происшествий, если не считать происшествием зрелище беспорядочно снующих
светил. А затем опять зазвучала Большая тревога, и каждый поспешил на свое
боевое место. На экранах обрисовалась знакомая картина: звездный рой
вокруг и все звезды посыпались на нас. Осима испуганно закричал, что это
тот же звездный рой, где мы уже побывали. Олег потребовал от Голоса
справки. Голос передал, что звездное окружение - то самое!
- Мы мчимся в наше прошлое! - Олег, побледнев, влился глазами в
горошинки, быстро выраставшие в солнца.
- Мы мчимся в наше будущее, - поправила Ольга. - Но это будущее уже
было в прошлом.
Я переводил взгляд с нее на Олега, с Олега на Осиму. Я отчетливо
ощущал, как во мне ум заходит за разум. Полет в будущее, которое является
прошлым, означал, что мы угодили в такое искривление времени, где нет ни
начала, ни конца и где каждое мгновение является одновременно и прошлым и
будущим. До сих пор похожие ситуации служили темой фантастических романов,
но никто и не подозревал, что завихрение времени может обнаружиться
реально.
- Мы в кольце времени, Олег, - сказал я. - И, судя по тому, что
прошлое настало очень быстро, диаметр кольца невелик. Мы будем теперь
безостановочно гоняться за собой, как пес за собственным хвостом. Твои
намерения, Олег?
Олег не потерял решительности:
- Постараемся не попадать в то будущее, которое является нашим
прошлым. Эллон, готовить включение генераторов метрики! Голос, дать на
включение команду до повторного разрыва времени!
Теперь оставалось только ждать. Снова обжигающе засверкали на экранах
сто разрастающихся солнц. Снова два бешеных светила вырвались из роя и
исступленно понеслись одно на другое. Я весь сжался, готовясь к новому
удару по нервам и тканям, которого на этот раз, может быть, и не перенес
бы. Но летящие одно на другое солнца стали тускнеть и закатываться. И
больше не было компактного звездного роя, была прежняя звездная сумятица и
толкотня, - может быть, лишь немного погуще и посумбурней.
Мы вырвались из опасного промежутка между сшибающимися светилами в
обычную звездную сутолоку ядра.
- Разрыв времени был не просто разрывом, - с облегчением сказала
Ольга. - Он еще означал и выброс в прошлое. Ведь только из прошлого мы
могли мчаться в будущее, которое уже было.
Я переадресовал ее соображения Голосу. Тот первый открыл разрыв
времени. Они могли поспорить вдосталь и выдать что-либо важное. Меня
больше беспокоило, что скольжение по гравитационной улитке не выбросило
нас за пределы ядра, а подтолкнуло вглубь. Этот факт мне показался
тревожным.
8
Трубу было совсем плохо, мы с Мэри посетили его.
Старый ангел лежал на мягкой софе, свесив на пол огромные крылья.
Лицо Труба, постаревшее, морщинистое, было серым, как его сивые
бакенбарды. По привычке он расчесывал их кривыми когтями, но так медленно,
так слабо, что Мэри не удержалась от слез. Ангелу прописали все виды
лечения и все роды лекарств, но было ясно, что дни его сочтены. Он и сам
знал, что смерть приближается.
- Эли, разрыв времени не по мне, - шептал он горестно. - Ангелы не
могут существовать одновременно в разных временах. Ты ведь знаешь,
адмирал, у нас дьявольски крепкий организм, мы способны вынести любую
физическую нагрузку. Но разновременность нам противопоказана. Мы
принципиальные одновременники. Все остальное для нас - катастрофа.
Мэри утешала Труба, я не мог. Женщины, не раз замечено, готовы
восстать против очевиднейшей очевидности, если она противна их чувству. Я
молча слушал, как она убеждала ангела, что курс лечения не закончен, а
когда закончится, Труб не встанет, а взлетит с постели. Возможно, она и
сама верила своим уверениям. Труб не верил, но смотрел на нее с
благодарностью. Вошел Ромеро и шепотом спросил, о чем я думаю. Я думал о
том, что разрыв времени почти не отразился на мертвых предметах, а на всех
живых, кроме Мизара, отозвался тяжкими потрясениями. Ромеро погладил
Мизара, прилегшего у его ног. Умная собака не сводила глаз с Труба. Она
слышала, что я сказал о ней, но не откликнулась. Хотя благодаря стараниям
Лусина она отлично разбирала человеческую речь, сама она по своей собачьей
деликатности не вмешивалась в разговоры.
- Вы указали на важный факт, Эли. Вероятно, сдвиг времени по фазе или
разрыв его, как считает Голос, был в нашем корабельном мирке таким
крохотным, что предметы и реагировать на него не успели. За период в
одну-две секунды ничего ведь практически не меняется в мире вещей. Но для
живой клетки, особенно нервной, несуществование в течение секунды уже
подобно крохотной смерти. В дальнейшем нам придется считаться с этим
фактом.
- Хуже всех пришлось Трубу. - Я, как и Ромеро, говорил шепотом. -
Удар по нервным клеткам привел к тяжелой болезни. Страдания души породили
муки тела.
- Труб, кажется, чувствует себя лучше. Смотрите, Эли, он задвигался.
Но то было не оживление, а агония. Тело Труба свела судорога. Он
приподнялся, тяжело забил крыльями. Он пытался что-то сказать, но вместо
речи из горла вырвался смутный клекот. Я опустился на колени у ложа,
прижался головой к огромной волосатой груди, несколько минут слышал, как
неровно, гулкими ударами, билось сердце, и как удары слабели, и как на
каком-то ударе, лишь едва-едва стукнув, оно вдруг замолкло. А тело старика
и после того, как выключилось сердце, еще дергалось и шевелилось и,
медленно окаменевая, вытянулось на ложе. Крылья снова бессильно упали на
пол. Труба больше не было.
- Все, Мэри! - сказал я, поднимаясь. - Все, все! Еще один друг ушел.
Чья теперь очередь?
Мэри плакала. Ромеро молча стоял у ложа, слезы текли по его щекам. Я
с грустной нежностью вдруг увидел, что неизменная его трость теперь нужна
ему не только для подражания древним, а чтобы не пошатываться. Гиг стал
рядом с Ромеро и торжественно и скорбно загремел костями. Вечно будет
звучать в моих ушах похоронный грохот его костей.
Еще один прозрачный саркофаг добавился в консерваторе.
Эту ночь я не спал и последующие ночи не спал. Ромеро говорит, что в
старину бессонница была распространеннейшей болезнью и люди глотали разные
лекарства от нее. Но мало ли какие болезни не бывали в древности! Болезни
- одно из тех наследий, которое мы не перетащили в свой век. Мне всегда
казалось чудовищным, что люди не могут уснуть, когда надо спать, тем более
когда еще и хочется спать! Я останавливаюсь на поразившей меня бессоннице
не для того, чтобы живописать свои страдания. Я перенес смерть Веры и
Астра, гибель Аллана, Леонида, Лусина - это все были не меньшие потери,
чем уход в небытие Труба. Я не спал оттого, что не мог справиться с
мыслями. В часы дежурств и встреч слишком многое мешало сосредоточиться.
Для размышлений мне нужно одиночество.
И я вставал, когда Мэри засыпала, и шел в свою комнату, и смотрел на
маленький звездный экран - на нем был все тот же жуткий пейзаж осатанело
летящих одно на другое светил, дикая звездная буря, какой-то давным-давно
грохнувший на всю Вселенную и с той поры непрерывно продолжающийся
звездный взрыв. И я думал о том, что бы мог означать такой звездный хаос,
такое чудовищное отсутствие даже намека на порядок, не говоря уже о
величественной гармонии звездных сфер? Ольга бросила фразу: "Ядро кипит".
Фраза не выходила у меня из головы. Что заставляет ядро кипеть и
расшвыриваться звездами, как брызгами? Какой нужен страшный перегрев,
чтобы заставить гигантские светила метаться, как молекулы в автоклаве? Не
меняет ли перегрев ядра свойства пространства? Вот уж о чем мы мало еще
знаем - о пространстве! Оно не пустое вместилище материальных предметов,
ибо превращается в вещество и вещество становится пространством. Но что
еще мы постигли в нем, кроме такой простейшей истины? Пространство - самая
тайная из тайн природы, самая загадочная из ее загадок! А время? Не
перегрето ли здесь и время? Мы привыкли к спокойному, ровному, одномерному
времени нашей спокойной, уравновешенной звездной периферии, - что мы знаем
о том, каким еще оно может быть? Тот, кто видит океан в штиль, может ли
представить себе, каким океан становится в бурю? "Здесь время рыхлое, оно
разрывается, здесь время больное, рак времени!" - разве не твердил о том
предатель Оан? Пустая ли то угроза или предупреждение? И разве не
оправдалась его угроза, если то была угроза? Время разрывается, прошлое не
смыкается с будущим через настоящее - каждая клетка нашего тела о том
вопила! Бедный Труб - жертва разрыва времени! А если бы оно не
разорвалось? Все бы мы тогда стали жертвой катастрофы, и звездолеты, и
сами звезды. Какой исполинский взрыв потряс бы ядро, взорвись внутри него
эта сотня светил! В ядре миллиарды их, но разве тонна атомной взрывчатки
не сворачивает миллиардотонные горы?
- Постой! - сказал я себе. - Постой, Эли! Это же очевидно - разрыв
времени предотвратил взрыв доброй сотни светил! Когда атом летит на атом,
молекула на молекулу, их предохраняет от столкновений электрическое
отталкивание, их отшвыривает электрическая несовместимость. Благодаря
этому мы и существуем - предметы, организмы, произведения искусства:
крохотные ядра наших атомов не могут столкнуться лоб в лоб. А здесь, в
этом большом ядре? Здесь нет электрических сил, отшвыривающих звезды одну
от другой. Зато есть ньютоновское притяжение, толкающее их друг на друга в
суматошливой, дикой беготне. Ах, Ньютон, Ньютон, древний мудрец, ты же
запроектировал неизбежную гибель для всей Вселенной! И гибель не
совершается лишь потому, что действует другой закон, более могущественный,
чем твое всемирное тяготение, чем электрическое притяжение и отталкивание,
чем даже искривление метрики демиургов - искривление и разрывы времени!
Вот она, гарантия устойчивости ядра! Подвижность твоего времени, ядро,
весь мир спасает! Нет, это не болезнь, это мощный физический процесс:
дисгармония времени обеспечивает устойчивость ядра! Несовместимость
одновременности, взаимоотталкивание времени! Но Труб прав - это не для
нас, это решительно не для нас!
Так я размышлял, то логично, то путано, то холодно выстраивал цепь
причин и следствий, то страстно восставал против них. И во мне зрело
убеждение, что надо скорей убираться из ядра, пока мы не погибли. Да,
правильно, большинство звезд Галактики сосредоточено в ядре. Но жизнь
здесь невозможна. Жизнь - явление периферийное. "Нет! - говорит нам ядро,
ответ убедителен. Что же, и "нет" тоже ценный результат экспедиции, не
ждали ведь мы, чтобы нас всюду встречало одно "да, да, да". Запрет
соваться в адское пекло не менее важен, чем приглашение царствовать в
новооткрытом раю. Пора убираться из звездного ада! Пора убираться!
Именно такими словами я и внес на совете капитанов предложение
закончить экспедицию в ядро.
Мы начали готовить возвращение в родные звездные края.
9
В одном мы все были согласны: ядро Галактики - гигантская адская
печь, пекло вещества, пространства и времени. Почти без возражений приняли
и мою гипотезу: разрыв времени гарантирует устойчивость ядра, гармония
ядра - во взаимоотталкивании одновременностей! Один Ромеро заколебался.
- О, я понимаю, дорогой адмирал, иначе вы и не могли бы объяснить
парадоксы ядра. Если будет предложено два решения любой загадки, одно
тривиальное, другое диковинное, вы выберете второе. Такова ваша натура. У
вас вызывает удивление, только если нет ничего удивительного.
- Не понимаю ваших возражений, Павел, - сказал я раздраженно.
Разговор происходил после того, как Ромеро вместе с другими проголосовал
за мое предложение.
- Ваша гипотеза, что убийственный закон тяготения Ньютона ведет мир к
гибели...
- Не убийственный, а порождающий неустойчивость в больших скоплениях
масс.
- Да, да, неустойчивость! Все это остроумно, не буду отрицать, мой
проницательный друг. Разрыв одновременности, даже сдвиг времени по фазе,
безусловно, гарантирует устойчивость ядра, если такой разрыв будет
возникать в нужном месте и в нужный момент. Две руки не сомкнутся в
рукопожатии, если одна протянута раньше, другая позже. Но видите ли,
мудрый Эли, вряд ли уместно решать одну загадку путем выдумывания другой,
куда более темной.
- По-вашему, я выдумываю разрыв времени? Не скажете ли тогда, Павел,
какая причина швырнула вас недавно на пол и заставила потерять сознание?
- Разрыва времени я не отрицаю. И что валялся на полу - правда. Факты
упрямая вещь - так говорили предки. Но вы ведь создаете новую теорию, а не
только описываете факты. Если я правильно понял, вы устанавливаете новый и
самый грандиозный закон Вселенной: устойчивость основной массы вещества в
Галактике гарантируется неустойчивостью времени. Сохранение звездного мира
определено несохранением времени. По-вашему, однолинейное течение времени
есть своего рода вырождение его в звездных перифериях. И мы, пользующиеся
спокойным временем, зачислены в звездные провинциалы.
- Вас это оскорбляет, Павел? В так любимой вами старине считали Землю
центром Вселенной, а человека - венцом творения. Вы тоже придерживаетесь
такого представления о мире?
- Осмелюсь заметить, адмирал: вы считаете меня большим глупцом, чем я
есть. Но не могу не признаться: мне как-то обидно, что сама жизнь
порождена тем, что время в районах жизнетворения выродилось в
однолинейность, что жизнь есть в некотором роде вырождение материи. Если
не человека, то жизнь как таковую я всегда считал венцом развития материи.
Такое разочарование...
- Церковные деятели, разочарованные тем, что Земля - не центр
Вселенной, сожгли Джордано Бруно, проповедовавшего эти неприятные истины.
Как вы собираетесь со мной расправиться, Павел?
- Вы завершаете спор такими многотонными аргументами, что их тяжесть
придавливает, великолепный Эли. Нет, я не буду вас сжигать на костре.
Ромеро приветственно приподнял трость и удалился, обиженный. А я все
больше укреплялся в мысли, что закон всемирного тяготения равнозначен
предсказанию гибели Вселенной. Мы рассматривали его как гаранта звездной
гармонии лишь потому, что узнали его в дальних районах Галактики, в
"вырожденных" районах, как обругал нашу звездную родину Ромеро. Здесь, в
кипящем аду ядра, он был зловещим стимулом к всеобщему взрыву. Что может
сделать тяготение, мы видели на примере коллапсаров, превращающихся из
мощных светил в "черные дырки". Я не просто критиковал закон всемирного
тяготения, я опасался его, начинал его ненавидеть.
Смешно ненавидеть слепые законы природы. Но тяготение в моих глазах
становилось ликом смерти любой материи, не одной высокоорганизованной
жизни. И лишь то, что противоречило этому страшному закону, гарантировало
существование мира, - электрические и магнитные несовместимости в атомном
мире, большие расстояния между звездами в космосе, а здесь, в ядре, и
открытая нами несовместимость одновременности. Тяготение - вырождение
материи, ее проклятие, твердил я себе. Всеобщая борьба против тяготения -
вот единственное, что сохраняет Вселенную!
Голос и Эллон без спора поддержали меня. Не так уж много было
случаев, когда самолюбивый демиург и широкомыслящий Мозг сходились в
едином понимании. Особенно важна была поддержка Эллона - на него легла
разработка способа выскальзывания из ядра, куда нас затягивало все дальше.
- Адмирал, я не знаю, почему моя улитка срабатывает в одну сторону, -
объявил он однажды. - По расчету, звездолеты должно вынести наружу, а их
поворачивает обратно.
Я сидел в лаборатории. В стороне, повернувшись спиной, молча работала
Ирина. Она не простила мне, что я видел ее слезы и отчаяние. Эллону она
простила непонимание ее чувств, а мне не хотела прощать, что я невольно
стал их свидетелем. Она отворачивалась, когда я появлялся в лаборатории,
холодно отвечала. Я говорил с Эллоном о важнейших вещах, все наше
существование зависело от того, найдем ли мы правильное решение загадок, а
меня жгло желание оставить поиски, подойти к ней, грубо рвануть за плечо,
грубо крикнуть: "Дура, я-то при чем?"
- Итак, выхода ты не видишь, Эллон?
- Здесь странное пространство, адмирал. Я его не понимаю. - Он
помолчал, преодолевая неприязнь, и добавил: - Посоветуйся с Мозгом, он
когда-то разбирался в свойствах пространства.
Я оценил усилие, какое понадобилось Эллону для такого признания.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг