- Вера, все может быть в такой дальней дороге, - сказал я. - Запомни
мое последнее желание - Ромеро нужно опровергнуть. Если люди не выйдут на
помощь звездожителям, грош цена человечеству.
Она с нежностью смотрела на меня сквозь слезы.
- Люди помогут всему доброму и разумному, что нуждается в помощи.
Нет, Эли, человечеству не грош цена.
Последними, с кем я попрощался, были Камагин и Громан. Отважные
маленькие космонавты, наши предки, были взволнованы, как и мы.
- Три года назад, четыреста двадцать земных лет, мы расстались с
Землей, - сказал Камагин. - Сами мы мало с той поры переменились, Земля и
люди неузнаваемы. От души желаю вам в межзвездных странствиях большей
удачи, чем выпала на долю нам.
- А вам доброй встречи на Земле, - ответил я. - И доброй новой жизни
на ласковой зеленей старушке, на вечно молодой Земле!
- Прими подарок в дорогу, - сказал мне Аллан.
Он протянул связку старинных книг, главное свое сокровище - журналы
двадцатого века.
Мы с Ольгой сидели в обсервационном зале. Очертания "Кормчего" быстро
уменьшались на фоне звездного неба, вскоре без приборов его нельзя уже
было разглядеть, хотя Аллан включил все прожекторы.
- Вот мы остались в одиночестве, - сказал я. - И сколько продлится
наше одиночество?
- Я не боюсь одиночества, - сказала Ольга. - Я могу летать хоть на
тот свет, только я не знаю, где он находится - тот свет.
Изумленный, я повернулся к ней. Она с улыбкой смотрела на меня. У
меня было ощущение, словно я сделал что-то нехорошее. Я снова стал
всматриваться в звезды.
- Эли! - позвала она тихо. - Эли!
- Да! - отозвался я, не отрываясь от неба. - Вспорем Звездным Плугом
Вселенную, Ольга! И кто знает, может, нам удастся что-нибудь разузнать об
Андре.
16
По графику, разработанному МУМ, путешествие до звездных скоплений в
Персее должно было продлиться свыше года при скорости в пять тысяч раз
превышающей световую. Подобных скоростей еще не достигали, но Леонид с
Осимой не сомневались, что рекорд удастся.
- Один Аллан наполовину уменьшал нам ход, - доказывал Леонид. - Его
звездолет - тихоня.
Унесясь из досветовой области, Леонид дал волю страсти к быстроте.
Если бы уничтожаемая пустота издавала звуки, по всей Галактике разнесся бы
треск разрываемого пространства. Но мы летели в великом молчании космоса.
Впереди сероватой дымкой чуть проступало двойное скопление в Персее,
много, много месяцев должно было пройти, пока оно из тусклой дымки
превратится в скопище светил.
Все знают, что галактические просторы пусты. Одно - знать, другое -
ощущать. При перелете с Земли на Ору я не почувствовал пустоты, звезды
удалялись и приближались, рисунок созвездий менялся. Исполинскою пустотой
дохнуло на нас лишь в полете на Плеяды, день уходил за днем неделя за
неделей, мы тысячекратно обгоняли свет - за бортом все оставалось тем же.
Но, лишь удаляясь от Плеяд, я полностью понял, как бездонно пуста
Вселенная!
Уже через неделю великолепное скопление, три сотни звезд, собранных в
кучу, превратились в такой же моточек сияющей шерсти, каким оно видно с
Земли. Теперь, когда за моей спиной остались многие тысячи светолет пути,
я понимаю, что мироздание не то, каким оно представляется на школьной
парте. Звезды, как и люди, - коллективисты, они теснятся друг к другу. А
вне этих звездных коллективов - безмерная "пустейшая пустота", как
называет ее Леонид.
И если в пустоте попадается одинокая звезда - это событие. Мы иногда
встречали такие шальные звезды, чаще темные карлики, ни одного гиганта и
сверхгиганта - звезда вылетала из мрака, неизвестная, мы проносились мимо,
зная о ней уже все важное и неважное. Ни на одном из таких светил не было
признаков жизни.
Жизнь в Галактике - дар более редкий, чем тепло и свет.
Теперь я имел свое кресло в командирском зале, рядом с дежурным
командиром. Дешифраторы ловили каждую волну и вспышку, протоны и нейтроны,
гравитационные и электрические поля. Их информация поступала в МУМ, та
отдавала команды автоматам, а я вслушивался в эту неустанную
исследовательскую работу, ставил механизмам дополнительные задания.
Обычно я дежурил с Ольгой, мы часами молчали, вглядываясь в звездное
небо, мысленно переговаривались с подчиненными нам машинами. Я все более
узнавал другую Ольгу, не ту, что порядком надоедала мне в школе, не ту,
что вела ученые разговоры в веселой компании, - спокойного, решительного,
проницательного командира. Я учился у нее. Сейчас все это в прошлом, но я
с радостью вспоминаю дни совместных дежурств.
Каждый день я уходил в гравитационную лабораторию. Я запускал
механизмы, дешифраторы ловили их импульсы, МУМ рассчитывала результаты.
Излучения мозга зловредов, записанные Андре, гравиграммы напавших на нас
крейсеров просматривались все снова и снова.
Я считал эту работу главным своим делом. Раньше Андре делал все сам,
мы лишь помогали ему. Мы подсмеивались над его скоропалительными теориями,
снисходительно одобряли его прозрения, а про себя были спокойны. Рядом с
нами бушевал огромный разум, он непрерывно порождал и выбрасывал наружу
ослепительные идеи. Он жадно ухватывал каждую загадку, бился, пока не
разрешал ее, - зачем нам было тревожиться? Все, что возможно сделать,
сделает он, и сделает лучше, чем любой из нас, - так чувствовал каждый.
Теперь Андре не было. Исчез гениальный генератор новых идей. Его надо
было заменять, хотя бы частично. У меня и в помине не было вдохновенной
легкости Андре. Но я неустанно, непрерывно размышлял - я хотел заменить
трудом его интуицию. Там, где он одолевал простор неизвестности
двумя-тремя исполинскими прыжками, я пробирался ползком, петлял,
возвращался обратно и снова полз вперед.
Во всяком случае, я был настойчив.
Я садился на диван, закрывал глаза, тысячи раз возвращался мысленно
все к одной картине. Мы сжали полями слабеющего головоглаза, он отчаянно
гравитировал своим: "Помогите! Помогите!" Его гравитационные призывы
уходили с нормальной световой скоростью, с той же скоростью возвращались
ответы. Можно вычислить по времени, разделявшему призыв и ответ,
расстояние от Сигмы до крейсера, вышедшего им на помощь. Но крейсер, летя
в сверхсветовой области, раньше ночи добраться не мог, - так он сообщал.
Сколько дней или недель светового пути разделяло их? А разрушитель
беседовал с крейсером так, словно тот стоял рядом.
"Что же это такое? - спрашивал я себя. - Что может двигаться в
пространстве, не уничтожая его, со сверхсветовой скоростью?"
Я пытался разрешить эту загадку даже во сне. Как-то я запустил
дешифратор на излучения своего мозга, и он записал, что и сонный я бьюсь
мыслью все над тем же.
Все во мне без перерыва работало над проблемой, весь я, бодрствующий
и отдыхающий, был заведен, как автомат, на ее решение, а если и
приходилось отвлекаться, то я слушал и отвечал, а про себя продолжал рвать
тенета грозной загадки.
И мало-помалу, еще смутное, стало вырисовываться решение. Оно было до
того просто, что я вначале в него не поверил.
Но все пути вели в одну точку, все логические нити завязывались в
один узел. Я передал найденную гипотезу МУМ. МУМ известила, что гипотеза
непротиворечива и может быть принята за исходную посылку. Я вышел наконец
на верную дорогу. Путь до точного результата был еще долог - я знал, что
пройду его до конца.
Я попросил к себе Ольгу. Она пришла в лабораторию, долго слушала, не
прерывая, потом сказала:
- Итак, ты считаешь, что этот загадочный агент связи, мгновенно
проносящийся сквозь пространство, - само пространство?
- Да, само пространство. Вернее, колебания плотности пространства.
Только изменения пространства могут распространяться в пространстве со
сверхсветовыми скоростями - вот моя мысль.
Ольга продолжила дальше мою гипотезу:
- Мы научились превращать вещество в пространство и получать из
пространства опять вещество. Короче, мы оперируем крайними точками -
создавать и уничтожать... А между ними спектр разнообразных состояний,
возможно, не менее важных, чем крайние точки... Надо искать, Эли, надо
искать - всем нам, не тебе одному.
От восторга я расцеловал Ольгу в обе щеки. Это было лишнее, конечно.
Она растерялась, как девчонка, пойманная на шалости, хотя виноват был я, а
не она.
- Не сердись, - сказал я с раскаянием. - Я от души, Ольга.
- Я не сержусь, - ответила она грустно. - Разве ты не заметил, что я
не умею на тебя сердиться?
17
В этот вечер я долго не засыпал. Я думал об Андре. Он похвалил бы
меня за открытие волн пространства. Я редко удостаивался его похвал, когда
мы были вместе, но сейчас он похвалил бы меня, я в этом не сомневался. Он
лучше любого другого, лучше меня и Ольги мог оценить значение открытия.
Андре стоял передо мной. Я слышал его голос. Я закрывал глаза, чтоб
лучше видеть и слышать его. Он ходил по комнате, взмахивал вычурными
локонами и спорил со мною. Он был, как всегда, немного смешон и очень мил.
Я говорил с ним и, стаскивая зубы, плакал. Он был в беде, а я не мог
помочь ему.
"Ты тяжелодум, Эли, - говорил он сердито. - Насмешливый ум сочетается
в тебе с изрядной тупостью. Если бы я высказал то, к чему ты с таким
трудом добрался, ты, для начала, поиздевался бы надо мною. Ты встречал
усмешкою любую мою идею, разве не так?"
"Не так, - защищался я. - Будь справедлив, Андре, не так! Я многое
принимал сразу".
Он безжалостно опроверг меня. В жизни он не был таким жестоким, как в
моих мечтах о нем. Он не мог быть сейчас добрым - он был теперь вечным
упреком мне.
"А невидимки? - говорил он. - Невидимки, Эли? Разве ты не
расхохотался, когда услышал о них?"
"Да, невидимки, - отвечал я. - Это правда, я изумился и рассмеялся. И
я жестоко наказан, что не поверил в твое прозрение и не позаботился сразу
о защите. Мы все наказаны, Андре, все!"
"Другие мои идеи ты высмеивал тоже, - заметил он. - Вспомни получше,
Эли".
Я стал вспоминать его идеи и теории. Их было много, час бежал за
часом, бессонная ночь плелась, как старуха. Я больше не спорил с Андре, я
вникал в его мысли. Я был готов принять любую из них по одному тому, что
ее высказывал он. Я подводил под них фундамент, подбирал убедительные
доказательства - я запоздало оправдывался перед Андре.
Я вспоминал, как он блестяще обосновал удаление Гиад от всех звезд
мира. Спыхальский, наверно, уже послал экспедицию проверить его гипотезу,
и экспедиция, безусловно, доказала, что Гиады рушатся в искусственно
созданный провал в мировом пространстве. Как могло быть иначе? Андре так
запальчиво отстаивал эту мысль, он не мог ошибиться!
А потом я припомнил его гипотезу происхождения людей, так жестоко
раскритикованную Ромеро. Она стала мне дорога также и тем, что Ромеро на
нее ополчился. Я хотел обдумать ее в деталях, по-серьезному обосновать.
Но доказательства не подбирались, вместо мыслей возникали картины,
они становились сложней и ярче. Я тешил себя придуманными историями,
разыгрывал фантастические вариации на заданную Андре тему и упивался ими,
как некогда на Земле индивидуальной музыкой.
Я опять закрыл глаза, чтоб видеть отчетливее, мной овладела
полудрема, полубред. Я возвратился на Землю, в далекое прошлое Земли. Я
вижу дикие леса, каких давно не существует.
У подножья холма лежит на боку старинный космический корабль. Из
разорванного его чрева вываливаются лестницы, бочки, ящики, незнакомые
механизмы. По небу мчатся растрепанные тучи. Дико кричат обезьяны. Я кожей
ощущаю влажную жару, тяжко повисшую в воздухе придуманного мною уголка
Земли.
На вершину холма взбирается старик, я точно такого же видел на
стереоэкране в Оранжевом зале. Он высок, строен, сед, у него лучистые
глаза, не по-человечески большие, - хороший, ладный старик. Он
осматривается и мрачнеет. Ему не нравится место, куда угодил корабль.
К нему приближаются двое молодых. Первый тоже из тех, кого я видел в
Оранжевом зале. Второго я не знаю, я его придумал.
Впрочем, он похож на того, убитого, с картины альтаирцев.
"Ну и попали! - говорит первый из молодых. - Надо же было так
удариться! Ремонт займет тысячи две местных лет. Лаборатории мы захватили,
но заводы остались дома".
"Нужны помощники, - говорит второй. - Нас двадцать, на все не хватит
рук. А здешние живые существа, кажется, доросли лишь до того, чтоб прыгать
с ветки на ветку. Они добывают пищу, поедая один другого, работают
клыками, а не мозгами".
Старик успокаивает их. В общем, получилось неплохо. Удалось выбрать
планету, похожую на их собственные: здесь сносные температуры, умеренная
гравитация, имеется кислород в атмосфере, много воды и зелени. Уже одно
то, что можно ходить без защитных костюмов, чего-нибудь да стоит! А заводы
- что ж, и заводы можно построить - примитивные, конечно.
"Без помощников?" - прерывает первый. Он удивлен спокойствием
старика.
"Будут помощники. Посмотрите на этих хвостатых существ, орущих в
листве деревьев. Когда-то и мы начинали развиваться с подобных таким же.
Миллионов через пятьсот здешних лет и они самостоятельно разовьются в
подобных нам. Почему бы нам не подтолкнуть процесс эволюции?"
"Сколько на это требуется лет, подумай! - говорит второй. - Мы не
бессмертны. Половина из нас перемрет здесь". Он, конечно, не догадывается,
что ему суждено погибнуть в другом месте.
"Будем торопиться. Я, наверно, не доживу до отлета, но вы покинете
эту планету".
И вот они берутся за дело. Одни ищут руды, другие заделывают пробоины
и налаживают механизмы, третьи отлавливают обезьян и экспериментируют с их
зародышевыми клетками, меняют их генетические коды.
Сразу вывести подобных себе не удается, обезьяны не тот народ, что в
одно поколение вырастают в богов, - засучив рукава небесные
путешественники трудятся, творя из животного человека по своему образу и
подобию. Кое-что получается, еще больше провалов. Удалось убрать хвост,
выпрямить спину, укоротить руки - вот он, угрюмый питекантроп,
получеловек, полузверь, нет, не подойдет, у него мала способность к
усовершенствованию, кибернетический анализатор показывает это ясно.
Наконец появляется настоящий человек, сразу все варианты - черные и
белые, курчавые и прямоволосые, пигмеи и гиганты. На этот раз, кажется,
вышло, нет, и да этот раз не выходит! Я слышу спор галактов. У них
производственное совещание - обсуждают творение человека. Я мысленно
разглядываю их. Как они все похожи на нас!
"Разве это человек? - возмущается один. - Поглядите на чертеж - что
общего между замыслом и осуществлением? На бумаге-человек, а за той
загородкой - зверь! Я протестую против такой работы!"
"Ближе к делу! - требует председательствующий. - Какие у вас
конкретные возражения? Так мы проболтаем до рассвета!"
"Тысячи возражений! Первое - абсолютная неприспособленность к жизни.
Он без шерсти, без когтей, без клыков, без рогов. Как ему добывать пищу,
как передвигаться, как защищаться? Поглядите на его пальцы, это же сучки,
а не пальцы, разве они похожи на наши? А глаза? Какие-то щелки, а не
глаза. Мне страшно глядеть на него, а вы твердите - по образу и подобию!"
"Все же он подобен нам, - говорит старик. - Подобен, но не
тождествен. Вы забываете о главном - в человеке осуществлена поистине
грандиозная возможность к усовершенствованию. Посмотрите таблицу
способностей, рассчитанную машиной. Если у собаки принять способности к
усовершенствованию за единицу, то не найдется ни одного животного, у кого
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг