого бессмертного идиота, братья!
- Бессмертие бессмертием, а мало ли что, - рассудительно сказал
Сефлунс. - И вообще, лично я предпочитаю прямые пути. И всегда их
предпочитал. - Он метнул злобный взгляд в сторону Фуфлунса. - В отличие от
некоторых интриганов... Если мы хотим достоверно знать, что делается в
городе, так и идти нужно в город, а не черт знает к кому.
- Нет, вы только подумайте, какой благородный! - еще более язвительно
сказал Фуфлунс. - Пойдешь, значит, прямиком к этому кровавому псу
Косматому Бьярни и скажешь ему что-нибудь эдакое... прямое. "Простите,
господин, нельзя ли забрать... э... из мест лишения свободы мятежника по
прозвищу... э... Синяка".
- Ну и скажу, - расхрабрился Сефлунс. - Я, если хочешь знать, самому
Гаю Марцию Кориолану правду в глаза говорил. Вот.
- Бьярни тебе не Кориолан, - сказал Фуфлунс. - Кориолан - он кто?
Жалкий римлянин. А Косматый в самом лучшем случае викинг. Иди, иди. Ты же
у нас честный. Там тебе и конец. - Фуфлунс повернулся к собрату-богу
спиной.
Судя по раскрасневшемуся лицу Сефлунса, тот мгновенно припомнил все
обиды, причиненные ему Фуфлунсом за последние две тысячи лет, но от
избытка чувств говорить не смог и потому только махнул рукой и зашагал
прочь. Фуфлунс проводил его восхищенным взглядом.
- Принципиальный, смотри ты. И правда в город пошел.
Разенна почти не заметил этой сцены, поскольку все его внимание было
обращено на замок. Когда они собрались идти сюда, он предполагал, что
предстоит выкликать Торфинна, требовать именем Ордена, чтобы им открыли и
вступили в переговоры. Но решетка была поднята, дверь не заперта. У входа
никакой охраны.
Разенна медленно пошел к замку, ожидая предательского арбалетного
выстрела или какой-нибудь коварной чародейской западни. Но ничего
подобного не произошло. Он беспрепятственно добрался до комнаты, где
некогда сидел на цепи великан Пузан, и крикнул оттуда своим спутникам:
- Тут никого нет! Заходите!
Фуфлунс и Тагет, соблюдая меры предосторожности, последовали за ним.
Несколько минут все трое стояли в темноте, размышляя над тем, что им
делать дальше - то ли прокрасться незаметно, то ли звать хозяев и нарочно
производить как можно больше шума. Наконец, Разенна вспомнил о том, кто из
них троих является Великим Магистром, и взял операцию в свои руки.
- Поднимаемся наверх, - сказал он. - Без излишнего шума, но и не
крадучись. Мы не воры, мы пришли по делу. Руками ничего не трогать -
Тагет, я тебе говорю!
С этими словами он ступил на лестницу.
В следующей комнате на стене висела медвежья шкура - Ларс мгновенно
определил, что некогда она принадлежала огромному горбатому медведю,
чудовищному обитателю юго-восточных джунглей. Великолепная кривая сабля
поблескивала на фоне темного меха. Скудный свет зимнего дня пробивался в
комнату сквозь две узкие бойницы. Было холодно. Разенна стал оглядываться
в поисках второй двери, поскольку не собирался отказываться от своей идеи
поговорить с Торфинном. Но сколько они ни вертелись по сторонам, двери
обнаружить нигде не могли.
- Не может быть, чтобы в таком огромном замке была только одна жилая
комната, - сердито сказал Великий Магистр. - Наверняка где-то за шкурой
скрыт потайной ход.
Он шагнул к стене, желая снять с нее саблю и заглянуть под шкуру
горбатого медведя, когда у него за спиной прозвучал глухой низкий голос:
- Руки за голову, рылом к стене и не двигаться.
Ларс замер, однако рук не поднял. Он уловил какое-то движение в
противоположном углу, и тут же демон Тагет пронзительно заверещал:
- Ларс! Лучше подними руки! Не спорь, Ларс!
- Еще чего! - не оборачиваясь, сказал Разенна. - Чтобы Великий
Магистр Ордена Закуски стоял с поднятыми руками?
Движение повторилось. Разенна отчетливо слышал, что в него собираются
стрелять. Тагет взвизгнул:
- Ты для нас и с поднятыми руками Великий!
Разенна подчинился и медленно, осторожно оглянулся. В комнате стоял
высокий стройный старик с тяжелым пистолетом в руке. Разенна так и не
понял, каким образом он здесь появился. Узкое лицо старика с резкими
чертами заросло неопрятной недельной щетиной, вокруг глаз залегли темные
тени, мокрые губы подергивались.
- Приветствую тебя, гость на земле Ордена, - сказал Ларс, не опуская
рук.
- Какого черта вы делаете в моем замке? - грубо перебил его Торфинн.
- Мы искали тебя, Торфинн. Есть разговор.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг