было прибрано, в ней стояла новая мебель. В комнате работал телевизор.
Напротив него в мягком кресле сидел уже знакомый мне человек - в стальном
костюме и смотрел на экран. Тот, что выслеживал. Когда я вошел, он даже не
обернулся.
Я отправился на кухню. Второй охранник - белобрысый, что-то жующий,
отклеившись от косяка, последовал за мной. Я заварил кофе. Настроение было
кислое. Мне ничто не угрожало. Меня просто изолировали на некоторое время.
Пока не найдут профессора. Через пару дней отпустят. В крайнем случае
здешнее правительство извинится. Если только правительство поставлено в
известность.
Кофе был горький.
Августу тоже ничто не угрожало. Его тоже отпустят. Он, наверное, в
бешенстве. Вышагивает комнату, заложив кулаки в карманы. Лицо у него
малиновое. Он скребет череп ногтями - ищет выход.
Что касается Симеона... Очень плохо, если он расшифровал слово
власти. Нет, еще хуже, если он передал его второму отделу. А мог он
расшифровать слово? Вполне. Оно держалось на экране целую секунду. А
передать военным? Не знаю. Может быть.
Тонкая чашечка треснула у меня в руках. Кофе потек по столу.
Белобрысый охранник, как пружина, выпрямился на звук. Увидел - достал из
коробочки леденец, зачмокал.
Значит, военные. Второй отдел. Контрразведка. Они, конечно, с самого
начала знали, кто мы такие и чем занимаемся. Они нам не мешали: они просто
ждали, пока мы не выйдем на профессора. А потом нас отстранили. Вероятно,
юристы роются сейчас в каталогах, ища оправданную законом формулировку.
Так. Теперь "саламандры". Как это сказал Симеон? Он ведь очень интересно
сказал. Почему они не убили библиотекаря? Ну, прежде всего "саламандры" не
знали, что он - это профессор Нейштадт. Они считали его рядовым фантомом.
Или старшим группы. Иначе бы они вытрясли из него все. Хорошо. Но они и
так из него все вытрясли. По их представлениям. Он им просто не нужен.
Однако его берегли, убирали каждого, кто к нему приближался. Например,
Кузнецова. Значит, он им все-таки нужен. Зачем?
Не хватало какой-то детали, какой-то мелочи, чтобы все встало на свои
места.
По радио читали сводку новостей. В самом конце текста диктор сообщил,
что группа полномочных представителей Совета безопасности МККР достигла
предварительного соглашения с новым президентом республики Бальге доктором
Моисом Шуто. Подробности соглашения не передавались.
Я выключил радио. Я желал доктору Моису Шуто провалиться ко всем
чертям. Воздух за окном синел. Стиснутый домами полз двухъярусный поток
желтых, прозрачных такси. По тротуару торопились, редкие пешеходы.
Мне нечем было заняться. Я принял душ и лег спать. Белобрысый
охранник сел на стул около кровати. Надолго. Бросил в рот еще леденец.
Проснулся я от грохота. Уже рассвело. Прямые лучи пересекали комнату.
На полу блестело множество осколков. Оба моих стража с пистолетами в руках
стояли у окна. Оно было разбито и в раме его застряло тяжелое длинное
копье.
Давя стекло ногами, я подошел к окну. Охранники оглянулись. Было
такое ощущение, что сейчас они заговорят. Но старший лишь мотнул мятым
лицом, и белобрысый исчез. Я выглянул. По улице удалялся конский топот. Из
домов выбегали люди. Собралась изрядная толпа. Белобрысый влез в самую
середину, расспрашивал.
Я втащил копье в комнату. Оно было настоящее, деревянное, с
треугольным металлическим наконечником, к шейке его был привязан пук
разноцветных лент. Где они его взяли? Разве что в музее.
- Ала-а!.. - раздался слитный, многоголосый крик.
Из-за поворота вылетел с десяток всадников. Нагибаясь к гривам,
понеслись вдоль улицы. Каждый держал несколько пылающих факелов: швыряли
их в окна - звон стекла и гудящее пламя вырывалось наружу.
Толпа на мостовой секунду стояла в оцепенении. Вдруг все закричали.
- Ала-а!... - вопили всадники.
Люди полезли в парадные, вышибали рамы первого этажа. Улица мгновенно
опустела. Белобрысый остался - один посередине мостовой. Всадники
приближались. Он помахал передним пистолетом. Кажется, выстрелил. Передний
конник в шляпе с красным пером коротко гикнул и проскакал мимо -
белобрысый лежал навзничь, из груди его торчало древко.
Я не помню, как очутился внизу. Второй охранник кубарем скатился
вслед за мной. Всадники исчезли. Большинство домов пылало. Валил жирный
дым. Улица заполнялась людьми. Женщины выбегали, прижимая детей к груди.
Мужчины торопливо выбрасывали вещи, какие-то медные котлы, сундуки, обитые
железом. Полетели перья из треснувших перин.
Первым делом я занялся белобрысым. Он лежал, вцепившись в древко
посиневшими пальцами. Копье глубоко ушло в грудь. Руки у него были еще
теплые, а лицо в грязных пятнах - неподвижное.
Требовались срочные меры. Я схватил за рукав второго охранника. Он в
это время взваливал на спину здоровенный холщовый мешок.
- Есть аптечка? Позвоните в "скорую" - из любой квартиры!
- Пусти! Пусти! - с неожиданной злобой закричал охранник. Лицо его
перекосилось. Он замотался всем телом: - Пусти, тебе говорят!
- Ваш коллега умер, - как можно внятнее произнес я. - Вызовите
"скорую", я пока восстановлю сердце.
- Да пусти же, так тебя и так! - охранник рванулся.
Тонкая материя легко разошлась. Он по инерции сделал шаг назад, упал.
Мешок лопнул. Полилось белое пшеничное зерно. Охранник охнул и стал
торопливо собирать его пригоршнями, плача от злости.
- Здесь есть врачи? - громко спросил я.
Два-три бледных, испуганных лица обернулись ко мне на мгновение. Все
что-то делали: тащили, увязывали, складывали. Воздух гудел от раздраженных
голосов. Плакали дети. Я заметил, что одежда на людях какая-то странная -
матерчатые, грубые куртки, полосатые широкие панталоны, кожаные сапоги,
туфли с металлическими пряжками.
Улица вместо силиконового асфальта была вымощена булыжником, кривые
дома из неоштукатуренного камня тесно лепились друг к другу, а в раскисших
канавах текла зеленая, омерзительная вода. Оттуда доносился невыносимый
смрад.
Это был средневековый город.
Худощавый человек во вполне современном костюме протолкался ко мне,
показал плоскую, металлическую коробочку, пристегнутую к запястью.
- Вы звали на помощь? Я врач. Что случилось? - Тут же присел над
мертвым, потрогал веки. - Держите! - упершись в грудь, сильно дернул
копье. Обильно пошла кровь. Он достал из коробочки безыгольный инъектор,
залил рану пенистой жидкостью. Она быстро уплотнилась, порозовела. Затем
он сделал еще одну инъекцию - рядом.
Ноздри белобрысого дрогнули.
- Все, - сказал человек, выпрямляясь. - Все, что могу: глубокий сон.
Остальное в клинике. Черт! Какая сейчас клиника! - Повернул ко мне нервное
лицо. - Наконец-то вижу хоть одного нормального. Вы можете сказать, что
произошло? Все словно с ума посходили. Маскарад какой-то. Или это -
временной сдвиг, и мы перенесены куда-нибудь в четырнадцатый век?
Он постучал по стеклу медицинского браслета:
- Вот - ни одна больница не отвечает.
Я хотел ему объяснить - не вышло. Высокий женский голос испуганно
сказал:
- Ах! - и все умолкло. В гнилом воздухе повисла тишина. И в этой
тишине, перекатывая цокот копыт по булыжнику, метрах в двухстах от нас на
перекресток выехал конный отряд. Всадники были в сверкающих на солнце
латах, с опущенными забралами. Железные доспехи покрывали грудь и головы
коней. Предводитель их с пышным черным султаном на шлеме поднял руку в
металлической перчатке. Остановились. Осмотрели. Охранник, собиравший
зерно, разогнулся, пшеница посыпалась у него с ладоней.
- Господи, спаси и помилуй! - отчетливо, на всю улицу сказал кто-то.
Предводитель махнул рукой - вперед. Всадники вразнобой опустили
тяжелые копья - ниже удил, и затрусили к нам, убыстряя ход.
- Безобразие! - громко сказал врач за моей спиной.
Вдруг стало невероятно тесно. Меня сдавили так, что я не мог
вздохнуть. Толпу крутануло водоворотом. Кто-то застонал, кто-то упал под
ноги.
- Да бегите же, идиоты! - изо всех сил закричал я.
Бежать было некуда. Люди лезли друг на друга. Цокот нарастал. Я чудом
уцепился за карниз, подтянулся, перевалился в окно второго этажа. Стон
поплыл между крышами. Квартира горела. Сквозь разбитую раму выходил дым.
То, что внизу казалось мне хаосом и паникой, отсюда таковым вовсе не
выглядело. Плакали и метались где-то сзади. А перед разряженной толпой
десятка три мужчин энергично наваливали в кучу шкафы, колеса, железные
треноги. Росла баррикада. Женщины, оставив детей, помогали. Врач,
скинувший пиджак, распоряжался, стоя на бочке - топор посверкивал у него в
руке.
И у многих тоже появились топоры, колья. Толпа ощетинилась. Передние
всадники, доскакав до баррикады, замялись. В них полетели камни, палки.
Булыжник задел предводителя с черным султаном. Шлем с него свалился.
Второй булыжник ударил ему в лицо, брызнула кровь. Предводитель взмахнул
железными руками и пополз с седла. Лошади ржали, вставая на дыбы.
Мне здесь делать было нечего. Кашляя от дыма, я перебрался на
противоположную сторону комнаты и спрыгнул вниз из окна.
Переулок был пуст. Накренилась, попав в яму, телега с отвалившимся
колесом. В оглоблях стояла низенькая мохнатая лошадь. У клешневатых ног ее
лицом вниз валялся человек, опутанный соломой.
Итак, это был Спектакль. Спектакль, который затопил весь город.
Вероятно, в Доме сняли экранировку и поставили аппаратуру на полную
мощность. Не нужно было спрашивать, зачем это понадобилось: в таком хаосе
никому не было дела до фантомов. Профессор Нейштадт спасал себя - открыв
шкатулку Пандоры. Тысячи людей проснулись сегодня в раннем средневековье
и, не рассуждая, включились в дикую, безумную игру. Мне стало страшно. В
представлениях, шедших в стенах Дома, погибали не люди, а голографические
изображения их - этим объяснялась вседозволенность, но в городе игра шла
всерьез - вон одна из жертв ее лежит недалеко от меня - лошадь косилась на
труп и негромко ржала.
Никто из участников Спектакля не мог посмотреть на все это со
стороны: созданный мир был слишком реален. Вероятно, сознание сохранили те
немногие, кто, как и я, уже участвовал в Спектаклях, или те, кто в силу
профессионального долга обязан был контролировать себя очень жестко, как,
например, тот врач.
- Минуту, - сказал я себе. - А почему, собственно, я вижу
средневековый город? Конечно, его достраивает мое воображение - согласно
сюжету. Но я-то знаю, что его нет.
Тупая ноющая боль возникла в голове, кровь толчками застучала изнутри
в череп. Грязные уродливые дома дрогнули, посветлели, заблестел
силиконовый асфальт, появились огни дневных реклам. Боль нарастала. Я
терпел Я теперь знал, что мне делать.
Вместо лошади с телегой у кромки тротуара стояло такси. Дверца его
была отломана. У меня в глазах плыли разноцветные круги, но я кое-как
втиснулся в кабину и нажал адрес.
Больше можно было не сдерживаться. Я отдался Спектаклю. Боль тут же
исчезла. Я скакал на коне по разграбленному, дымящемуся городу. То и дело
попадались убитые. В шапках дыма и взметывающихся искр проваливались
крыши, пылающие головни перелетали через меня.
К счастью, автопилот был лишен эмоций, следовал точно по маршруту и
затормозил в конце его.
Дом сегодня представлял собой высокую, круглую башню из грубого
кирпича. Ее штурмовали сотни людей - они лезли по лестницам, срывались
вниз, забрасывали вверх канаты с крючьями на концах. Сверху, меж зубцов,
по ним стреляли из луков и лили кипящую смолу. Стоял ужасный шум.
Ценой сверлящей боли я увидел Дом и вышел из такси.
Внутри Дома был рай.
Густое синее небо куполом накрывало горы, поросшие пушистыми елями.
На вершинах растопыренными лапами лежал снег, внизу, под ногами зеленела
горячая трава. Кое-где блестели озера - круглые, черно-синие, сказочные.
Я пошел, вдыхая чистый запах смолы. Налетел ветер, зашуршали иглы.
Пестрая птица, клевавшая шишку, упорхнула вверх. Вдалеке, на открытом
склоне был виден хутор - два кукольных домика, окруженных забором. Из труб
вертикально подымался сизый дым.
Тропинка вывела меня на поляну. Там, взявшись за руки, по пояс в
траве плясали тролли в смешных островерхих колпачках - трясли белыми
бородами, выбрасывали колени. Заметили меня и попрятались в ельнике,
высовывая испуганные рожицы.
Впереди раздавался лязг металла. Я продрался туда, безжалостно
обламывая ветви. Лес кончился. На опушке его яростно тяжелыми двуручными
мечами не на жизнь, а на смерть рубились директор и режиссер. Директор
явно брал верх, выкрикивал "хэк! хэк!" - наступал. У режиссера по лбу
текли струйки пота. Он приседал под страшными ударами.
- Прекратить! - командным голосом крикнул я.
Они оба обернулись. И тут коварный директорский меч описал блестящий
полукруг - и режиссер, схватившись за виски, покатился под вывороченные
корни.
Надсадно дыша, директор шагнул ко мне.
- Кто таков? - грозно спросил он.
- Проводите меня в техническую и немедленно отключите аппаратуру! -
приказал я.
- Чей ты раб? На колени, собака! - раздался громовой раскат. Глаза у
директора побелели от гнева.
- Потрудитесь выполнять, - сказал я. - Вы рискуете сесть. И не на
один год.
- А кровью своей упиться не желаешь? Вот он, огненный меч
Торгсвельда!..
Интеллигентной беседы у нас не получилось. Директор то предлагал мне
склонить голову перед владыкой своим, то грозился изрубить меня на куски,
то начинал хвастливо расписывать свои подвиги в дальних странах, где он
сражался с великанами и шинковал трехглавых драконов.
Он, видимо, начитался приключенческих романов. Я смотрел в его
породистое надменное лицо и испытывал сильное желание ударить болевым
шоком.
Но тут невесть откуда набежала толпа крестьян в холщовых рубашках.
Все дружно стали на колени и начали громко славить доброту и ум своего
хозяина. Миловидные крестьянки на вышитых рушниках протягивали хлеб, соль
и тонизирующие напитки. Директор пил и отдувался.
Я пошел дальше. Техническая была где-то рядом: возвращение в реальный
мир сопровождалось все возрастающей болью. Ели сомкнулись темным шатром и
разошлись. Передо мной лежало бездонное озеро. Белесые мхи отражались в
черном зеркале его. Напротив его сжатый холмами поднимал свои узкие башни
замок - мрачный приют тишины и забвения.
В замок можно было попасть только вплавь. Обходить слишком долго. Я
знал, что это голограмма, но не решался. Озеро выглядело зловеще.
Странное старческое кряхтенье раздалось сзади. Прижимая к груди
широкий светлый меч, из леса вышел сгорбленный карлик, одетый во все
красное. С ужимкой, будто танцуя, приблизился ко мне. Печально звенели
бубенцы на мягкой шляпе. Протянул меч. Сморщил гнилое лицо. Захихикал. Я
взмахнул клинком. Полыхнула беззвучная молния. Озеро разошлось. Я побежал
по скользким от бурых водорослей камням между водяных стен. Пахло сыростью
и терпким йодом.
Замок рос на глазах, пока не уперся игольчатыми башнями в самые
облака.
Я ударил в кованые ворота. Они загудели медным басом. Встревоженные
тучи ворон с пронзительным криком понеслись по небу. Чистый и долгий звук
вплелся в их гам. Я опустил руки. Ясный, радостный голос пел третью сонату
Герцборга - будто протягивал в синеве хрустальную нить.
Высоко у открытого окна сидела женщина.
- Рапунцель! - крикнул я.
Женщина выглянула. Золотой дождь хлынул вниз, солнечными брызгами
расплескался на замшелых валунах, закипел у моих ног. Я полез, хватаясь за
горячие пряди. Волосы пахли летом, медом, скошенной травой.
За окном был тесный коридор из неотесанных, грубых каменных плит.
Коптили железные факелы, воткнутые между ними. Навстречу мне, грузно
ступая, шел дикий зверь с безумными глазами. Голова у него была медвежья,
а тело, как у ящерицы, покрыто коричневой чешуей. Он протянул длинные
синие когти с запекшейся кровью под ними, утробно заурчал - я остановился,
он алым языком облизал толстые губы. Глаза без зрачков были затянуты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг