мрак слегка расступился, и был виден силуэт худого человека,
стоящего на коленях и вытирающего лицо сорванным беретом. Марта
с усилием заставила себя встать, пошатнулась, сделала нетвердый
шаг к двери. Что-то влажное мягко ткнулось ей в руку, Марта чуть
не вскрикнула, но тут же поняла, что это - собачий нос. Она
машинально нагнулась, чтобы потрепать пса по голове, увидела
судорожно подергивающееся горло Одноухого, мучительно клокочущую
пасть, словно пес хотел заговорить, хотел и не мог... лапы пса
расползались, как у новорожденного щенка - и безумная догадка
холодным лезвием пронзила душу Марты.
- Джош, за мной! Уходим! - коротко приказала она и на ватных
ногах пошла-побежала через луг к мирно пасущемуся коню. Надо
было спешить, пока Великий Здрайца окончательно не пришел в
себя. Похоже, там ему тоже крепко досталось.
Вслед женщине и псу неслись стоны вперемешку с восхищенными
проклятиями.
10
Они покинули Вену на рассвете, тайком, как воры. Да они и были
воры. Марта не знала, куда они направляются, но какой-то
инстинкт погнал ее на северо-восток, через равнины Словакии,
венгерский Липтов и дальше - вдоль левого рукава Черного
Дунайца к Нижним Татрам.
Мысль добраться до тынецкого монастыря, где аббатом был ее брат
Ян, пришла позже. Это давало хоть какую-то призрачную надежду
укрыться от Великого Здрайцы и его слуг - а в том, что за ними
п огоня, Марта не сомневалась ни на минуту.
Они ночевали на постоялых дворах и в придорожных харчевнях
(кое-какие деньги у Марты с собой были), а когда - просто в
стогах сена или заброшенных избушках, и оставшись наедине, Марта
рассказывала четвероногому Джошу-Молчальнику, кто она такая на
самом деле, и что произошло с ним.
И Джош внимательно слушал, положив голову на колени Марты и
глядя на нее карими глазами Одноухого. Иногда он лапой неуклюже
чертил прямо на земле слово-другое - и Марта потом долго
улыбалась во сне, перебирая эти слова, как нищий перебирает свой
скудный заработок. Это были минуты их горького счастья, когда на
время отступала память о том, что жизнь Марты в одночасье
рухнула, за ними по пятам идут слуги Великого Здрайцы, и
неизвестно, чем закончится завтрашний день.
Они привыкали. Джош привыкал быстрее, и это тоже порождало
определенные заботы. Причина крылась в том, что Молчальник и
раньше не отличался целомудрием, а теперь, похоже, унаследовал
поистине кобелиный характер Одноухого, в чьем теле отныне
пребывал. Бродячие суки его не интересовали, он чувствовал себя
человеком, причем влюбленным человеком, и Марте все труднее
становилось противиться полушутливым домогательствам своего
четвероногого любовника, с улыбкой отстраняясь от нахально
лезущего под платье пса... Как-то раз она-таки не отстранилась.
И - ничего, даже больше, чем ничего, только Марте еще некоторое
время было стыдно, но это быстро прошло. А Джош остался все тем
же веселым вором, и однажды предъявил Марте украденный у одного
из посетителей очередной харчевни увесистый кошелек. Как он
ухитрился это сделать, при его-то лапах, оставалось загадкой, и
Марта лишь рассмеялась, не удержавшись. Ну а деньги из краденого
кошелька им очень даже пригодились - ибо средства, которые
прихватила с собой Марта, подходили к концу.
В общем, Джозеф Волож и в собачьем теле оставался прежним, чего
нельзя было сказать о Марте. Марта надорвалась, спасая Джоша; и
она это знала. Теперь женщина просто боялась извлекать из чужой
души что-нибудь существенное - рана внутри нее не заживала,
превращаясь в зудящий свищ, и любая "душевная" тяжесть
причиняла нестерпимую боль.
Зато Марта обнаружила в себе новую способность. Теперь она могла
подбрасывать украденное у одних людей другим. Оно как бы
вываливалось через образовавшуюся где-то глубоко внутри прореху
- и Марта быстро научилась пользоваться случайно возникшим
умением, подбрасывая лишнее тем, кому хотела. Это было ново,
необычно, батька Самуил никогда не рассказывал ни о чем похожем
- и это открывало возможности, о которых Марта раньше и не
догадывалась. Она и сейчас-то не вполне понимала, что ей делать
со своим новым даром, и пользовалась им лишь изредка...
Они шли в тынецкий монастырь.
Слуги Великого Здрайцы незримо шли следом.
Глава третья
1
Скорбный Христос со стенного распятия смотрел на замолчавшую
Марту. Женщина боялась поднять глаза - ей казалось, что в
Божьем взгляде она прочтет осуждение и беспощадный приговор.
Аббат Ян встал, прошелся по келье, сумрачно кивая в такт ходьбе.
Лицо его осунулось, потемнело и нисколько не напоминало тот
возвышенный образ, какой привыкли видеть приходящие в тынецкий
монастырь богомольцы. Плохо было аббату, очень плохо, и не
только потому, что сейчас он разрывался между святым отцом Яном
и Яносиком из Шафляр, старшим из непутевых детей Самуила-бацы.
- Вчера на рассвете Михал приезжал,- невпопад бросил аббат,
перебирая висевшие у пояса агатовые четки.
- Михалек? - вяло удивилась измученная Марта, не понимая,
какое отношение к рассказанному имеет приезд в монастырь Михала,
их четвертого брата, который был младше Яна и осевшей в Кракове
Терезы, но старше самой Марты.
Вот уж за кого никогда не приходилось беспокоиться, так это за
Михалека, способного постоять за себя лучше любого защитника...
- Отец умер, Марта,- скорбно сказал аббат Ян, глядя куда-то в
угол.- Михал был на похоронах.
- Отец умер,- безвольно повторила Марта.- Батька Самуил.
Умер. Умер...
И небо обрушилось ей на плечи.
Когда мир снова родился из кричащего небытия, сузившись до
размеров монашеской кельи - аббат Ян по-прежнему ходил из угла
в угол, перебирая четки сухими пальцами, а Христос с распятия
все так же смотрел на бледную Марту.
- После услышанного я бы предложил тебе для начала обосноваться
в монастыре,- Ян отсчитывал слова скупо, как черные бусины
четок,- и пересидеть некоторое время в освященных стенах, пока
мы не решим, что делать.
- В вашем монастыре?
Что-то, похожее на усмешку, искривило тонкие губы аббата.
- Наш монастырь - мужской, дочь моя. Я бы отвез тебя в
чорштынскую обитель кармелиток - тамошняя аббатисса мне кое-чем
обязана... Впрочем, сейчас это не имеет значения. Ты помнишь
клятву, которую мы давали, уходя из Шафляр?
- Помню,- кивнула Марта.
- И ты поедешь на поминки отца? Подумай, Марта - ведь если мы
хотим успеть на сороковины, то выезжать должны завтра, в крайнем
случае послезавтра. Ни о каком монастыре тогда и речи быть не
может. А если все, что ты наговорила мне - правда...
- Это правда, Яносик. Но если я не встану в нужный день над
могилой батьки Самуила - я прокляну себя вернее, чем это
сделает любой дьявол. Ты веришь мне?
- Я боюсь за тебя,- ответил аббат.
И Марте почудилось, что в глазах распятого мелькнуло одобрение.
- Ну что ж,- невесело улыбнулась женщина,- раз ворам прямая
дорога в ад (не хмурься, Яносик, ты у нас святой, тебя это не
касается!), значит, доведется мне еще разок увидеться со старым
Самуилом. Может, соберемся на одной сковороде: я, батька,
Тереза, Михалек...
- В ад? - странным тоном спросил аббат.
- А что, отец мой Ян, ты не веришь в ад? Весьма удивительно для
тынецкого настоятеля!
- Я верю в Бога,- очень серьезно отозвался аббат.- А ад или
рай... возможно, они пока что пустуют, Марта.
- Пустуют?
- Я говорю - возможно. Тебе ведь известно, когда Господь будет
судить души живых и мертвых, отделяя овец от козлищ?
- По-моему, ты хочешь таким образом отвлечь меня, Яносик, от
более земных забот. Конечно, известно. Когда наступит Dies irae,
День Гнева, Судный день.
- Значит, Судный день еще не настал?
- Издеваешься, святой отец?! Конечно, нет!
- Но если нас еще не судили,- плетью хлестнул голос аббата,-
если Господь еще не вынес нам приговор, то почему нас должны
наказывать или награждать?! Кто взял на себя право судить,
карать и миловать раньше Господа?! Откуда рай или ад, кара или
воздаяние, если приговор не вынесен?! Ответь, Марта!
Марта растерянно молчала.
- Ты что-нибудь слышала о ереси альбигойцев, которые сами себя
называли "катарами", что по-гречески значит "чистые"? О
крестовых походах внутри Европы, случившихся почти четыре века
тому назад, когда альбигойский Прованс истекал кровью, когда
пало Тулузское графство, а преданный анафеме граф Раймунд VI
Тулузский уступил свой титул крестоносцу Симону де Монфору -
правда, через два года доблестный граф Раймунд отбил родную
Тулузу у захватчика, а еще через два года крестоносец де Монфор
был убит во время восстания местного населения! Что ты знаешь о
маленькой крепости Монсегюр в Пиренеях, которая пала последней?!
Аббат Ян перевел дыхание, некоторое время молчал, а потом
виновато посмотрел на Марту.
- Извини, Марта... ты и не должна быть знатоком в подобных
вопросах. Просто ересь катаров уже давно не дает мне, аббату Яну
Ивоничу, вору Яносику из Шафляр, спать по ночам. Да, "чистые"
исказили многие католические догматы; да, они протащили в
христианство зороастрийских Ормузда и Аримана, как символы добра
и зла; они считали, что исповедуясь, мы помогаем Господу, а не
наоборот, но не в этом дело. Невместно мне осуждать поступки
святого Доминика Гусмана, основателя ордена доминиканцев, но я
бы не стал подобно ему жечь "чистых" на кострах. Я вообще не
люблю костров, Марта...
- Ты что-то не договариваешь, Яносик,- бросила Марта,
пристально глядя на взволнованного аббата.- Я могла бы украсть
у тебя это "что-то", но вор не должен красть у вора, а сестра
у брата. Расскажи мне сам.
- Альбигойцы считали, что после смерти человек начинает жить
заново, что душа его воплощается в ином живом существе - звере,
человеке, птице - и грехи прошлого вкупе с былыми заслугами
довлеют над возродившимся в его новой жизни. И так, до самого
Страшного Суда, человек копит в себе добро и зло, его мучит
свобода выбора, он ищет, спорит, соглашается, грешит... Но тогда
- если Господь даровал таким, как мы, способность брать чужое
добро из душ человеческих, то не готовил ли Он для нас особую
участь?! Не выше других, не над людьми - но другую, как
разнятся участи воина и лекаря! Ведь если допустить хоть кроху
правоты в догматах катаров - значит, проданная дьяволу душа
попадает не на сковородку, пугало старух-богомолок, а начинает
жить заново под сюзеренитетом Сатаны! Не это ли ад, Марта! Ад на
земле, способный вовлечь в свое пламя и находящихся рядом
невинных жертв! Ты украла погибшую душу у Сатаны... нет ли в
этом особого промысла Божьего?!
- Не знаю, Яносик. Не знаю. Знаю только, что мне тяжко жить с
той проклятой ночи. Когда, ты говоришь, должен приехать Михал?
- Завтра,- ответил аббат Ян.
Нить его четок неожиданно лопнула, агатовые бусины звонко
раскатились по полу, но он даже не заметил этого.
- Завтра, Марта. Михал приедет вместе со своей женой - она в
тягости, и мы должны отслужить молебен о счастливом разрешении
от бремени - но обратно жена Михала поедет без него.
Марта кивнула.
2
Пан Михал Райцеж, придворный воевода графа Висничского, был
исключительно хорош собой. Это отмечали пылкие флорентийки, в
чьем родном городе пан Михал постигал нелегкое искусство
владения рапирой под руководством строгого Антонио Вазари; это
обсуждали между собой искушенные в любовных делах уроженки
Тулузы, где знаменитый мастер шпаги Жан-Пьер Шарант после долгих
уговоров согласился взять в обучение худородного шляхтича из
далекого Подгалья; красота пана Михала не давала спать
пухленьким саксоночкам Гербурта, когда возвращающийся домой
Райцеж сумел упросить барона фон Бартенштейна преподать ему
несколько уроков владения тяжелым драгунским палашом, застряв в
баронском замке на три года; женщины беззаветно любили пана
Михала, но увы - пан Михал не любил женщин.
Нет, это отнюдь не значило, что шляхтич Райцеж был склонен к
мужеложству.
Просто пан Михал любил оружие, и страсть эта заполняла дни его
столь полно, что ночами ему снились выпады и отражения, в
результате чего Михал Райцеж шептал во сне вместо имени
возлюбленной:
- Парад ин-кварто и полкруга в терцию!.. парад ин-кварто...
Двигайся! Двигайся, я тебе говорю!.. парад ин-кварто...
Дам, изредка попадавших в его постель, потом долго мучала
мигрень, и не раз они в самый неподходящий момент командовали
законному мужу:
- Парад ин-кварто... двигайся, я тебе говорю!
Мужья не любили пана Михала.
Они его боялись. -Они боялись бы его еще больше, если бы знали,
что пан Михал Райцеж, Михалек Ивонич, приемный сын Самуила-бацы
из Шафляр - вор.
Такой же вор, как Марта и аббат Ян.
Сам же Михал не без оснований считал себя самым ловким вором из
всей семьи, но и самым неудачливым. Мечту его жизни нельзя было
просто вытащить из карманов чужой души - воинский талант, как и
любой талант вообще, хранился в самых глубоких подвалах его
обладателя, сросшись с фундаментом, основанием сущности хозяина.
Повстречавшись с вором, прошедшим науку Самуила-бацы, скрипач
может забыть название и даже мелодию сто раз игранной песни,
отдав это знание встречному пройдохе, но пальцы его заставят
струны откликнуться быстрее, чем сам скрипач обнаружит потерю.
Пожмет плечами музыкант, да тем дело и кончится. Но если вор
попытается забраться не в кошель, где бренчат расхожие монетки,
а в дом скрипача, туда, где хранится его чуткий слух, способный
с первого раза запоминать любую музыкальную фразу, где кроется
суть скрипичного дара, где в сундуках спит данное от рождения
золото...
Строго-настрого предостерегал Самуил-баца приемных детей от
подобных дел.
Лишь однажды попытался отчаянный Райцеж забраться в дом души
бешеного тулузца, своего тогдашнего учителя Жан-Пьера Шаранта,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг