- И слышать не хочу! Не известно, что ждет нас завтра. Истощенная
мать - плохая защитника сына, неужели ты не понимаешь?
Она прислонилась головой к прозрачному барьеру, долго вглядывалась в
меня, усталая и похудевшая. Ей было наверняка труднее, чем мне.
- Ты не выполняешь свои обещания, Эли, - сказала она.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты обещал относиться ко мне и Астру, как ко всем другим.
- Я этого не обещал, Мэри. Ты настаивала, но я не обещал. И ты сама
нарушаешь собственные обещания, ты ведешь себя иначе, чем другие. Возьми
пример с Осимы и Ромеро.
- А ты посмотри на Эдуарда. Я твоя жена, а что ты ему? Он тоже не
ест, Эли!
- Не мучайте меня хоть вы! - попросил я и лег на пол, отвернувшись от
Мэри.
Она тихо отошла. Потом я видел, как она ела. Камагин тоже принялся за
еду. Я сделал вид, что сплю, и так хорошо притворился, что и вправду
заснул.
Вскоре я понял, что спать в часы общего бодрствования - лучший способ
поведения. Вначале я делал усилие, чтобы задремать, но потом сон приходил,
когда был нужен.
Скорее всего, это было забытье, а не сон - я выключал сознание на
минуты, на часы, сколько заранее положу себе.
Я слышал, что голодающие воображают вкусные яства и распаляют себя до
исступления. В рассказах этих масса преувеличений. Меня не влекли картины
пиршеств и обжорства. Я много раз рисовал себе и синтетические мясные
грибы, и пирожки, с начинкой из искусственных сыров, и рыбное жареное филе
наших подземных химических предприятий, и жирные мясные колбасы, продукт
многостепенной переработки древесины, и свежайшую розовую ветчину с нежным
жирком, полученную в результате конденсации горючих газов, и сочные
сливочные торты, поставляемые заводами по перегонке нефти, и даже тот
неудачный шашлык из бедного натурального барашка, каким пытался нас
угостить Ромеро. Надеюсь, никто не усомнится, что в дни голодовки я с
радостью проглотил бы даже невкусное натуральное блюдо, изготовленное
Ромеро.
Но радости от этих картин не было. Жадная слюна не заполняла мой рот,
желудок мой спазматически не сжимался, я не метался, глухо рыдая от
сознания неосуществимости моих мечтаний.
Муки жажды тоже, по-моему, преувеличены бесчисленными рассказами,
сохранившимися в памяти человеческой.
Я знаю, что в древности тысячи потерпевших кораблекрушение умирали от
жажды, но уверен, что страдания их обострялись от обозрения бездны соленой
воды, непригодной для питья. И я повторяю, что говорил Ромеро: в основе
терзаний, вызываемых голодовками, тысячекратно усиливая их физиологическую
природу, лежит ужас неизбежной смерти, а с меня это бремя сняли неумные
мучители. Я ослабевал и ссыхался, отнюдь не раздирая своей души когтями
психологических мух.
Зато меня посещали иные видения, и с каждым днем они становились
ярче.
Я опять увидел странный зал с куполом и полупрозрачным шаром и бегал
вдоль стен зала, страшась приблизиться к шару, а на куполе разворачивались
звездные картины и среди неподвижных светил снова мчались искусственные
огни, и я знал что каждый огонек - галактический корабль нашего флота,
штурмующего Персей. Я всматривался в огни крейсеров Аллана, вначале их
движение было непонятно, потом я сообразил, что присутствую при картине
охоты за темными космическими телами вне теснин Персея.
Аллан в моем видении подтягивал захваченные шатуны к Персею,
заканчивая подготовку к их аннигиляции у неевклидова барьера, чтобы в
разлете взорванного вещества ворваться внутрь.
- Я еще раз побывал в галактической рубке зловредов, - так я
рассказывал о своем видении Ромеро. Он печально и испытующе смотрел на
меня, мой сои интересовал его лишь как свидетельство расстроенного
психического состояния.
- В древности многие психологи считали сновидения исполнениями
желаний, обуревающих людей в реальной жизни, - сказал он. - Надо признать,
друг мой, что ваши видения очень послушно копируют ваши желания.
Боевая рубка зловредов приснилась лишь раз, зато Великого разрушителя
я видел часто. Он появлялся, окруженный сановниками, среди них был и
Орлан, докладывавший собранию, как ведут себя пленные.
Фантазия моя придавала разрушителям такой диковинный облик, они были
так бредово фантасмагоричны, что ни до, ни после я не находил похожих
среди реальных врагов.
Ромеро пишет в отчете, что я своими видениями иронизировал над
врагами и что вообще ирония - характерная форма моего отношения к
действительности. Возможно, что это и так, но сам Великий разрушитель и
Орлан являлись в привычном нам виде, призрачно копирующие людей.
Остальные, правда, были удивительных образцов - крылатые, как ангелы,
ползущие, как змеи, изломанные и сверкающие, как молнии.
Одни торчали массивными ящиками, другие, вступая в беседы, вдруг
распускали пышные кроны взамен голов и становились подобны земным
деревьям, третьи, когда к ним обращался властитель, превращались в
жидкость и текли речью, текли в точном смысле слова - мутным, то
красноватым, то голубым ручейком, клокочущим, извилисто стремящимся по
залу, и все вглядывались в извивы и блеск их пенящейся речи, - а потом,
закончив слово, они спокойно стекались назад, становились снова телом из
потока, и тело, малоприметное, серенькое, скромно стиралось где-нибудь в
уголке среди прочих сановников.
Но красочней всего были "взрывники" - так я назвал эти диковинные
существа, разлетавшиеся огненным веером, когда на них падал взгляд
властителя. Я никак налог разглядеть, каковы их тела до того, как они
начинали отвечать на вопросы властителя. Очевидно, сами по себе они были
столь невыразительны, что глаз на них не задерживался.
А речь их была так феерична, ответы сыпались такими пылающими
комьями, что я сжимался в своей клетке, страшась, чтоб меня не опалило
огненным словом.
Я с интересом наблюдал, как и другие приближенные властителя с
испугом поеживаются, когда кто-нибудь взрывается испепеляющим докладом.
Должен заметить, что непосредственно речей их я не разбирал, ход
информации был мне темен, но из вопросов и реплик властителя и Орлана я
вполне уяснял себе, о чем они толкуют.
И облик сановников Великого разрушителя, и способы их взаимообщения
были так невероятны, что мне все чаще приходило в голову - не лишаюсь ли я
разума?
Однако было нечто, что удерживало меня от этого вывода. Тело мое
слабело, но дух оставался ясным, все остальное, кроме бредовых видений,
было реальным: я различал вещи и друзей, вещи не меняли своих естественных
форм, друзья говорили со мной, я отвечал, ни один не усомнился в
разумности моих ответов, беседы наши текли, как обычно, только становились
короче, мне все труднее было говорить.
И еще имелось одно, тоже важное. Безумной была внешность сановников
властителя, но не дискуссии. Тут все было логично. Я и сам с моими
помощниками, попади мы в аналогичное положение, рассуждали бы похоже -
говорю о фактах и логике, а не о способе информации.
- Вы сказали, что сон некогда рассматривался, как исполнение желаний,
- поделился я как-то с Ромеро новой мыслью и даже нашел в себе силы тихо
засмеяться. - Я все больше убеждаюсь, что это так. В мечтаниях я
неотвратимо одолеваю наших врагов.
Ромеро с некоторых пор переменил отношение к моему бреду.
Не было теперь дня, чтоб он не осведомлялся, что я видел во сне.
- Странно, странно! - сказал он задумчиво. - Я попрошу вас, дорогой
друг, и впредь передавать ваши видения в мельчайших подробностях.
- Ищете развлечений? - спросил я сухо. Не знаю, уловил ли он обиду,
голос мой был так слаб, что стирались все интонации. - Или вам нужна
дополнительная информация о моем душевном состоянии?
Он покачал головой.
- Ваши видения больше похожи на информацию - фантастически, правда,
искаженную, но о реальных событиях, - чем на простое порождение
болезненного бреда.
- Они порождены ежедневными вопросами Орлана, Павел. Чем я могу еще
отплатить врагам, если не повторяющимся бредом о их неизбежной гибели?
Я ненавидел этого отвратительного стража. Он обрисовывался около моей
клетки ежедневно, иногда по три раза на день, временами казалось -
ежечасно. Он стоял, полупризрачный, неподвижный, лишь шея неторопливо
вытягивалась, унеся голову вверх, бесстрастно интересовался:
- Тебе еще не хочется смерти, человек? Надеюсь, тебе не хорошо?
Я смотрел на его безжизненное лицо и весь накалялся.
- Мне хорошо. Ты даже вообразить не можешь, остолоп, как мне хорошо,
ибо я до своей кончины еще увижу твою гибель, гибель твоего властителя,
гибель всех его прихлебателей. Передай своему верховному чурбану, что я
бесконечно радуюсь жизни.
Орлан со стуком вхлопывал голову в плечи и исчезал.
12
Переломные события нашего плена отпечатались в моей памяти во всех
подробностях.
Вечером, перед ужином, я приказал себе уснуть, а когда пробудился,
была ночь, пленные спали. Я сел; встать и пройтись по клетке, как делал
еще недавно, не было сил.
Не открывая глаз, я вслушивался в звуки, доносившиеся отовсюду:
сонное всхлипывание, шуршание поворачивающихся тел, храп мужчин,
развалившихся на спине, свист носов тех, кто разлегся на боку... Я в
последнее время стал хуже видеть, к тому же в ночные часы самосветящиеся
стены тускнели.
Зато обострился слух, сейчас до меня свободно доходили звуки, каких я
в нормальной жизни не мог бы уловить.
И я легко разобрался еще до того, как шаги приблизились, что кто-то
подкрадывается ко мне. Так же безошибочно, все не открывая глаз, я
определил, откуда послышался новый шум.
Я поднялся на ноги и минуту так стоял, пересиливая головокружение.
Перед глазами замелькали глумливые огоньки, в изменяющейся сетке
пропала тусклая картина спящего зала. Я терпеливо дождался, пока погасла
последняя искорка, и, ощупывая воздух руками, чтоб не удариться о
прозрачные препятствия, медленно двинулся к ограде. Я делал шаг и
останавливался, от каждого шага вновь вспыхивали искры в глазах, нужно
было не дать им разгореться до головокружения.
Потом я долго всматривался в маленького человечка, напиравшего телом
на наружную сторону невидимой ограды.
- Астр, зачем ты пришел? - спросил я. - Ты должен держаться, будто
меня не существует.
Эту недлинную речь я произносил минут пять.
- Отец! - зашептал он со слезами. - Может, хоть ночью я смогу
передать тебе пищу?
Он тщетно старался просунуть сквозь невидимую стену кусочки еды. Он
вбивал их в силовой забор, они падали на пол, он поднимал их, снова, все
отчаянней, пытался просунуть. Плач его становился громче.
Я смотрел на него, вяло соображая, чего ему надо. Мне не хотелось
есть, не хотелось разговаривать, я лишь одно понимал - рыдания могут
разбудить Мэри и она не справится с новым приступом отчаяния.
- Астр, иди спать! - сказал я. - Даже атомные орудия наших предков не
разнесут эти стены, а ты хочешь пробиться сквозь них слабыми кулачками.
На этот раз я говорил связной речью, а не словесными корпускулами.
Астр бросил на пол принесенную еду, стал топтать ее ногами и все громче
плакал. У него был слишком горячий характер.
- Перестань! - приказал я, голос мне почти уже не подчинялся. - Стыд
смотреть на тебя!
- Ненавижу! - простонал он, сжимая кулаки. - Отец, я так ненавижу!
- Иди спать! - повторил я.
Он уходил, через каждые два-три шага оборачиваясь, а я смотрел на
него и думал о нем.
Он был сыном шестнадцатого мирного поколения человечества, даже слово
это - ненависть - было вытравлено из словаря людей задолго до его
рождения, он тоже его не знал. И он сам, опытом крохотной собственной
жизни, открыл в себе ненависть, ибо любил.
Я не уверен, что именно так думал в тот момент, но всего меня
заполнило смутное ощущение, эквивалентное именно этим мыслям.
Наш разговор, как ни был он тих, привлек Андре. Безумец спал мало, и
в часы, когда все покоились, неслышно прогуливался по залу, напевая
неизменную: "Жил-был у бабушки серенький козлик..."
Он подошел к месту, откуда пытался ко мне пробиться Астр, оперся
локтями о силовые стенки, лукаво посмеивался истощенным постаревшим лицом,
подмаргивал.
Сперва я не разобрал его шепота, мне показалось по движению губ, что
повторяется все тот же унылый совет сойти с ума, но вскоре я разглядел,
что рисунок слов иной, и стал прислушиваться. Фразу: "Не надо" - я
расслышал отчетливо.
- Ты даешь мне новый совет? - переспросил я, удивленный. - Я
правильно тебя понял, Андре?
Он забормотал еще торопливей и невнятней, лицо его задергалось,
покривилось, засмеялось, испуганно задрожало - все эти выражения так
быстро сменяли одно другое, что я опять не понял ни слов, ни мимики.
- Уйди или говори ясно, я очень устал, Андре, - сказал я, измученный.
На этот раз я расслышал повторенную дважды фразу:
- Ты сходишь с ума! Ты сходишь сума!
- Радуйся, я схожу с ума! - сказал я горько. - Все как ты советовал,
Андре. Я искал другого пути, кроме безумия, и не нашел его. Что ж ты не
радуешься?
- Не надо! Не надо!
Только теперь, когда он повторил эту фразу, я понял, к чему она
относилась.
У меня снова закружилась голова. Я привалился туловищем к стенке,
простоял так несколько минут, опоминаясь.
Когда я очнулся, Андре не было. В полумраке сонного зала я увидел
торопливо удаляющуюся согбенную фигурку.
Сил добраться до середины клетки на тряпичных ногах не хватило, я
опустился на пол, где стоял, и вскоре забылся, а еще через какое-то время
повторилось видение и раньше посещавшее меня - штурмующие Персей корабли
Аллана.
На этот раз я не увидел зала с подвешенным посередине полупрозрачным
шаром, кругом была просто звездная сфера, окраинный район скопления Хи, -
я несся меж звезд, превращенный сам в подобие космического тела.
Вместе с тем и в бреду я сознавал, что я не космическое тело, а
человек, и не лечу в космосе, а покоюсь где-то на наблюдательном пункте, а
вокруг меня не реальные светила, а их изображения на экране, и бешеный мой
полет от одной звезды к другой - не реальное движение, а лишь поворот
телескопического анализатора: я не мчался, рассекая проходы меж светилами,
а прибором отыскивал эскадры Аллана.
И когда передо мной засверкали огни галактических крейсеров, я жадно,
повторяя едва шевелящимися губами вслух цифры, считал их. Две светящиеся
кучки, две растянутые струи огней по сто искр (каждая искра была хорошо
мне знакомой сверхсветовой крепостью) неслись клином на Персей - острие
клина нацеливалось на Оранжевую, тусклую, постепенно гаснувшую; я уже
хорошо знал, что означает ее зловещее исчезновение.
"Пробьются или не пробьются?" - думал я, трясясь слабой дрожью, у
меня не хватало сил и на дрожь, лишь мысли пока не теряли ясности.
"Пробьются или нет?" - думал я, выглядывая темные тела в густо пылающей
массе огней: тел было не меньше десятка, они неслись, покорные могучим
аннигиляторам кораблей, каждое из тел в миллионы раз превосходило любой
звездолет по объему и массе, а одно, самое массивное, составляло острие
клина - вытянутая грозная шея желтовато-белых огней кончалась черным
клювом.
И скоро, сам весь затянутый черным туманом бреда, я уже не видел ни
эскадр, ни планет, гигантская светящаяся птица с темными пятнами на белом
теле хищно неслась в моем мозгу, вздымала клюв - сейчас, сейчас она
яростно ударит им в самое темя скопления!
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг