Г.Л. ОЛДИ
ДОРОГА
Не мы идем по Пути,
но Путь проходит через нас.
Благими намерениями
вымощена дорога в ад.
Эх, дороги...
КНИГА ПЕРВАЯ
ПРАВО НА СМЕРТЬ
Ведь некоторые не знают, что нам
суждено здесь погибнуть. У тех же, кто
знает это, сразу прекращаются ссоры.
Дхаммапада
Жди меня. Я не вернусь.
Н. Гумилев
ГЛАВА ПЕРВАЯ
о любопытном Пустотнике, проблемах и бедственном положении
бесов, а также о том, стоит ли просто от дурного настроения
ввязываться в случайные авантюры; с приложениями и заметками на
полях.
1
Часть людей обольщается жизнью земной,
Часть - в мечтах обращается к жизни иной.
Смерть - стена. И при жизни никто не узнает
Высшей истины, скрытой за этой стеной.
Гиясаддин Абу-л-Фатх Хайям ан-Нишапури
2
Желтый песок арены, казалось, обжигал глаза. Я поморгал
воспаленными веками и медленно двинулся по дуге западных трибун,
стараясь оставлять центр строго по левую руку. Я был левшой.
Некоторых зрителей это почему-то возбуждало.
В центре арены бесновался бес. (Хороший, однако, каламбур... не
забыть бы... Аристократы ценят меткое словцо, и похоже, сегодня
вечером я выпью за чужой счет...) Бес протяжно выл на высокой,
режущей слух ноте, взбрыкивал окованными сталью копытами и без
устали колотил себя в оголенную волосатую грудь. Он уже разодрал
себе всю шкуру в кровь шипами боевых браслетов, и их гравировка
покрылась тусклым, запекшимся пурпуром. От когтей, равно как и
от хвоста, отказались еще в Старой Эре, потому что их крепления
вечно ломались, когти слетали с пальцев, а хвост больше путался
в собственных ногах, чем подсекал чужие. После какой-то умник
придумал шипастые запястья, и тогда же ввели узкий плетеный бич
с кисточкой на конце - для сохранения традиций. Новинки
прижились, бич так и прозвали - "хвостом" - но
многие бесы все же предпочитали нетрадиционное оружие. Я,
например, предпочитал, и ланисты нашей школы слова поперек не
говорили... А хоть бы и говорили... Я махнул рукой в адрес
впавшего в амок беса, и солнце на миг полыхнуло по широкой
поверхности моей парной "бабочки". Трибуны загудели от
восторга, я незаметно поморщился и сделал еще шаг. Второй тесак
болтался на поясе, и мне было лень его доставать. И так
сойдет...
Скука. Скука захлестывала меня серым липким потоком, она
обволакивала мое сознание, заставляя думать о чем угодно, кроме
происходящего вокруг - и я ощущал ее почти физически, вечную
вязкую скуку, свою и тщательно притворяющегося беса. Я шел по
кругу, он ярился в центре, но зрители, к счастью, не видели
наших глаз. Ну что ж, на то мы и бесы...
Я подмигнул ему - давай, брат, уважим соль земли, сливки
общества, и кто там еще соизволил зайти сегодня в цирк из
свободных граждан... Давай, брат, пора - и он понял меня, он
легко кувыркнулся мне в ноги, стараясь дотянуться, достать рогом
колено. Я сделал шаг назад, подкова копыта ударила у самой щеки,
и пришлось слегка пнуть беса ногой в живот, держа клинок на
отлете. Рано еще для кровушки... жарко...
Он упал и, не вставая, махнул "хвостом". Я увернулся и
снова пошел по кругу.
Выкладываться не хотелось. Для кого? Игры Равноденствия еще не
скоро, к нам забредали лишь ремесленники со своими толстыми
сопливыми семействами, бездельники с окраин, да унылые сынки
членов городского патроната. Все это были солидные, полновесные
граждане, у всех у них было Право, и плевать я на них хотел.
Я облизал пересохшие губы и сплюнул на бордюр манежа. Плевок
чуть ли не задымился. Бес проследил его пологую траекторию и
твердо взглянул мне в лицо.
"Хватит,- одними губами неслышно выдохнул бес.-
Кончай..."
Я кивнул и двинулся на сближение. Трибуны требовали своего,
положенного, и надо было дать им требуемое. И я дал. Этому трюку
лет сто назад меня обучил один из ланист, и исполнял я его с тех
пор раза два-три, но всегда с неизменным успехом. Вот и сейчас,
когда "хвост" обвил мое туловище, я прижал его кисточку
локтем и прыгнул к бесу, одновременно вращаясь, подобно волчку.
Бич дважды обмотался вокруг меня, бес не успел вовремя выпустить
рукоять, и резким косым взмахом я перерубил ему руку чуть выше
полосы браслета. Кисть упала на песок, бес пошатнулся, и
моя "бабочка" легко вошла ему в правый бок -
ведь я левша, когда сильно хочу этого. Ах да, я уже
говорил...
Кровь толчком выплеснулась наружу, забрызгав мне тунику -
совсем новую, надо заметить, тунику, вчера только стиранную
- хрустнули ребра, и бес стал оседать на арену. Трибуны за
спиной взорвались, и в их привычном реве внезапно пробился
нелепый истерический визг:
- Право! Право!..
Я обернулся. По ступенькам бокового прохода неуклюже бежал лысый
коротышка в засаленном хитоне с кожаными вставками, неумело
крутя над плешью огромной ржавой алебардой. За плечом у меня
хрипел бес, публика сходила с ума от счастья, а я все не мог
оторваться от сопящего бегуна, и проклинал сегодняшнее
невезение, сподобившее в межсезонье нарваться на Реализующего
Право.
Реализующий вылетел на арену, не удержался на ногах и грохнулся
у кромки закрытых лож. Потом вскочил, послюнил разбитое колено
- неуместный, домашний жест вызвал глумливое хихиканье
галерки - подхватил выпавшее оружие и кинулся ко мне. Я
подождал, пока он соизволит замахнуться, и несильно ткнул его
носком в пах, чуть повыше края грубого хитона. Реализующий
зашипел и ухватился за пострадавшее место, чуть не выколов себе
глаз концом алебарды. Не так он себе все это представлял, совсем
не так, и соседи не то рассказывали, а я не хотел его
разубеждать.
Я повернулся и направился за кулисы. Мой горожанин моментально
забыл о травме и зарысил вслед, охая и собираясь треснуть меня
по затылку своим антиквариатом. И тут за ним встал мой утренний
бес. Ремешок на его ноге лопнул, копыто отлетело в сторону, и,
припадая на одну ногу, он казался хромым. Хромым, живым и
невредимым.
Каким и был.
Никто и никогда не успевал заметить момента Иллюзии. Правым
кулаком - кулаком отрубленной мною руки - бес с хрустом
разбил позвоночник Реализующего Право; и лишь распоротая туника
беса напоминала об ударе тесака, сорвавшего аплодисменты
зрителей.
Реализующий подавился криком и сполз мне под ноги. Я посмотрел
на ухмыляющегося беса и отрицательно покачал головой. Бес пожал
плечами и склонился над парализованным человеком. Шип браслета
погрузился в артерию. Реализующий дернулся и начал остывать.
Я подобрал алебарду и поднял глаза на неистовствующие трибуны.
Все они были свободные люди, все они имели Право. Право на
смерть. Все - кроме нас. Мы не имели. Мы - бесы.
Бессмертные. Иногда - гладиаторы, иногда - рабы на
рудниках. Низшая каста. Подонки.
3
Казармы, как обычно, пустовали. Больше часа я просидел в термах,
смывая с себя пыльную духоту цирка, рассеянно разглядывая край
крохотного одинарного бассейна, облицованного пористой лазурной
плиткой; вода мягко пыталась растворить в своей благости мое
нынешнее смутно-беспокойное состояние, пыталась - и не
могла. Такое повторялось со мной каждую осень, в ее солнечном
желтеющем шелесте, повторялось давно... вот уже... много, очень
много лет. Я не помнил - сколько. И чай остыл в чашке.
Совсем остыл...
В шкафчике отыскалась свежая туника, на плече защелкнулась
узорчатая пряжка длинной, волнистой накидки без форменных знаков
различия, которые неизменно спарывал самый зеленый бес... В
принципе, вольности такого рода должны были бы наказываться, но
на бесовские причуды предпочитали смотреть сквозь пальцы. Да и
много ли наказаний для беса? Немного. Если не считать
вечности... Немного - но есть.
Есть.
Во дворе школы, на скамеечке под одиноким мессинским кипарисом
сидел старший ланиста Харон. Невидящим взглядом он уставился
себе под ноги, и тонкий прутик в руке его все вычерчивал один и
тот же зигзаг между подошвами сандалий Харона. Жесткие,
совершенно седые волосы ланисты резко контрастировали с
взлохмаченными черными бровями. Я не входил в каркас Харона, но
был знаком с ним вот уже сорок... нет, сорок два года. Капля в
протухшем море моей жизни... А до того я знал его отца. Это я на
ХХХIII Играх Равноденствия убил ланисту Лисиппа, отца ланисты
Харона. И Харон со дня совершеннолетия был вечно признателен мне
за это, хотя знал о случившемся лишь от бесов и матери -
слишком мал он был, слишком...
Профессия ланист передавалась по наследству, секреты владения
фамильным оружием хранились в строжайшей тайне, открываясь лишь
детям по мужской линии, ну и "своим" бесам - и не
зря ланист звали Заявившими о Праве. Каждый из Отцов казарм
набирал группу, или как говорили сами ланисты -
"каркас", из девяти-тринадцати гладиаторов (обязательный
нечет), и начиналось ежедневное изнурительное учение. В каркас
поступали либо новоприсланные бесы - "почки", либо
освистанные публикой - "пищики".
Мы, "ветки" и "листья", в регулярных уроках уже
не нуждались и комплектовались в особые бенефисные
подразделения, но некоторые из нас оставались у полюбившегося
ланисты в подмастерьях или начинали от сосущей тоски гулять из
каркаса в каркас, или даже пытались сменить школу. А потом
наступал срок очередных Игр. И ланиста выходил в круг трибун со
своими питомцами.
Он поворачивался лицом к закрытым ложам, кланялся гербовой ширме
Верховного Архонта... В следующее мгновение Заявивший о Праве
брался за оружие - единственный смертный в бессмертном
каркасе.
Единственный свободный среди рабов.
Он искал ученика, превзошедшего учителя, и если такой находился,
то ланиста оставался на загустевшем песке, а у школьного алтаря
ставили новый жертвенный камень, и гордая душа Реализовавшего
Право на смерть уходила в синюю пустоту, уходила, не
оборачиваясь, и плащ чести бился за плечами... Его ждала
почетная скамья за столом предков. Нет, ты не был трусливой
собакой, львом ты был среди яростных львов...
Я до сих пор помню тело Лисиппа, вольно раскинувшееся мощное
тело с трезубцем под левым соском. Он сам подарил мне древний
кованый трезубец с полустершимся клеймом, он учил меня держать
его в руках, он верил мне... После я хотел вернуть трезубец
матери Харона, еще позднее я силой всунул его в руки юного
Харона, но он поцеловал древко и вернул мне отцовское наследство
с ритуальным поклоном. Больше я никогда не прикасался к трезубцу
ланисты Лисиппа и всегда жег бумажные деньги на его камне в
годовщину памятных Игр.
Я знал, что многие бесы, видя это, недоуменно пожимают плечами,
но последние годы меня мало интересовало мнение окружающих. Оно
потеряло значение с момента удара, вызвавшего улыбку Лисиппа и
кровавую пену на его улыбающихся губах.
Я завидовал ему. Я завидовал чужой свободе.
К тому же с этого дня у меня начались припадки. Первый приступ
вцепился в мое измученное боем сознание прямо у выхода с арены,
и бесы готовящегося каркаса долго хвастались потом, сколько
усилий потребовалось им для скручивания юродивого Марцелла. Нет,
не Марцелла... Как же меня звали тогда? Впрочем, какая
разница... В общем, бился я в падучей, как укушенный семиножкой,
в рот мой совали кучу предметов, не давая откусить язык. А потом
все внезапно прошло - и я сел, ошалело глядя на потные лица
окружающих.
Инцидент списали на жару и мои тесные отношения с Лисиппом. А я
все вспоминал острый запах канифоли в коробке у занавеса, от
которого в моем мозгу и встала черная волна, несущая в гулком
ревущем водовороте лица, имена и события. Позже я научился
предвидеть приход болезни, прятаться от назойливых глаз и
длинных языков; прятаться и молчать.
Я никогда не рассказывал им, где был я и что видел, пока они
держали кричащее выгибающееся тело. Я и себе никогда не позволял
задумываться над этим. Усталость, канифоль и сухой несмолкающий
шелест, возникший у меня в голове, словно тысячи змей или
осенние листья под ветром...
Я просто знал - это те, которые Я. Это они. И уходил от
ответа.
- ...Привет, Харр! - сказал я, усаживаясь
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг