- Вот как? А что говорят врачи?
- Врачи... - Юренев нахмурился. - Что врачи? Они мало знают. Еще
меньше они понимают. Ну, хроническое переутомление, сильнейшее нервное
потрясение, опять же влияние комбинированного наркоза... Плевать на
врачей! Какой-то там сбой в мозговом обмене. Какой-то плохо изученный
фермент или белок воздействует на разлаженный механизм генной памяти... -
Юренев досадливо выругался. - Черт! Неувязки есть, неувязки... Скажем,
случись что-либо такое с индусом, он мог бы вспомнить восстание сипаев -
нечто _с_в_о_е_ бы вспомнил. А монгол бы мог припомнить ставку Орды... Это
я все так, к примеру. Но почему, черт побери, Козмин, человек русский,
вспомнил не древлян там, не боярские смуты, не скифов, на худой конец?
Почему он почувствовал себя чукчей?
- Не ори так.
Юренев спохватился:
- Ладно.
И, подумав, сказал веско, даже грубо:
- Займешься Андреем Михайловичем.
- Я не говорю по-чукотски, - напомнил я сухо.
- Ничего, у нас переводчик есть. Возьмешься за Козмина, записывай
каждое его слово. Где-то там должен быть ключ. Я чувствую - должен! Может,
Андрей Михайлович на само твое появление как-то особенно отреагирует... Не
знаю. Ты должен все замечать. Мы обязаны вернуть Козмина из прошлого.
- Почему ты все время говоришь о прошлом?
Юренев возмутился:
- Как почему?
И спохватился:
- Ну да, ты же не знаешь. Козмин теперь - охотник-чукча, но охотник,
скорее всего, из первой половины семнадцатого века.
10. ЧУКЧА ЙЭКУНИН
Мы шли вниз по Золотодолинской и все это время за нами медленно
следовала черная "Волга". Окна ее были зашторены. Я не видел, кто в ней
находится.
- Эта наша НУС, - спросил я все еще сухо. - Что она, собственно,
умеет делать?
Юренев ухмыльнулся.
- Отвечать на вопросы.
- Как?
- Совсем просто. Ты спросил, она ответила. У нее даже голос есть.
Понятно, синтезатор голоса. Главное, верно сформулировать вопрос.
- А если вопрос сформулирован неверно?
- Этого нельзя допускать.
- Но если?..
Юренев неодобрительно фыркнул:
- Любой неверно сформулированный вопрос вызывает то, что мы называем
эффектами второго порядка. Отмороженные в бане пальцы или кошелек с
долларами.
Мы подошли к знакомому мне коттеджу.
Калитка, стриженые лужайки, несколько берез - ничего тут не
изменилось. На невысоком каменном крылечке белели два раскрашенных
гипсовых сфинкса, подаренных Козмину кем-то из местных скульпторов.
Два крепыша в кожаных куртках выглянули из-за деревьев, узнали
Юренева и исчезли. Видно, все тут хорошо контролировалось.
Знакомый просторный холл, знакомая трость под вешалкой. Просторная
гостиная с камином.
Не знаю, что я ожидал увидеть, может, больничную койку, медицинских
сестер, больного неопрятного старика...
Ничего такого тут не было.
Знакомый старинный буфет, привезенный Козминым из Ленинграда, на
стенах знакомые литографии, а еще лиственничная доска под икону:
благообразный лик Андрея Михайловича, шаржированно вписанный в нимб.
В камине потрескивали поленья, припахивало дымком, перед камином
лежала медная кочерга, а на затертой медвежьей шкуре - когда-то она висела
на стене - скрестив ноги, сидел чукча Йэкунин.
Он завтракал.
Это Козмин?
Он.
Конечно, он.
И в то же время...
Болезнь резко обострила выпирающие широкие скулы. Желтый лоб Андрея
Михайловича избороздили многочисленные морщины. В гостиной было душновато,
но старик натянул на себя широкую, сползающую с худых плеч куртку.
Вельветовые широкие брюки на резинке, тапочки...
Чукча Йэкунин завтракал.
Поджав под себя кривые ноги, он неторопливо таскал из чугунной
сковороды куски черного, как уголь, мяса. Наверное, сивучьего. У сивучей
все тело пронизано кровеносными сосудами, кровь спекается... Чукча Йэкунин
таскал мясо из сковороды прямо пальцами. Он не боялся обжечься. Он с
наслаждением облизывал жирные пальцы, потом вытирал их о полу куртки.
Узкие тундряные глаза туманились от удовольствия. Не знаю, заметил ли он
нас?
Заметил.
- Мыэй!
Я вздрогнул.
Голос был не такой, к какому я привык, он как бы сел, охрип,
напитался дымком и жиром, диковатой, прежде не свойственной старику
уверенностью.
Старые чукчи довольны, если молодые едят быстро, почему-то вспомнил
я. Встречал такое в литературе. Чукча Йэкунин сам ел быстро и с аппетитом.
Он шумно жевал, с удовольствием лез пальцами в сковороду.
- Вул! - поднял он голову.
Щурясь мелко и быстро, он вглядывался в меня, потом перевел взгляд на
Юренева. Что-то дрогнуло в его зрачках.
- Мэнгин?
Он спрашивал: кто пришел? Юренев скованно, каким-то деревянным
голосом ответил:
- Ну, я пришел.
Я поразился.
Где самоуверенность Юренева? Где его напор? По-моему, Юренев даже
оглянулся на молоденькую женщину в белом халате, в такой же косынке,
неприметно и уютно устроившуюся за дубовым старинным буфетом. Возможно,
медсестра. Вот взгляд только... Жесткий ясный взгляд. Мнимая медсестра
успокаивающе кивнула Юреневу и быстро, цепко осмотрела меня.
А за спиной Андрея Михайловича, у камина, как бы греясь, сидел на
скамеечке еще один человек. Не человек, человечек - бледный, худенький,
тихий, как мышь. И вельветовый костюмчик на нем был тихого мышиного цвета.
Наверное, переводчик, догадался я. И, подтверждая это, он тут же вступил в
беседу, переводя нам сказанное чукчей Йэкуниным.
Оказывается, чукча Йэкунин в самом деле как-то выделил меня. Это обо
мне он спросил:
- Какой юноша пришел?
И Юренев ответил деревянным голосом:
- Ну, свой юноша.
Чукча Йэкунин насытился.
Он вытер пальцы о полу куртки. Туманные тундряные глаза совсем
замаслились.
- Ну, как тут?
Юренев обратился к переводчику, но ответила медсестра, устроившаяся
за буфетом:
- Чалпанов говорит: чукча Йэкунин сказки рассказывает.
- Сказки?
- Сказки, - кивнул от камина маленький Чалпанов. - С двоюродным
братом по реке Угителек ходили. Кости мамонта собирая, ходили.
- Много нашли? - машинально спросил Юренев.
- Много.
Я ошеломленно молчал.
Андрей Михайлович Козмин-Екунин, член-корреспондент Академии наук
СССР, почетный член Венгерской академии и Национальной инженерной академии
Мексики, почетный доктор Кембриджского университета (Великобритания),
Тулузского университета имени Поля Сабатье, иностранный член Национальной
академии Деи Линчеи, почетный член Эдинбургского королевского общества и
американского Математического общества, почетный доктор натурфилософии
университета имени братьев Гумбольдтов (Берлин) и чего-то там еще, чего я
уже не помнил, человек известный всему цивилизованному миру, сидел на
затертой медвежьей шкуре, подобрав под себя кривые ноги, и с наслаждением
утирал жирные пальцы полами куртки; и это он, член-корреспондент Академии
наук СССР, увидев меня, спросил: какой юноша пришел?
Ну, свой юноша.
Чукча Йэкунин шевельнулся. Взгляд его ожил. Не было, не было в нем
безумия, я это видел.
- Айвегым тивини-гэк...
- О чем он? - насторожился Юренев.
Переводчик Чалпанов монотонно перевел:
- Вчера охотился... На реке Угителек охотился...
Я ошеломленно рассматривал гостиную. Все, как всегда, все, как
раньше. Но охотник Йэкунин! Но чужая гортанная хриплая речь! "В кашне,
ладонью заслонясь, сквозь фортку крикну детворе: какое, милые, у нас
тысячелетье на дворе?.."
Чукча Йэкунин долго, пронзительно смотрел на меня. Потом перевел
взгляд на Юренева и улыбка сползла с его худых скул.
- Рэкыттэ йъонэн йилэййил?
- Что, собака настила суслика? - монотонно перевел Чалпанов.
- Собака? Какая собака? - не понял Юренев.
- Не знаю, - бесстрастно заметил Чалпанов. - Выговор не пойму какой.
Тундровый, оленный он чукча или чукча с побережья? У него выговор
странный. Он фразу не всегда правильно строит.
- А ты строишь правильно?
- Я правильно, - бесстрастно ответил Чалпанов.
Краткая беседа привлекла внимание охотника Йэкунина. Не спуская глаз
с Юренева, он сжал кулаки, резко подался вперед. Глаза его, только что
туманившиеся удовольствием сытости, налились кровью:
- Ыннэ авокотвака! - прохрипел он. - Тралавты ркыплы-гыт!
Чалпанов обеспокоенно перевел:
- Не стой! Уходи! Ударю тебя!.. Это он вам, Юрий Сергеевич.
Поднимитесь наверх.
Такое, похоже, уже случалось.
Кивнув, Юренев мрачно взбежал по деревянной лестнице, ведущей в
кабинет Козмина.
Я спросил:
- Андрей Михайлович, узнаете меня?
Охотник Йэкунин разжал кулаки и враз обессилел. Нижняя губа
бессмысленно отвисла, глаза подернуло пеплом усталости.
- Он никого не узнает, - с прежней бесстрастностью пояснил Чалпанов.
- Он не понимает по-русски. Он живет в другом мире, у него там даже имя
другое.
- Это не сумасшествие?
- Ну нет, - сказал Чалпанов спокойно. - В этом смысле у него все в
порядке. Он просто другой человек. Его мышление вполне адекватно образу
жизни.
- Но как он пришел к такому образу жизни?
- Не знаю, - все так же бесстрастно ответил Чалпанов, но глаза его
обеспокоенно мигнули.
- Пожалуйста, - холодно сказала женщина из-за буфета, - поднимитесь
наверх.
Что-то ей в нашей беседе не понравилось.
- Нинупыныликин...
Не уверен, что это одно слово, но для меня оно прозвучало так -
слитно.
- Поднимитесь, пожалуйста, наверх. Андрей Михайлович неважно себя
чувствует.
- Ракаачек... - услышали мы уже на лестнице.
Чалпанов шепнул:
- Он реагирует на вас, Дмитрий Иванович... А я вас сразу узнал. Вы
хороший роман написали...
И заторопился:
- Чукча Йэкунин, правда, на вас реагирует. Вот сразу спросил: какой
юноша пришел? Обычно он никого не замечает. Он ведь живет в другом
времени, у него заботы другие. Я по его речи сужу. Он келе поминает часто,
духов плохих. Он нашего Юрия Сергеевича за келе держит.
- Не без оснований, - хмыкнул я.
- Не надо так, - укорил меня Чалпанов. - Вы первый, на кого чукча
Йэкунин обратил внимание. Только знаете, он не береговой чукча. И не
чаучу, не оленный. Что-то в нем странное, понять не могу. Вот жалуется:
народ у него заплоховал. Жалуется: ветры сильные, яранги замело, в снегах
свету не видно. А то взволнуется: пора, большой огонь снова зажигать надо!
Так и говорит: снова.
11. НУС
Поднявшись в кабинет, я удивился - в кресле у окна сидела Ия.
Короткая юбка, белая кофточка решительно подчеркивали ее молодость и
загар.
Юренев раздраженно прохаживался по кабинету.
- Торома! - буркнул он, увидев меня. - Теперь понял? А то - уеду!
уеду!
- У меня билет заказан.
- Сдашь. Отменишь заказ.
- Какого черта! - меня злило, что Ия почти никак не отреагировала на
мое появление - ни улыбки, ни взгляда, уставилась в окно, там крепыши в
кожаных куртках прогуливались.
- Ладно, ладно, - Юренев примирительно вздохнул. - Что я - идиот?
Конечно, ты хочешь знать, чем мы тут занимаемся. Это твое право...
Он облизнул пересохшие губы.
- Так вот. Мы проводим серию экспериментов, связанных с поведением
НУС. Какое-то время назад, как ты уже знаешь, у нас случилось
непредвиденное - волновой удар разрушил одну из лабораторий. Одну из
весьма важных лабораторий, - подчеркнул он. - В тот день с НУС работал
Андрей Михайлович. Судя по разрушениям, НУС должна была сойти с ума,
скажем так, отключиться, но этого не произошло.
Юренев изумленно моргнул.
- Этого не произошло. НУС продолжает работу. Мы даже не трогаем
разрушенную лабораторию, боясь ненароком разрушить, порвать некие связи,
контролируемые самой НУС. Есть предположение, что волновой удар был неким
образом спровоцирован самой НУС, этим она вносила какие-то коррективы в
собственную конструкцию. Дико звучит, я понимаю... К сожалению, рабочий
журнал, который в день эксперимента вел Андрей Михайлович, уничтожен.
Можно только предполагать, какой именно вопрос Андрея Михайловича мог
вызвать "гнев" системы... - Юренев покосился на меня. - Надеюсь, ты
понимаешь, что речь идет не о тех чувственных восприятиях, к которым мы
привыкли. Проще всего было бы задать вопрос самой НУС - что, собственно,
случилось? - но, похоже, начиная эксперимент, кончившийся столь трагично,
Андрей Михайлович внес в программу некий запрет, касающийся меня и Ии. В
данный момент, Хвощинский, работа НУС нами не контролируется.
- А раньше вы ее контролировали?
Юренев и Ия переглянулись.
- Да, - неохотно ответил Юренев. - Когда нам не мешали.
- Кто мог вам мешать?
Юренев подошел и встал прямо передо мной.
- Хочу, чтобы до тебя, наконец, дошло: в систему НУС с самого начало
входили четыре человека: Козмин, я, Ия и ты. Ты не знал об этом, это
входило в условия эксперимента, так хотел Андрей Михайлович. Но ты был и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг