2. ЗВЕРЬ МУЧАЕТСЯ
Письмо пришло не по почте, штемпель на нем отсутствовал, в левом
верхнем углу не было отметки о дезинфекции, конверт был заклеен очень
тщательно и, однако, весь - мятый, грязный, словно прошедший через тысячу
рук. Адрес был написан обычным карандашом, причем в одном месте карандаш,
по-видимому, сломался, там темнела длинная жирная загогулина, а дальнейшие
буквы выглядели корявее остальных. Осторожно зажав уголок медицинским
пинцетом, я немного подержал его над огнем, а потом, отрезав махристую
кромку, достал изнутри два таких же мятых, грязных, замызганных, истертых
на сгибах, пятнистых тетрадных листка - вероятно, долгое время валявшихся
где-то в мусорном баке.
Близнецы наблюдали за моими действиями, расширив глаза.
- Кто касался конверта? - спросил я, как можно серьезнее.
И они, будто клоуны, ткнули друг в друга:
- Он!
- Если - "он", значит, обоим - мыть руки!
Конверт я, разумеется, сжег, а пинцет и ножницы бросил в ванночку с
дезинфицирующим раствором. Эпидемии я не боялся. Какая, к черту, может
быть эпидемия, если я каждый день контактирую с десятком людей. Эпидемию
выдумали генералы.
У себя в кабинете я развернул листки.
На первом из них было написано: "Заозерная улица" и - отчетливо, в
круглых скобках: "Карантин N_2". А затем следовал список из одиннадцати
фамилий. На втором же теснились буквально несколько слов: "Саша, милый,
прошу тебя: поскорей! Сделай все, что возможно, я долго не выдержу".
Почерк в обоих случаях был одинаковый, в первых строчках, как будто
случайно, была недописана буква "а", загогулина от сломанного карандаша
находилась точно посередине текста. То есть, все условные знаки
присутствовали. Подписи, естественно, не было. Впрочем, я и так знал, от
кого это письмо. Это письмо было от Гриши Рагозина. Он был арестован
неделю назад, и у нас с ним была договоренность о связи.
Значит, Карантин N_2.
Я немного представлял себе Заозерную улицу. Это был очень старый,
промышленный, мрачный, безлюдный район. Дровяные пространства, склады,
переезды для транспорта. И по левому краю - преградой - цепочка казарм,
охраняющих, видимо, что-то сугубо военное. А к тому же на прошлой неделе
обрушился мост через Обводный канал, и теперь весь район был частично
отрезан от города. То-то вырос вдруг на другом берегу капонир.
Словом, лучшего места для изоляции не придумаешь.
Я протиснулся в ванную, где жена поливала из чайника хнычущих
Близнецов, и, дождавшись относительного затишья, поинтересовался:
- А когда вы спускались за почтой, то в подъезде кто-нибудь был? Или,
может быть, не в подъезде, а просто - на улице?
- Нет! - синхронно ответили Близнецы. Но секунду подумав, так же
синхронно добавили. - Ой! Конечно! Заглядывал какой-то дядька - в очках.
- Он из нашего дома?
- Не знаю... Наверное...
- Если хочешь, то я могу выйти и посмотреть, - сказала жена.
Тусклый чайник в руках ее выбил чечетку о кафель. Близнецы засопели,
готовясь удариться в рев.
Я на всякий случай немного послушал радио. Здесь как раз передавали
беседу с главным врачом. Главный врач утверждал, что реальной опасности не
существует. Соответствующий институт уже изготовил набор вакцин. И в
ближайшее время начнутся прививки по городу. А пока не волнуйтесь, мойте
руки перед едой. В общем, кажется, ничего особенного. Я оделся и сунул в
карман пистолет. Левый борт пиджака ощутимо перекосился. Я вообще-то
предпочитаю оружия не носить. Пистолет - это такая штука, которая иногда
стреляет. А я вышел уже из возраста, когда интересно стрелять. Но сегодня
он, к сожалению, мог потребоваться. И поэтому я лишь чуть-чуть одернул
пиджак.
Незаметно вошла жена и, как привидение, замерла у порога. Ни о чем не
спрашивая, кусая коросточки губ. Все лицо ее было подернуто точками сыпи.
Я сказал, избегая смотреть в вопрошающие глаза:
- Я сейчас ухожу и вернусь, вероятно, довольно поздно. Может, ночью,
а может быть - завтра с утра. Но, конечно, я постараюсь с тобой связаться.
И прошу тебя: никому ни под каким предлогом не открывать. Лучше даже не
отвечайте, не подавайте признаков жизни...
Разумеется, это было жестоко, но иначе сейчас я не мог. Жена
вздохнула, словно проглатывая горячие слезы. Что-то скрипнуло, пискнуло,
неожиданно распахнулась дверь и заплаканные Близнецы вдруг закричали:
- Не надо!.. Не надо!..
Крик, наверное, слышен был даже на чердаке.
- Прекратите немедленно! - сказал я...
День был жаркий, сырой и невыносимо душный. Парило, как в бане. Прямо
перед домом раскинулась громадная лужа, уходящая одним своим крылом за
Канал, где обломками прежней роскоши торчали из воды гранитные плиты, а
другим своим крылом проникающая в смежные улицы и подворотни. Как тяжелое
грязное зеркало простиралась она - вероятно, захватывая часть обомлевшего
сада. Вода в ней была гумусная, непрозрачная, кое-где сквозь нее
пробивались железные листья осоки, а на высохших кочках желтели уродливые
крохотные цветы. Говорили, что это - какая-то разновидность лютика. Над
водой поднимался дрожащий зеленый туман, и такой же зеленый туман
поднимался из стиснутого гранитом Канала. Танцевали по воздуху мириады
болотных огней. И поэтому в плотном тумане было все небо: солнце, как
бычий пузырь, раздуваясь неровностями, висело над городом. Знойные лучи
его продирались сквозь пелену и, касаясь земли, превращали ее в нагретую
сковородку.
Через лужу по кирпичам и каменьям были протянуты узенькие мостки. Я
ступил на них, балансируя, чтобы сохранить равновесие. Доски под ногами
противно чавкали, из-под них вырывались фонтанчики жидкой грязи. Лютики,
попавшие мне под ноги, превращались в шипящий зеленый кисель. Иногда я
чрезвычайно осторожно оглядывался. Парадная была пуста. Но уже на улице -
там, где сохранился нетронутый островок асфальта - прикрываясь газетой,
действительно стоял какой-то дядька в очках. Впрочем, конечно, не дядька,
а вполне приличного вида спортивный молодой человек - в блеклом сером
комбинезоне, широкоплечий - и обутый, естественно, в тупые армейские
башмаки, зашнурованные почти до середины голени. Очень глупо с его стороны
было надевать такие заметные башмаки. Потому что в комбинезонах ходит
сейчас половина города, а вот армейские башмаки можно получить только по
специальному ордеру. И еще глупей было то, что он якобы внимательно изучал
газету. Кто же в наше время читает газеты на улице. Газеты читают дома, за
надежными стенами, обязательно плотно зашторясь и закрывшись на все
засовы. Если, разумеется, их вообще читают. Я вот, например, уже давно не
читаю газет.
Я прошел мимо брошенного грузовика, который увяз в трясине всеми
своими четырьмя колесами, перебрался на расплющенную детскую коляску,
которую, видимо, удерживал на поверхности только железный остов, а затем,
перепрыгивая с кочки на кочку, кое-как достиг того места, где вселенская
лужа заканчивалась. Асфальт здесь сильно потрескался, но сохранился, и
поэтому идти было легко. Только ржавая жестяная трава скрипела при каждом
шаге. Трава эта появилась сразу же после знаменитой грозы и с тех пор
заполонила собою громадные городские пространства. Говорили, что
прорастает она и в жилых домах. Но серьезной угрозы собою, по-видимому, не
представляет. Кто-то делал анализы и получил результат. Я свернул в
переулок, ведущий на старую площадь, и заметил, что читавший газету
молодой человек, поглядев в мою сторону, так и остался на месте, -
прислонившись к карнизу и уткнувшись в газетную дрянь. Следовать за мной
по пятам он явно не собирался. Но обрадоваться в такой ситуации мог только
круглый дурак. Потому что вести меня могла целая группа. И спокойно
передавать по рациям - из района в район. К счастью, маленький переулок
был совершенно безлюден. Я метнулся под темную низкую арку двора и
немедленно заскочил в находящуюся посередине ее парадную, а затем,
пробежав по облезлой замызганной - в кранах и трубах - кишке, очутился уже
- в захламленном внутреннем дворике, заднюю часть его перегораживал
высокий забор, я присел и раздвинул внизу подгнившие доски, а потом -
боком-боком, сворачиваясь - протиснулся в щель, там был тоже - помоечный
тесный внутренний дворик, треугольный по форме и, кажется, абсолютно
глухой, перекрытый нагромождениями кровельного железа, поднимающегося до
самых крыш, как Монблан, и, на первый взгляд, совершенно непроходимого, но
я знал, что под этим железом есть некий расчищенный лаз, потому что я сам
и расчистил его на прошлой неделе - обдирая бока, я, как мышь, проскочил
по нему и рванул лист фанеры, в который он упирался, гвозди, воткнутые для
виду, легко отошли, я опять изогнулся, чтоб где-нибудь не зацепиться, и
весь мокрый, в испарине, выполз на божий свет.
Собственно, теперь можно было не торопиться. Отдышавшись немного, я
перелез через груду битого кирпича, из которого торчали расщепленные
страшные балки и, спустившись, хватаясь за землю, по другой ее стороне,
оказался в пределах заброшенной стройплощадки. Левая часть ее представляла
собою довольно обширный пустырь - весь изрытый канавами, ямами и угловыми
траншеями. Все они были заполнены белой известковой водой. А в одной из
таких ям ворочалось что-то живое, выдирая из извести громкий зловещий
плеск. В правой же части, словно средневековый замок, взятый приступом и
разоренный дотла, возвышалось неровностями обгоревшее низкое здание -
сквозь пролеты и клети его светила белесая муть. И, как будто
благословляя, поскрипывала вверху стрела подъемного крана. Это было то
самое "строение тридцать восемь, дробь Б" - и так далее, и еще какая-то
спецификация. Разумеется, мертвый полковник тут же пришел мне на ум.
Потому что ходили слухи, что мумии на самом деле не умирают, что они
оживают - буквально через несколько дней, и затем, будто призраки, бродят
по своей территории, нападая на тех, в ком течет еще живая горячая кровь.
Кости у них становятся чисто серебряными, а суставы скрипят и ломаются,
порождая невыносимую боль, и чтоб эту боль хоть на секунду унять, они
вынуждены омывать суставы человеческой кровью. Разумеется, это была
чепуха. Сплетни, домыслы, очередные легенды. Я не верил бесчисленным
сообщениям о мертвецах. Никакими реальными фактами они не подтверждались.
Тем не менее мне было неприятно, что в одной из ям, точно в судороге,
ворочается что-то живое. Лично я ничего против полковника не имел. Я ни
разу не обменялся с ним ни единым словом. Я лишь изредка видел, как он
шествует по набережной, неся свой портфель, и как с появлением его вдруг
просыпается стройплощадка: начинается лязганье, грохот, сипенье машин, и
решетчатый кран, словно нехотя, приходит в движение.
В общем, это все равно была чепуха. Осторожно косясь на то, что
плескалось в известковой яме, я просунулся сквозь арматуру, загибающуюся
крестом, и попал непосредственно в будку закрытого ею, проржавевшего и
помятого телефона-автомата. Сохранился он, вероятно, каким-то чудом.
Вероятно, лишь потому, что в суматохе о нем элементарно забыли. И еще
большим чудом представлялось то, что он продолжал работать. Я набрал
нужный номер и переждал четыре длинных гудка. А потом разъединился и
набрал этот номер вторично. Трубку взяли, как и было условлено, тоже - на
четвертом гудке. Неприязненный вялый голос сказал:
- Парикмахерская второго объединения слушает...
- Позовите, пожалуйста, мастера Иванова, - попросил я.
В ответ мне сообщили, что мастер Иванов здесь уже давно не работает.
Тогда я попросил позвать мастера Борисова. Мне ответили, что и мастера
Борисова здесь тоже нет. Да и не было. Вы, видимо, не туда попали. Трубку,
однако, не повесили. Возникла пауза. Это была так называемая
к_о_н_т_р_о_л_ь_н_а_я_ пауза. Я глотал секунды, проклиная их про себя.
Тоже, выдумали какую-то дурацкую конспирацию. Впрочем, ничего изменить
было нельзя. Куриц находился в розыске. За ним охотились. Наконец,
положенное число секунд истекло, и все тот же вялый неприязненный голос
сказал, что теперь я могу продиктовать свое сообщение. Я попробовал
заикнуться, что сегодня - никак, что мне нужен именно Куриц, и что
выглядит это довольно странно, и что мне обещали его в прошлый раз. Но все
нудные просьбы мои были проигнорированы:
- Диктуйте!
Я смирился и продиктовал полученное утром письмо. А затем повторил
его, чтобы текст, снятый с голоса, можно было проверить.
- Хорошо. А теперь запоминайте, - сказали мне.
И в ближайшие полминуты неожиданно выяснилось, что я должен,
оказывается, достать так называемый "Красный план" (то есть, план
санитарных мероприятий на этот месяц), и что нужно установить количество
постов, охраняющих горисполком - их сменяемость, график (прерогатива
отдела безопасности), и подумать о том, как бы можно было заблокировать
пульт, и достать запасные ключи от черного хода, и проверить, нельзя ли из
внешних подвалов попасть во внутренний двор.
В общем, кажется, меня принимали за террориста.
- Вы с ума сошли! - сдавленно сказал я. - Я же объяснял вам, что не
буду работать вслепую. Что вы там готовите: заговор, переворот? И в конце
концов, я хочу переговорить непосредственно с Курицом. Возникает такое
ощущение, что вы прячете его от меня...
- Только не надо эмоций, - холодно сказали в трубке. - Вы запомнили?
Контакт - через пару дней. И учтите: мы вас вторично предупреждаем.
- Интересно, о чем? - с тихим бешенством спросил я.
- О том самом, Николай Александрович. О том самом, - сказали в
трубке.
И сейчас же, теснясь, понеслась череда коротких гудков. Я от ярости
чуть не ударил по ни в чем неповинному автомату. В горле пухла тупая и
горькая сила слез. За кого они в самом деле меня принимают? С Леней
Курицом я не могу связаться уже который день. Было очень похоже, что нас с
ним действительно - мягко и аккуратно _р_а_з_в_о_д_я_т_. Разумеется, если
Куриц по-прежнему жив и здоров. Потому что случиться за эти дни могло -
все, что угодно. В том числе и нелепая, быстрая, якобы случайная смерть. А
меня они все-таки считают - марионеткой. Как я понял, готовится нападение
на горисполком. И они полагают, что я, как дурак, окунусь в эту кашу...
Я не сразу заметил, что будку накрыла какая-то тень. И отпрянул -
почувствовав на затылке дыхание. Сердце, яростно прыгнув, едва не
выскочило из груди. Но я тут же, с большим облегчением догадался, что это
- не оживший полковник. Я увидел измятый и грязный, но все же добротный
костюм, и рубашку, выглядывающую из-под разрезов жилета, и жгутом
перекрученный галстук, и клинышек бороды.
- Фу... - сказал я, - как вы меня напугали, профессор. Ну, нельзя ж
так внезапно, ведь я ж вас неоднократно просил. Ну - пустите, я вылезу,
мне пора на работу...
Но профессор, раскинувший руки, и не думал меня пропускать.
- Есть принес? - спросил он гортанным клокочущим голосом.
- Нет, - ответил я. - Извините. Сегодня забыл. Извините. Но завтра я
принесу - обязательно...
И я сделал попытку - отжав - приоткрыть заслоненную дверь. Потому что
внутри автомата я был - словно пойманный в клетку.
- Нет. Не надо, - сказал профессор. - Не надо. Тебе нельзя.
- Почему же нельзя? - спросил я как можно спокойнее. Но профессор
вдруг потерял ко мне всяческий интерес. Повернулся и проскользнул сквозь
изогнутую арматуру. И побрел по горячей безжизненной известковой земле.
А дойдя до белеющих ям, неожиданно обернулся.
- Крысы! Крысы уходят из города!.. - крикнул он.
Профессор был где-то рядом, и я знал, что он где-то рядом, но я его
не видел. Прямо над нами висел продолговатый фонарь, и сиреневый ртутный
безжалостный свет его, раздробившись в кустах, испещрял темноту
равномерными светлыми пятнами. Света вообще было слишком много. Очумелая
большая луна, словно вырезанная из яркого холода, поднялась над домами,
обдавая предательским блеском - пустынные улицы, горб моста. Этот блеск,
казалось, выедал любую тень - без остатка. Твердая земля перед нами
выглядела серебряной. - Мы здесь, как на ладони, - сказала Маргарита. -
Нас, наверное, видно метров за сто. - Сегодня она была на удивление
спокойна, деловита и собранна, как будто готовилась заранее. Одета она
была в джинсы и в тонкий зеленый бадлон. Судя по всему, она просто не
ложилась сегодня. - Надо уходить отсюда, - сказала она. - Уходить, уходить
немедленно. - Она была права. Я ощупал ладонями землю вокруг себя и, найдя
увесистый гладкий камень, осторожно прицелившись, запустил его в сторону
фонаря. Камень тут же исчез, как в стоячем болоте. Без последствий.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг