теперь к дверям универсама, - затем, что мы сами сначала попробуем сказать
всю-всю правду друг другу.
Очень быстро договорились насчет членов подкомиссии - ими стали сам
оратор и двое мужчин в синих тройках и роговых очках, похожие, как родные
братья - даже перхоти у обоих было больше на левом плече. (Разумеется,
Никита отлично знал, что и перхоть на плечах, и простонародный выговор
некоторых слов не настоящие и являются просто проявлениями принятой в этих
кругах эстетики совещаний). Все остальные вышли в коридор, где светило
солнце, дул ветер и гудели машины, и пока Никита спускался в подземный
переход, дверь в комнату заперли, а чтоб никто не подглядывал, замочную
скважину замазали икрой с бутерброда.
Стали ждать. Никита миновал памятник противотанковой пушке, магазин
"Табак" и дошел уже до огромной матерной надписи на стене панельного
Дворца бракосочетаний - это значило, что до дома еще пять минут ходьбы -
когда из комнаты, откуда все это время доносились тихие неразборчивые
голоса, вдруг послышалось какое-то бульканье и треск, вслед за чем
наступила полная тишина. Вся правда, видимо, была сказана, и кто-то
постучал в дверь.
- Товарищи! Как дела?
Ответа не было. В маленькой толкучке у дверей начали переглядываться,
и какой-то загорелый, европейского вида мужчина по ошибке переглянулся с
Никитой, но сразу же отвел глаза и раздраженно что-то пробормотал.
- Ломаем! - решили, наконец в коридоре.
Дверь вылетела с пятого или с шестого удара, как раз когда Никита
входил в свой подъезд, после чего он вместе с ломавшими дверь очутился в
совершенно пустой комнате, на полу которой расползалась большая лужа.
Никита сперва решил, что это та же лужа, что и на полу лифта, но,
сравнивая их контуры, убедился, что это не так. Несмотря на то, что
длинные языки лужи еще ползли к стенам, ни под столом, ни за шторами
никого не было, а на стульях горбились и обвисали три пустых, обгорелых
изнутри костюма. Возле ножки одного из стульев блестели треснутые роговые
очки.
- Вот она, правда-то, - прошептал кто-то за спиной.
Сон, уже порядком надоевший, никак не кончался, и Никита полез в
карман за булавкой. Как назло, ее там не было. Войдя в свою квартиру,
Никита швырнул на пол сумку с консервными банками, открыл шкаф и стал
шарить по карманам всех висящих там штанов. Тем временем все вышли из
комнаты в коридор и стали тревожно шептаться; опять загорелый тип чуть
было не шепнул что-то Никите, но вовремя остановился. Решили, что надо
срочно куда-то звонить, и загорелый, которому это было доверено, уже
двинулся к телефону, как вдруг все взорвались ликующими криками - впереди,
в коридоре, показались исчезнувшие трое. Они были в синих спортивных
трусах и кроссовках, румяные и бодрые, как из бани.
- Вот так! - закричал, махая рукой, тот, что говорил в самом начале
сна. - Это, конечно, шутка, но мы хотели показать некоторым нетерпеливым
товарищам...
Со зла Никита уколол себя булавкой даже несколько сильней, чем
требовалось, и что случилось дальше, осталось неизвестным.
Подняв сумку, он отнес ее на кухню и подошел к окну. На улице был
летний вечер, шли и весело переговаривались о чем-то люди, гудели машины,
и все было так, как если бы любой из прохожих действительно шел сейчас под
Никитиными окнами, а не находился в каком-то только ему ведомом измерении.
Глядя на крохотные фигурки людей, Никита с тоской думал, что до сих пор не
знает ни содержания их сновидений, ни отношения, в котором для них
находятся сны и явь, и что ему совсем некому пожаловаться на приснившийся
кошмар или поговорить о снах, которые ему нравятся. Ему вдруг так
захотелось пойти на улицу и с кем-нибудь - совершенно неважно, с кем -
заговорить обо всем этом, что он понял - как ни дик такой замысел, сегодня
он именно это и сделает.
Минут через сорок он уже шел от одной из окраинных станций метро по
поднимающейся к горизонту пустой улице, похожей на половинку разрезанной
надвое липовой аллеи, - там, где должен был расти второй ряд деревьев,
проходила широкая асфальтовая дорога. Он приехал сюда потому, что здесь
были тихие, почти не посещаемые милицейскими патрулями места. Это было
важно - Никита знал, что от спящего милиционера можно убежать только во
сне, а адреналин в крови - плохое снотворное. Никита шел вверх, покалывая
себя в ногу и любуясь огромными, похожими на застывшие фонтаны зеленых
чернил липами - он так загляделся на них, что чуть не упустил своего
первого клиента.
Это был старичок с несколькими разноцветными значками на ветхом
коричневом пиджаке, вышедший, вероятно, на обычный вечерний моцион. Он
вышмыгнул откуда-то из кустов, покосился на Никиту и пошел вверх. Никита
догнал его и пошел рядом. Старичок время от времени поднимал руку и с
силой проводил оттянутым большим пальцем по воздуху.
- Чего это вы? - помолчав, спросил Никита.
- Клопы, - отозвался старик.
- Какие клопы? - не понял Никита.
- Обыкновенные, - сказал старик и вздохнул. - Из верхней квартиры.
Тут все стены дырявые.
- Надо дезинсекталем, - сказал Никита.
- Ничего, - ответил старик, - я пальцем за ночь больше передавлю, чем
вся твоя химия. Знаешь, как Утесов поет? Мы врагов...
Тут он замолчал, и Никита так и не узнал про клопов и Утесова.
Несколько метров метров они прошли в тишине.
- Хряп, - вдруг сказал старик.
- А?
- Хряп, - повторил старик. - Хряп.
- Это клопы лопаются? - догадался Никита.
- Не, - сказал старик и улыбнулся. - Клопы тихо мрут. А это икра.
- Какая икра?
- А вот поразмысли, - оживился старик, и его глаза заблестели
хитроватым суворовским маразмом, - видишь киоск?
На углу и правда стоял запертый киоск "Союзпечати".
- Вижу, - сказал Никита.
- Видишь. Хорошо. А теперь представь, что тут косая такая будка
стоит. И в ней икру продают. Ты такой икры не видел и не увидишь никогда -
каждое зернышко с виноградину, понял? И вот продавщица, ленивая такая
баба, взвешивает тебе полкило - совком берет из бочки и на весы. Так она
пока тебе твои полкило положит, на землю - хряп! - столько же уронит.
Понял?
Глаза старика погасли. Он поглядел по сторонам, плюнул и пошел через
улицу, иногда обходя что-то невидимое, возможно - лежащие на асфальте его
сна кучки икры.
"Нет, - решил Никита, - надо прямо спрашивать. Черт знает, кто о чем
говорит. А если милицию позовут, убегу..."
На улице уже было довольно темно. Зажглись фонари - работала из них
половина, а из горевших большинство испускало слабое фиолетовое сияние,
которое не столько освещало, сколько окрашивало асфальт и деревья,
придавая улице характер строгого загробного пейзажа. Никита сел на одну из
скамеек под липами и замер.
Через несколько минут на краю видимой полусферы сумрака появилось
что-то поскрипывающее и попискивающее, состоящее из темных и светлых
пятен. Оно приближалось, двигаясь с короткими остановками, во время
которых раскачивалось взад-вперед, издавая утешительный и фальшивый лепет.
Приглядевшись, Никита различил женщину лет тридцати в темной куртке и
катящуюся перед ней светлую коляску. Было совершенно ясно, что женщина
спит - время от времени она поправляла у головы невидимую подушку,
притворяясь, по обычной женской привычке лицемерить даже в одиночестве,
что приводит в порядок свои пегие волосы.
Никита поднялся с лавки. Женщина вздрогнула, но не проснулась.
- Простите, - начал Никита, злясь на собственное смущение, - можно
задать вам один личный вопрос?
Женщина задрала на лоб выщипанные в ниточку брови и растянула широкие
губы к ушам, что, как понял Никита, означало вежливое недоумение.
- Вопрос? - переспросила она низким голосом. - Ну давай.
- Скажите, что вам сейчас снится?
Никита машинально сделал идиотский жест рукой, обводя все вокруг, и
окончательно смутился, почувствовав, что в его голосе прозвучала какая-то
совершенно неуместная игривость. Женщина засмеялась воркующим голубиным
смехом.
- Дурачок, - ласково сказала она, - мне не такие нравятся.
- А какие? - глупо спросил Никита.
- С овчарками, глупыш. С большими овчарками.
"Издевается", - подумал Никита.
- Вы только поймите меня правильно, - сказал он. - Я и сам понимаю,
что перехожу, так сказать, границу...
Женщина тихо вскрикнула и, отведя глаза от Никиты, пошла быстрее.
- Понимаете, - волнуясь, продолжал Никита, - я знаю, что об этом
нормальные люди не говорят. Может, я ненормальный. Но неужели вам самой
никогда не хотелось с кем-нибудь это обсудить?
- Что обсудить? - переспросила женщина, словно пытаясь выиграть время
в разговоре с сумасшедшим. Она уже почти бежала, зорко вглядываясь во
тьму; коляска подпрыгивала на неровностях асфальта, и внутри что-то тяжело
и безмолвно билось в клеенчатые борта.
- Именно это и обсудить, - ответил Никита, переходя на трусцу. - Вот,
например, сегодня. Включаю телевизор, а там... Не знаю, что страшнее - зал
или президиум. Целый час смотрел, и ничего нового не увидел - только,
может, пара незнакомых поз. Один в тракторе спит, другой - на орбитальной
станции, третий во сне про спорт рассказывает, а эти, которые с трамплина
прыгают, тоже все спят. И выходит, что поговорить мне не с кем...
Женщина лихорадочно поправила подушку и перешла на откровенный бег.
Никита, стараясь удержать сбиваемое разговором дыхание, побежал рядом -
впереди стремительно росла зеленая звезда светофора.
- Вот, например, мы с вами... Слушайте, давайте я вас булавкой уколю!
Как я не догадался... Хотите?
Женщина вылетела на перекресток, остановилась, да так резко, что в
коляске что-то увесисто сместилось, чуть на порвав переднюю стенку, а
Никита, прежде чем затормозить, пролетел еще несколько метров.
- Помогите! - заорала женщина.
Как нарочно, метрах в пяти на боковой улице стояли двое с повязками
на рукавах, оба в одинаковых белых куртках, делавших их чуть похожими на
ангелов. В первый момент они отпрянули назад, но увидев, что Никита стоит
под светофором и не проявляет никакой враждебности, осмелели и медленно
приблизились. Один вступил в разговор с женщиной, которая горячо и громко
заговорила, махая руками и все время повторяя слова "пристал" и "маньяк",
а второй подошел к Никите.
- Гуляешь? - дружелюбно спросил он.
- Типа того, - ответил Никита.
Дружинник был ниже его на голову и носил темные очки. (Никита давно
заметил, что многим трудно спать при свете с открытыми глазами.) Дружинник
обернулся к напарнику, который сочувственно кивал женщине головой и
записывал что-то на бумажку. Наконец, женщина выговорилась, победоносно
поглядела на Никиту, поправила подушку, развернула свою коляску и двинула
ее вверх по улице. Напарник подошел - это был мужчина лет сорока с густыми
чапаевскими усами, в надвинутой на самые уши - чтобы за ночь не
растрепалась прическа - кепке и с сумкой на плече.
- Точняк, - сказал он напарнику, - она.
- А я сразу понял, - сказал очкарик и повернулся к Никите. - Тебя как
звать?
Никита представился.
- Я Гаврила, - сказал очкарик, - а это Михаил. Ты не пугайся, это
местная дура. Нам на инструктаже про нее каждый раз напоминают. Ее в
детстве два пограничника изнасиловали, прямо в кинотеатре, во время фильма
"Ко мне Мухтар". С тех пор она и тронулась. У нее в коляске бюст
Дзержинского в пеленках. Она каждый вечер в отделение звонит, жалуется,
что ее трахнуть хотят, а сама к собачникам пристает, хочет, чтоб на нее
овчарку спустили...
- Я заметил, - сказал Никита, - она странная.
- Ну и Бог с ней. Ты пить будешь?
Никита подумал.
- Буду, сказал он.
Устроились на лавке, там же, где за несколько минут до этого сидел,
размышляя, Никита. Михаил вынул из сумки бутыль экспортной "Особой
московской", брелком в виде маленького меча отделил латунную пробку от
фиксирующего кольца и свинтил ее одним замысловатым движением кисти - он,
видимо, был из тех еще встречающихся на Руси самородков, которые открывают
пиво глазницей и ударом крепкой ладони вышибают пробку из бутылки
болгарского сушняка сразу наполовину, так, что уже несложно ухватиться
крепкими белыми зубами.
"А может, их спросить? - подумал Никита, принимая тяжелый картонный
стаканчик и бутерброд с морской капустой. - Хотя страшно. Все-таки двое, а
этот Михаил - здоровый..."
Выдохнув воздух, Никита уставился в сложное переплетение теней на
асфальте под ногами. С каждой волной теплого вечернего ветра узор менялся
- то были ясно видны какие-то рожи и знамена, то вдруг появлялись контуры
Южной Америки, то возникали три адидасовские линии от висящих над деревом
проводов, то казалось, что все это - просто тени от просвеченной фонарем
листвы.
Никита поднес стакан к губам. Призванная представлять страну за
рубежом жидкость, решив видимо, что дело происходит где-то в западном
полушарии, проскользнула внутрь с удивительной мягкостью и тактом.
- Кстати, где это мы сейчас? - спросил Никита.
- Маршрут номер три, - отозвался очкарик Гаврила, беря у него стакан.
- Ну и пенек же ты, - засмеялся Михаил. - Неужто если мент в опорном
пункте чего-то там на схеме напишет, так это уже и впрямь будет "маршрут
номер три"? Это бульвар Степана Разина.
Гаврила покачал пустым стаканом, ткнул почему-то пальцем в Никиту и
спросил:
- Добьем?
- Ты как? - серьезно спросил Никиту Михаил, подбрасывая на ладони
пробку.
- Да мне все равно, - сказал Никита.
- Ну тогда...
Второй круг стакан совершил в тишине.
- Вот и все, - задумчиво сказал Михаил. - Ничего другого людям пока
не светит.
Он размахнулся и хотел уже зашвырнуть бутылку в кусты, но Никита
успел поймать его за рукав.
- Дай поглядеть, - сказал он.
Михаил протянул бутылку, и Никита заметил на его кисти тщательно
выполненную татуировку - кажется, всадника, вонзающего копье во что-то под
ногами коня, но Михаил сразу спрятал руку в карман, а просить разрешения
поглядеть не нее еще раз было неудобно. Никита уставился на бутылку.
Этикетка была такой же, как и на "Особой московской" внутреннего разлива,
только надпись была сделана латинскими буквами, и с белого поля глядела
похожая на глаз эмблема "Союзплодоимпорта" - стилизованный земной шарик с
крупными буквами "СПИ".
- Пора, - вдруг сказал Михаил, поглядев на часы.
- Пора, - эхом повторил за ним Гаврила.
- Пора, - зачем-то произнес вслед за ними Никита.
- Надень повязку, - сказал Михаил, - а то капитан развоняется.
Никита полез в карман, вынул мятую повязку и продел в нее руку -
тесемки были уже связаны. Слово "Дружинник" было перевернутым, но Никита
не стал возиться - все равно, подумал он, ненадолго.
Встав с лавки, он почувствовал, что прилично закосел, и даже
испугался на секунду, что это заметят в опорном пункте, но тут же
вспомнил, в каком состоянии к концу дежурства был в прошлый раз сам
капитан, и успокоился.
Втроем молча дошли до светофора и повернули на боковую улицу, к
опорному пункту, до которого было минут десять ходьбы.
То ли дело было в водке, то ли в чем-то другом, но Никита давно не
ощущал такой легкости во всем теле - казалось, он не идет, а несется
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг