ребенок.
- Dura lex, sed lex, - сказал Кэнси.
- Эту поговорку придумали бюрократы.
- Эту поговорку, - сказал Кэнси веско, - придумали люди, которые
стремились сохранить единые правила общежития для пестрой человеческой
вольницы.
- Вот-вот, для пестрой! - подхватил Андрей. - Нет единого закона для
эксплуататора и эксплуатируемого. Вот если бы Ван отказывался перейти из
директоров в дворники...
- Это не твое дело - трактовать закон, - холодно сказал Кэнси. - Для
этого существует суд.
- Да ведь суд не знает и знать не может Вана, как знаю я!
Кэнси, криво улыбаясь, помотал головой.
- Господи, ну и знатоки сидят у нас в прокуратуре!
- Ладно-ладно, - проворчал Андрей. - Ты еще статью напиши. Растяпа
следователь освобождает преступного дворника.
- И написал бы. Вана жалко. Тебя, дурака, мне нисколько не жалко.
- Так ведь и мне Вана жалко! - сказал Андрей.
- Но ты же следователь, - возразил Кэнси. - А я - нет. Я законами не
связан.
- Знаешь что, - сказал Андрей. - Отстань ты от меня Христа ради. У
меня и без тебя голова кругом идет.
Кэнси поднял глаза и усмехнулся.
- Да, я вижу. Это у тебя на лбу написано. Облава была?
- Нет, - сказал Андрей. - Просто споткнулся. - Он поглядел на часы. -
Еще по рюмке?
- Спасибо, хватит, - сказал Кэнси, поднимаясь. - Я не могу выпивать
так много с каждым следователем. Я пью только с теми, кто дает информацию.
- Ну и черт с тобой, - сказал Андрей. - Вон Чачуа появился. Пойди
спроси его насчет "Падающих Звезд". У него там бо-ольшие успехи, он
сегодня хвастался... Только учти: он очень скромный, будет отнекиваться,
но ты не отставай, накачай его как следует, матерьялец получишь - во!
Кэнси, раздвигая стулья, двинулся к Чачуа, уныло склонившемуся над
тощей котлеткой, а Андрей, мстительно ухмыльнувшись, неторопливо пошел к
выходу. Хорошо бы подождать, посмотреть, как Чачуа будет орать, подумал
он. Жалко, времени нет... Н-ну-с, господин Кацман, как там у вас дела? И
не дай вам бог, господин Кацман, снова вола вертеть. Я этого не потерплю,
господин Кацман...
В камере тридцать шесть весь мыслимый свет был включен. Господин
Кацман стоял, прислонившись плечом к раскрытому сейфу, и жадно листал
какое-то дело, привычно терзая бородавку и неизвестно чему осклабляясь.
- Какого черта! - проговорил Андрей, потерявшись. - Кто тебе
разрешил? Что за манера, черт побери!..
Изя поднял на него бессмысленные глаза, осклабился еще больше и
сказал:
- Никогда я не думал, что вы столько понаворотили вокруг Красного
Здания.
Андрей вырвал у него папку, с лязгом захлопнул железную дверцу и,
взяв за плечо, толкнул Изю к табурету.
- Сядьте, Кацман, - сказал он, сдерживаясь из последних сил. В глазах
у него все плыло от ярости. - Вы написали?
- Слушай, - сказал Изя. - Вы здесь все просто идиоты!.. Вас тут сидит
сто пятьдесят кретинов, и вы никак не можете понять...
Но Андрей уже не смотрел на него. Он смотрел на листок с надписью
"Показания подследственного И.Кацмана..." Никаких показаний там не было,
там красовался рисунок пером - мужской орган в натуральную величину.
- Сволочь, - сказал Андрей и задохнулся. - Скотина.
Он сорвал телефонную трубку и трясущимся пальцем набрал номер.
- Фриц? Воронин говорит... - Свободной рукой он рванул на себе ворот.
- Ты мне очень нужен. Зайди ко мне сейчас же, пожалуйста.
- В чем дело? - недовольно спросил Гейгер. - Я домой собираюсь.
- Я тебя очень прошу! - Андрей повысил голос. - Зайди ко мне!
Он повесил трубку и посмотрел на Изю. Он сейчас же обнаружил, что не
может на него смотреть, и стал смотреть сквозь него. Изя булькал и хихикал
на своей табуретке, потирал ладони и непрерывно говорил, разглагольствовал
о чем-то с отвратительной самодовольной развязностью, что-то о Красном
Здании, о совести, о дураках-свидетелях - Андрей не слушал и не слышал.
Решение, которое он принял, переполняло его страхом и каким-то дьявольским
весельем. Все в нем плясало от возбуждения, он ждал и все никак не мог
дождаться, что вот сейчас откроется дверь, мрачный злой Фриц шагнет в
комнату, и как изменится тогда это отвратительное самодовольное лицо,
исказится ужасом, позорным страхом... Особенно если Фриц явится с Румером.
Одного вида Румера будет достаточно, его зверской волосатой хари с
раздавленным носом... Андрей вдруг почувствовал холодок на спине. Он весь
был в испарине. В конце концов еще можно переиграть. Еще можно сказать:
"Все в порядке, Фриц, все уладилось, извини за беспокойство..."
Дверь распахнулась, и вошел хмурый и недовольный Фриц Гейгер.
- Ну, в чем дело? - осведомился он и тут же увидел Изю. - А, привет!
- сказал он, заулыбавшись. - Что это вы затеяли посреди ночи? Спать пора,
утро скоро...
- Слушай, Фриц! - завопил Изя радостно. - Ну объясни хоть ты этому
болвану! Ты же здесь большое начальство...
- Молчать, подследственный! - заорал Андрей, грохнув кулаком по
столу.
Изя замолк, а Фриц мгновенно подобрался и посмотрел на Изю уже как-то
по-другому.
- Эта сволочь издевается над следствием, - сказал Андрей сквозь зубы,
стараясь унять дрожь во всем теле. - Эта сволочь запирается. Возьми его,
Фриц, и пусть он скажет, что у него спрашивают.
Прозрачные нордические глаза Фрица широко раскрылись.
- А что у него спрашивают? - с деловитым весельем осведомился он.
- Это неважно, - сказал Андрей. - Дашь ему бумагу, он сам напишет. И
пусть он скажет, что было в папке.
- Ясно, - сказал Фриц и повернулся к Изе.
Изя все еще не понимал. Или не верил. Он медленно потирал ладони и
неуверенно осклаблялся.
- Ну что ж, мой еврей, пойдем? - ласково сказал Фриц. Угрюмости и
хмурости его как не бывало. - Пошевеливайся, мой славный!
Изя все медлил, и тогда Фриц взял его за воротник, повернул и
подтолкнул к двери. Изя потерял равновесие и схватился за косяк. Лицо его
побелело. Он понял.
- Ребята, - сказал он севшим голосом. - Ребята, подождите...
- Если что, мы будем в подвале, - бархатно промурлыкал Фриц,
улыбнулся Андрею и выпихнул Изю в коридор.
Все. Ощущая противный тошный холодок внутри, Андрей прошелся по
кабинету, гася лишний свет. Все. Он сел за стол и некоторое время сидел,
уронив голову в ладони. Он был весь в испарине, как перед обмороком. В
ушах шумело, и сквозь этот шум он все время слышал беззвучный и
оглушительный, тоскливый, отчаянный, севший голос Изи: "Ребята,
подождите... Ребята, подождите..." И еще была торжественно ревущая музыка,
топот и шарканье по паркету, звон посуды и невнятное шамканье: "...гюмку
кюгасо и а-ня-няс!.." Он оторвал руки от лица и бессмысленно уставился в
изображение мужского органа. Потом взял листок и принялся рвать его на
длинные узкие полоски, бросил бумажную лапшу в мусорную корзину и снова
спрятал лицо в руки. Все. Надо было ждать. Набраться терпения и ждать.
Тогда все оправдается. Пропадет дурнота, и можно будет вздохнуть с
облегчением.
- Да, Андрей, иногда приходится идти и на это, - услышал он знакомый
спокойный голос.
С табуретки, где несколько минут назад сидел Изя, теперь, положив
ногу на ногу и сцепив тонкие белые пальцы на колене, смотрел на Андрея
Наставник, грустный, с усталым лицом. Он тихонько кивал головой, уголки
рта его были скорбно опущены.
- Во имя Эксперимента? - хрипло спросил Андрей.
- И во имя Эксперимента тоже, - сказал Наставник. - Но прежде всего -
во имя себя самого. Дороги в обход нет. Надо было пройти и через это. Нам
ведь нужны не всякие люди. Нам нужны люди особого типа.
- Какого?
- Вот этого-то мы и не знаем, - сказал Наставник с тихим сожалением.
- Мы знаем только, какие люди нам не нужны.
- Такие, как Кацман?
Наставник одними глазами показал: да.
- А такие, как Румер?
Наставник усмехнулся.
- Такие, как Румер, это - не люди. Это живые орудия, Андрей.
Используя таких, как Румер, во имя и на благо таких, как Ван, дядя Юра...
понимаешь?
- Да. Я тоже так считаю. И ведь другого пути нет, верно?
- Верно. Пути в обход нет.
- А Красное Здание? - спросил Андрей.
- Без него тоже нельзя. Без него каждый мог бы незаметно для себя
сделаться таким, как Румер. Разве ты еще не почувствовал, что Красное
Здание необходимо? Разве сейчас ты такой же, какой был утром?
- Кацман сказал, что Красное Здание - это бред взбудораженной
совести.
- Что ж, Кацман умен. Я надеюсь, с этим ты не будешь спорить?
- Конечно, - сказал Андрей. - Именно поэтому он и опасен.
И Наставник опять показал глазами: да.
- Господи, - проговорил Андрей с тоской, - если бы все-таки точно
знать, в чем цель Эксперимента! Так легко запутаться, так все смешалось...
Я, Гейгер, Кэнси... Иногда мне кажется, я понимаю, что между нами общее, а
иногда - какой-то тупик, несуразица... Ведь Гейгер - бывший фашист, он и
сейчас... Он и сейчас бывает мне крайне неприятен - не как человек, а
именно как тип, как... Или Кэнси. Он же что-то вроде социал-демократа,
пацифист какой-то, толстовец... Нет, не понимаю.
- Эксперимент есть Эксперимент, - сказал Наставник. - Не понимание от
тебя требуется, а нечто совсем иное.
- Что?!
- Если бы знать...
- Но ведь все это во имя большинства? - спросил Андрей почти с
отчаянием.
- Конечно, - сказал Наставник. - Во имя темного, забитого, ни в чем
не виноватого, невежественного большинства...
- Которое надо поднять, - подхватил Андрей, - просветить, сделать
хозяином земли! Да-да, это я понимаю. Ради этого можно на многое пойти...
- Он помолчал, собирая мучительно разбегающиеся мысли. - А тут еще этот
Антигород, - сказал он нерешительно. - Ведь это же опасно, верно?
- Очень, - сказал Наставник.
- А тогда, если я даже не совсем уверен насчет Кацмана, все равно я
поступил правильно. Мы не имеем права рисковать.
- Безусловно! - сказал Наставник. Он улыбался. Он был доволен
Андреем, Андрей это чувствовал. - Не ошибается только тот, кто ничего не
делает. Не ошибки опасны - опасна пассивность, ложная чистоплотность
опасна, приверженность к ветхим заповедям! Куда могут вести ветхие
заповеди? Только в ветхий мир.
- Да! - взволнованно сказал Андрей. - Это я очень понимаю. Это как
раз то, на чем мы все должны стоять. Что такое личность? Общественная
единица! Ноль без палочки. Не о единицах речь, а об общественном благе. Во
имя общественного блага мы должны принять на свою ветхозаветную совесть
любые тяжести, нарушить любые писаные и неписанные законы. У нас один
закон: общественное благо.
Наставник поднялся.
- Ты взрослеешь, Андрей, - сказал он почти торжественно. - Медленно,
но взрослеешь!
Он приветственно поднял руку, неслышно прошел по комнате и исчез за
дверью.
Некоторое время Андрей бездумно сидел, откинувшись на спинку стула,
курил и смотрел, как голубой дым медленно крутится вокруг голой желтой
лампы под потолком. Он поймал себя на том, что улыбается. Он больше не
чувствовал усталости, исчезла сонливость, мучившая его с вечера, хотелось
действовать, хотелось работать, и досада брала при мысли, что вот придется
все-таки сейчас пойти и несколько часов проспать, чтобы не ходить потом
вареным.
Он нетерпеливым движением придвинул телефон, снял трубку и сейчас же
вспомнил, что телефона в подвале нет. Тогда он поднялся, запер сейф,
проверил, заперты ли ящики стола, и вышел в коридор.
Коридор был пуст, дежурный полицейский кивал носом за своим столиком.
- Спите на посту! - укоризненно бросил ему Андрей, проходя мимо.
В здании царила гулкая тишина, как всегда в это время, за несколько
минут до включения солнца. Сонная уборщица лениво возила по цементному
полу сырую тряпку. Окна в коридорах были распахнуты, вонючие испарения
сотен человеческих тел рассеивались и выползали в темноту, вытесняемые
холодным утренним воздухом.
Грохоча каблуками по скользкой железной лестнице, Андрей спустился в
подвал, небрежным взмахом руки усадил на место подскочившего было
охранника и распахнул низкую железную дверь.
Фриц Гейгер, без куртки, в сорочке с закатанными рукавами,
насвистывая полузнакомый маршик, стоял возле ржавого рукомойника и обтирал
волосатые мосластые руки одеколоном. Больше в комнате никого не было.
- А, это ты, - сказал Фриц. - Это хорошо. Я как раз собирался
подняться к тебе... Дай сигаретку, у меня все кончились.
Андрей протянул ему пачку. Фриц извлек сигарету, размял ее, сунул в
рот и с усмешкой посмотрел на Андрея.
- Ну? - не выдержал Андрей.
- Что - ну? - Фриц закурил, с наслаждением затянулся. - Пальцем в
небо ты попал - ну. Никакой он не шпион - даже не пахнет.
- То есть как? - проговорил Андрей, обмирая. - А папка?
Фриц хохотнул, зажав сигарету в углу большого рта, и вылил на широкую
ладонь новую порцию одеколона.
- Еврейчик наш - бабник сверхъестественный, - сказал он
наставительно. - В папке у него были любовные письма. От бабы он шел -
разругался и любовные письма отобрал. А он свою вдову боится до мокрых
штанов и, сам понимаешь, не будь дурак, от папочки этой постарался
избавиться в первый же удобный момент. Говорит, бросил ее по дороге в
канализационный люк... И очень жалко! - продолжал Фриц еще более
наставительно. - Папочку эту, господин следователь Воронин, надо было
сразу же отобрать - компромат получился бы первостатейный, мы бы нашего
еврея вот где держали бы!.. - Фриц показал, где они держали бы нашего
еврея. На костяшках пальцев виднелись свежие ссадины. - Впрочем,
протокольчик он нам подписал, так что шерсти клок мы все-таки получили...
Андрей нащупал стул и сел. Ноги не держали его. Он снова огляделся.
- Ты вот что... - сказал Фриц, опуская завернутые рукава и возясь с
запонками. - Я вижу, у тебя шишка на лбу. Так вот, пойди к врачу и эту
шишку запротоколируй. Румеру я уже нос разбил и отправил в медкабинет. Это
на всякий случай. Подследственный Кацман во время допроса напал на
следователя Воронина и младшего следователя Румера и нанес им телесные
повреждения. Так что вынужденные к обороне... и так далее. Понял?
- Понял, - пробормотал Андрей, машинально ощупывая гулю. Он еще раз
огляделся. - А где... он? - спросил он с трудом.
- Да Румер, горилла этакая, опять перестарался, - с досадой сказал
Фриц, застегивая куртку. - Сломал ему руку, вот здесь... Пришлось
отправить в больницу.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. РЕДАКТОР
1
В городе издавна выходили четыре ежедневные газеты, но Андрей прежде
всего взялся за пятую, которая начала выходить совсем недавно, недели за
две до наступления "тьмы египетской". Газетка эта была маленькая, всего на
двух полосах, - не газета, собственно, а листок, - и выпускала этот листок
партия Радикального возрождения, выделившаяся из левого крыла партии
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг