Видимо, я промахнулся. Но двумя секундами позже окривелый расширенный глаз
фонаря вдруг, как взорванный, разлетелся на тысячи стеклянных осколков.
Мелкой дробью хлестнули они по кустам. Вероятно, кто-то оказался более
удачлив, чем я. Маргарита вскрикнула. - Тише, тише, - сказал я одними
губами. Разумеется, она была права. Но теперь, когда света было
значительно меньше и когда окружающий мир вдруг надвинулся из темноты,
стало ясно, что уходить нам особенно некуда. Сквер был узкий, прореженный,
едва прикрытый деревьями. Ограничивая его, через улицу, тянулись
приземистые Торговые Ряды - полукруги толстенных арок и вымороченные
пространства под ними, там горела гирлянда включенных и, видимо, забытых
ламп, и в их синем закрашенном слабом складском освещении я не видел, а
скорее угадывал обостренным чутьем, как сшибаются, прыгая, быстрые
уродливые фигуры. Доносились надсадные возгласы и металлический лязг. И
отчетливый мерзостный стон умирающего человека. Кажется, там шла драка -
на шпагах и на мечах. Я, во всяком случае, не хотел бы туда соваться. Но
не лучше обстояло дело и с другой стороны. Нет, с другой стороны обстояло
нисколько не лучше. Потому что с другой стороны отверзался, как рана,
глубокий Канал. Я его не видел, но мне почему-то казалось, что вода в нем
- густая, горячая, черная, как смола. Собственно, уже не вода, а липкая
сукровица, заменяющая собою настоящую кровь. Но дело было даже не в этом.
Дело было в том, что на дальнем его берегу безобразно скрипели разлапистые
деревья, просто душу выматывал этот скрип, - возвышалась суставчатая
странная колокольня, сквозь корявые ветви сияли жестокие фонари, и там
тоже, сшибаясь, подпрыгивали уродливые фигуры. Вероятно, "мумии"
образовали праздничный хоровод. И поэтому мне туда тоже - не сильно
хотелось. Таким образом, оставалась свободной лишь одна сторона. Сторона,
выводящая нас прямо к дому. В прошлый раз мы по ней вполне благополучно
ушли. И сейчас она выглядела вполне привлекательно: наклонялись к
булыжнику грузные широколиственные тополя, белизной проступали литые
трамвайные рельсы, чуть подрагивали над ними скользкие провода. Совершенно
обыденная привычная успокаивающая картина. Ничего подозрительного. Но идти
в эту сторону я почему-то не мог. И я даже не пробовал разобраться, что
именно мне мешает. Я не мог, не хотел, это хлынуло, как болезнь. Я лишь
высунулся из кустов, и меня тут же обдало корежащей дрожью. Вдруг заныл,
заскворчал, завибрировал каждый нерв. Маргарита, вцепившись в рукав,
умоляла: Не надо... Не надо... - Вероятно, она испугалась еще сильнее
меня. Впрочем, я уже и сам догадывался, что - не надо. Ведь оттуда, из
этой успокоенности и тишины, убаюканной, казалось, дремотой беззвездного
неба, очень редко, но явственно докатывалось глухое: Хруммм!.. Хруммм!.. -
это, видимо, лапы Зверя крошили камень. Покрываясь испариной, я нырнул
обратно в кусты. И еще раз умылся отчаянным жарким страхом.
Потому что вокруг был - скарлатинозный насыщенный свет. Напряженно
пульсируя, он протекал через окна. Стекла в них почему-то отсутствовали.
Везде. Надувались прозрачные тюлевые занавески. Небосвод был - провалом за
пепельностью домов. А антенны на крышах торчали, как жесткие веники.
Раздавалось тяжелое мерное близящееся - Хруммм!.. Хруммм!.. - Я стоял,
словно перст, посередине комнаты. Одеяло скрутилось, подушка была на полу.
Я не помнил, когда я успел подняться. Но я твердо и ясно помнил, что мне
необходимо - бежать. Смертью веяло от этого скарлатинозного света. Смертью
веяло от паркета, от люстры, от стен. И от тикающей испорченным краном
обшарпанной раковины. Почему-то сегодня из крана немного сочилась вода.
Было жарко и душно: крысы уходили из города. Собирались в подвалах,
ощерившись щеточками усов. Лезли в комья и, стиснувшись, выползали на
улицы. А над ними пульсировала тусклая желтизна, будто жиром измазав
колонны, ряды и отряды - с трехголовыми голыми чудищами во главе. Все это
происходило совершенно бесшумно. Потому что бесшумно - когда вытекает
душа: отойдя, истончась, растворяясь в болотных окрестностях. Было - Тьма,
Остывание, Камень, Великий Исход. Я не видел, но чувствовал в улицах
грозное шевеление, потому что в квартире пульсировал тот же немеркнущий
свет. И все было - последнее, страшное, желтое, как при болезни. Будто
снулая рыба, лежала жена на тахте. Рот ее был открыт, а пальцы сплетались
на горле. Вероятно, она, как ни в чем не бывало, спала. Или, может быть,
умерла, но я не догадывался об этом. Я нагнулся над ней и попытался ее
разбудить. Но ладони мои проходили сквозь тело, не встречая сопротивления.
И опять выплывали в скарлатиозную желтизну. Я был - призрак. А призраки
нереальны. И ладони их вечно и безнадежно пусты. - Хруммм!.. Хруммм!..
Хруммм!.. - тяжело раздавалось над городом. А жена вдруг спокойно сказала:
Не трогай меня... Уходи! Уходи! Все равно нам придется расстаться...
Посмотри на себя: ты - почти уже не человек... Я боюсь тебя... - губы ее
не двигались. И глаза были плотно прикрыты скорлупками век. Я был призрак,
и кровь моя медленно остывала. Вдруг приблизилась смежная комната и -
Близнецы. Оба - спали, и - тихо, и - даже немного причмокивали. Мои руки
опять, без труда, проходили сквозь них. Я кричал, но не слышал своего
охрипшего голоса. Только старший Близнец, словно бодрствуя, громко и
внятно сказал: Папа, слушай, ты нам всем ужасно мешаешь. Мы тебя очень
любим, но лучше бы ты ушел... - А веснушчатый младший Близнец при этом
хихикнул. И добавил противным капризным фальцетом: Пока!.. - Оба - спали,
и спали, и даже не шелохнулись. Раздавалось тяжелое мерное падающее:
Хруммм!.. Хруммм!.. - Зверь очнулся и брел, точно бог, по пустынному
городу. У него уплотнялось громадное - в бронзовой шерсти - лицо и
чугунные толстые ноги, крошащие камень. А все тело его было - из красного
кирпича. Каждый шаг отдавался в мозгу раскатистым эхом. Как прибой. Желтый
свет стал пронзительней и сильней. Я почувствовал, что сдвигаются внутрь
себя объемы квартиры. - Уходи! Не мешай нам!.. - кричали мне Близнецы. И
по-прежнему спали, причмокивая, как младенцы. Почему-то сама по себе
распахнулась наружная дверь. И надвинулась узкая длинная серая грязная
лестница. А в конце ее - пастью - открылся туманный проем. Значит, вот как
я, собственно, здесь оказался. Между прочим, "явление" уже вторично
выпадает на этот район. Это, видимо, не случайно. Интересно, что по этому
поводу думает Куриц?
Впрочем, мне сейчас было, естественно, не до него. Я совсем уже было
решился - перебежать опасную зону, но как раз в эту секунду раздался
знакомый бензиновый рев - серые, в защитных разводах бронетранспортеры,
точно ящерицы, выскочили к Каналу со всех сторон и, мгновенно осекшись,
замерли, проскрежетав по асфальту. Гроздью мертвенных солнц загорелись
прожектора. Сквер был залит голубоватым сиянием, проникавшим, казалось, и
в землю - до самых корней. Было ясно, что от него нигде не укрыться. А из
центра сияния вдруг проревел мегафон: Выходите!.. По одному!.. Стреляю без
предупреждения!.. - Все, - сказала усталая Маргарита, - это - конец. -
Где-то тонко заверещали, по-видимому, от отчаяния. Я увидел, как
схваченный прожекторами, вдруг замер чуть согнутый силуэт. Находился он
именно там, куда я только что - собирался. То есть, к счастью, точнее к
несчастью, но кто-то оказался проворней, чем я. Я увидел, как человек этот
в растерянности мотнулся обратно. Но обратно, до сквера, он, разумеется,
не добежал. Прохрипели - внахлест - сразу две автоматные очереди, наколов,
будто спицами, чью-то ненужную жизнь, и - бесформенный грубый мешок мокро
шлепнулся на трамвайные рельсы. На какую-то долю секунды повисла гнетущая
тишина. Вероятно, безжалостности этой демонстрации было достаточно. - Не
стреляйте!.. Выходим!.. - прозвучало сразу несколько голосов. И из
сомкнутых блещущих глянцем кустов очень робко начали подниматься люди. Их
было гораздо больше, чем я предполагал. Словно статуи, выпрямлялись они в
неземном освещении и стояли, как статуи - по пояс в кустах. Маргарита,
по-моему, тоже хотела выпрямиться, но я быстро схватил ее за плечи,
пригнув к земле, и она, слабо дернувшись, послушно присела: только губы
полоской блеснули на смуглом лице. Странная жестокая это была улыбка. - Ни
в коем случае! - шепотом сказал я. И она мне кивнула - опять оскалившись.
Серебристая паутина растянулась у нее над головой. Я и сам не понимал, на
что я рассчитываю. Отсидеться в кустах, разумеется, нам никто не даст.
Разумеется, уже через две минуты начнется прочесывание. Нас, скорее всего,
мимоходом пристрелят, если найдут. Бесполезно и глупо рассчитывать на
снисхождение. При теперешней ситуации снисхождения нам не видать. Но и
сдаться, поднявшись, как все остальные, - тоже бессмысленно. В этом случае
- сдавшись - мы просто попадем в Карантин. Навсегда. Без затей.
Разбираться никто не будет. Есть приказ коменданта, и следует его
выполнять. Ведь не зря же огородили на Охте громадный участок. Карантин,
между прочим, это - та же самая смерть. Только более долгая и, видимо,
более мучительная. Я не слышал еще, чтоб оттуда кому-нибудь удалось
бежать. Капониры. Песок. Говорят, выжигают напалмом. И контрольная полоса,
говорят, шириной в километр. Слухи ходят самые невероятные. Карантины
курирует лично генерал-лейтенант Сечко. Заместитель военного коменданта по
правопорядку. Впрочем, что - заместитель, по-существу, он и есть -
комендант. Так что вряд ли здесь можно на что-то реально надеяться.
Я услышал, как мегафон неожиданно прохрипел: Всем стоять!.. - А
потом: Руки за голову!.. Быстро!.. Не двигаться!.. - Вероятно, в
налаженном механизме произошел некий сбой. Вдруг ударили выстрелы,
кажется, из пистолета. Вдалеке ахнул взрыв разлетевшегося стекла. Два
прожектора слева внезапно погасли. Свет, лежащий вдоль русла Канала,
заметно ослаб. Я сказал Маргарите: Только спокойно!.. Видишь сзади
ступеньки к воде? Отползаем туда... - А она мне ответила тут же: Проклятый
город!.. Слушай, ты же в Комиссии, сделай мне пропуск через кордон... Ты
же можешь, я знаю, я здесь больше не выдержу... Я, в конце концов, видимо,
тихо и мирно рехнусь... И тогда меня изолируют - просто как сумасшедшую...
- Разумеется, я не стал реагировать на этот горячечный бред. Как и все,
она в корне неправильно представляла себе работу Комиссии, заблуждаясь
насчет нашей истинной власти и истинных прав. Очень сильно и очень глубоко
заблуждаясь. В общем, мы отползали, как гусеницы, через кусты. И, как
гусениц, нас обволакивал жесткий шорох. К счастью, плыли в сиянии - крики,
удары, возня. И сипенье моторов, которое все заглушало. Я уперся во
что-то, и это - был человек, посмотревший испуганно, но ничего не
сказавший. Я вдруг снова почувствовал близящееся: Хруммм!.. Хруммм!.. - Но
до спуска к воде оставалось уже совсем немного. Запах ряски и тины накрыл
меня с головой. Душный, плотный, горячий, сырой, комариный. Перемешанный с
запахом влажных, пряно-дурманных цветов, - вероятно, кувшинок,
раскрывшихся ближе к полуночи. На ступеньках, ведущих к воде, Маргарита
слегка поднялась. Оглянулась, всмотрелась и - неожиданно вскрикнула. Я
прижал ее - вниз, к парапету, стараясь прикрыть. - Там-там-там!.. -
говорила она, вырываясь, - сильно морщась и тыча куда-то рукой. Зараженный
ее потрясением, я тоже всмотрелся: на гранитной площадке, которая касалась
воды, между комьями тины, мерцающими от гниения, я увидел большой
треугольный изогнутый кожистый ласт: мокрый, жирный, блестящий, как будто
тюлений, чуть подрагивающий на светлом своем конце, и еще прежде, чем я
успел по-настоящему испугаться, ласт поднялся из тины, свернувшись почти
кольцом, а потом тихо шлепнул по мокрым осклизлым ступеням - словно
брызги, плеснув на гранит синеватый огонь - и стоячая ряска вокруг него -
заколыхалась.
То есть, путь к отступлению был безнадежно закрыт. Я не знаю, что за
чудовище облюбовало себе этот участок Канала - ряска, тина, кувшинки
полностью скрывали его, но, конечно, соваться туда - нечего было и думать.
Маргарита, по-моему, даже заплакала, уткнувшись в кулак. - Хруммм!..
Хруммм!.. Хруммм!.. - раздавалось уже в непосредственной близости.
Кажется, никто не слышал этого, кроме меня. Ситуация была абсолютно
безвыходная. Честно говоря, я тоже чуть было не заплакал в кулак. Потому
что вырастала передо мной - колючая проволока Карантина. Впрочем, даже за
проволоку Карантина я, по всей вероятности, не попаду. Представляется
удобный случай избавиться от члена Комиссии. Не воспользоваться таким
случаем может только круглый дурак. - Закурить у тебя не найдется? -
неожиданно спросила Маргарита. - Очень хочется закурить, ведь - в
последний раз... Боже мой, жизнь прошла и - ничего не осталось... Кто мог
думать, что все закончится именно так?.. - К сожалению, я не мог ей
сказать ничего утешительного. Потому что действительно все заканчивалось
именно так. Сквозь чугунную вязь парапета я видел, что сквер постепенно
пустеет. Группа гипсовых статуй, повинуясь команде, ушла -
сконцентрировавшись на углу, где стояли фургоны - их раскрытые дверцы
глотали одного за другим, а по скверу, опять же как статуи, двинулись
цепью солдаты, автоматы - у бедер, береты, комбинезоны, ремни, впереди -
две овчарки, повизгивающие от возбуждения. Им до нас оставалось, наверное,
метров сто пятьдесят. Метров сто пятьдесят - две минуты прогулочным шагом.
Я почувствовал в сердце какую-то космическую тоску. Черный замерший город
вдруг распахнулся передо мною. Крыши, улицы, площади, реки, бульвары,
мосты. Фонари, переулки, дворы, подворотни, каналы. Я смотрел на все это,
как будто со стороны: сквер, солдаты и два человечка на мелких ступеньках.
И смертельная жгучая боль, что застряла в камнях. Умирание улиц,
бульваров, дворцов, площадей и каналов - фонарей, переулков, дворов,
подворотен, мостов. Небо - в темных провалах. Дома - из холодного пепла. И
- болотная зыбкость сырой и зовущей земли. Цепь солдат неуклонно, как
смерть, приближалась. И меж ними и мной нарастала вселенская боль.
Маргарита, раскачиваясь, шептала что-то невнятное. Я чуть-чуть наклонился,
чтоб лучше ее рассмотреть. Вдруг взорвались до неба какие-то дикие крики.
Треском сучьев в костре поднялась беспорядочная пальба. Я увидел, что цепь
автоматчиков мнется и пятится. И что многие падают - наземь, закрывшись
руками, ничком. Потому что из неба над сквером вдруг выплыло нечто
огромное. Нечто как бы из бронзы - просвечивающей насквозь. От Торговых
рядов до Канала простерлись его очертания. Плотный медленный ветер
дыханьем прошел по кустам. Сладкой жутью пахнуло от догнивающих
водорослей. Губы Зверя разжались, чтоб - что-то сказать. И вдруг лопнул
асфальт - зазмеив угловатые трещины...
Хуже всего было то, что ничего не изменилось. Это, видимо, в природе
человека: привыкать ко всему. Ночью была сделана попытка вырваться из
Карантина. По официальным сведениям бежало около пятнадцати человек. Им
каким-то образом удалось поджечь стоящие на периферии Карантина казармы,
и, пока внимание всей охраны было привлечено к коричнево-черным клубам,
группа выбралась за четыре ряда колючей проволоки: был, оказывается,
заранее сделан подкоп. Автоматика на контрольной полосе почему-то начисто
не сработала. (Впрочем, лично я не уверен, что какая-либо автоматика там
вообще была). Сразу же за границей Карантина группа разделилась на две
половины. Восемь человек попытались пересечь Московский проспект, здесь их
обнаружили и быстро прижали к Обводному, двое членов группы погибли, попав
под автоматный огонь, остальные же сдались - как только им предложили.
Честно говоря, я не могу за это их осуждать. Вторая же группа поступила
несколько необычно. Состояла она также примерно - из семи-восьми человек -
неожиданно двинувшихся прямо по Черным Топям. (То есть, через болото,
лежащее за Новодевичьим монастырем). Эти Топи имели очень недобрую славу,
потому что над ними все время качался зеленоватый туман, сквозь который
лишь иногда проступали озерца - с совершенно мазутной, блестящей и жирной
водой, окруженной скрежещущим венчиком твердой осоки. Ровно в полночь
вставал из тумана отчетливый рык, а за ним - чрезвычайно тяжелые вздохи и
плески. Словно плавал в трясине какой-то невидимый бронтозавр. Говорили,
что в этом болоте исчезло подразделение автоматчиков. Взвод, наряженный за
беглецами, отказался туда идти - несмотря на команды, угрозы и льстивые
обещания. Есть, по-видимому, такое, чего боится даже "спецназ". В общем,
жахнули по туману тяжелыми пулеметами, да звено вертолетов проутюжило этот
район. Предполагалось, что все члены группы погибли. На другую сторону, во
всяком случае, не выбрался ни один. Подробности мне сообщила Леля
Морошина. Я пришел на работу - мрачный, невыспавшийся и больной. Дело в
том, что болото перед нашим домом все разрасталось, тухлая коричневая жижа
доходила уже до самых дверей, этой ночью она неожиданно хлынула через
порог в подвалы, произошло замыкание некоторых электрических цепей,
собственно, пожара, как такового, не было, провода отвалились и сразу же
перестали гореть, начавший было дымить щиток потушили довольно быстро, но
теперь районная подстанция грозилась отключить весь дом. Это было бы
чрезвычайно неприятно. Где-то около месяца мы жили совсем без воды - я
ходил на улицу, с ведрами, к временной разливной колонке. Но без
водопровода, как выяснилось, еще можно было существовать. Без водопровода
сейчас обходилась, наверное, половина города. А вот без электричества все
будет гораздо сложней. Мне тогда, скорее всего, придется менять квартиру.
То есть, сразу же потребуется какое-то временное жилье. Это значит, что -
обращаться в военную комендатуру. Генерал-лейтенант Харлампиев и
генерал-лейтенант Сечко. Меня очень угнетала необходимость обращаться к
генерал-лейтенанту Харлампиеву.
В общем, в таком вялом и раздражительном настроении я притащился в
горисполком и шагал, неохотно отвечая на приветствия встречных. Или даже
не отвечая, потому что незачем было отвечать. Одновременно я замечал, что
встречных в этом секторе становится все меньше и меньше. Наша Комиссия
явно сходила на нет. Впрочем, удивляться этому не приходилось. Каждые
два-три дня из ее состава кто-нибудь исчезал, и узнать о судьбе очередного
исчезнувшего не представлялось возможным. Вероятно, скоро очередь дойдет и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг