- Это далеко. К тому же, там постройки котлованного типа, они для
фруктохранилища хуже приспособлены, - видно было, что Сергей Лукич
отлично изучил своё хозяйство и разговор поддержать может. - Там до
сих пор пусто, только один из орудийных дотов оборудовали тебе под
жильё.
- А почему не наблюдательный пункт? Он сторожу больше подходит.
- Да, конечно. Ты как-нибудь туда сходи, полюбопытствуй. А
понравится, так и переезжай.
- Разрушен? - догадался Круглов.
- Не, что ты. Просто там потолки семьдесят сантиметров высотой.
Очень удобно.
Они спустились вниз, засветив следующую цепочку сиротливо
болтающихся лампочек. Проходы здесь были не так широки, но всё равно
почудилось, будто стены раздвинулись, и вольный простор дохнул в лицо.
Пахло яблоками. Сладостный винно-пряный аромат в недвижном
воздухе, казалось, стоял стеной, тонкие оттенки запаха слились, дух
был так силён, что уже не имел отношения к чему-то съедобному - пахло
как на кинофабрике: эссенциями и растворителями. Флюиды пропитывали
старый бетон, возвращая ему призрак жизни, душистая сытость висела в
воздухе, дыхание участилось, кровь прилила к щекам, жар охватил пальцы
рук.
- Ишь, как сладко, - пробормотал Путило. - Вентиляцию надо
включить, а то как бы не заткнулись.
Он повернул рубильник. Где-то наверху заворчал вентилятор.
Яблоки были повсюду. Поддоны с розовкой наполняли галерею, ящики
боровинки расписной в четыре ряда громоздились в тесных казематах,
тускло зеленели грубой кожей рамбуры, желтела титовка, собранная в
разорённых остатках некогда образцовой мызы господина Парамонова.
Крошечные китайки, бруснички, сливки наполняли плетёные короба,
очаровательная гвоздичная хорошавка алела в решётчатых барабанах.
Болгарские щепные ящички, привычные к безвкусному джонатану, не могли
вместить ребристые плоды снежного кальвиля - светло-жёлтые, лишь
слегка затуманенные неярким румянцем, который, впрочем, берёт своё в
глубине, так что на срезе яблоко заманчиво розовеет, исходя приятной
кислотой. Стаканчатые гремушки королевского флейнера, бархатный анис,
осенняя белая путивка, зимний золотой пармен, облитый багряными
полосами черногуз... Артиллерийские погреба заполняла антоновка:
жёлто-зелёная полуторафунтовка; каменичка - кислая, но стойкая в лёжке
и бесподобная пользой хворым и слабым; румяный сорт, носящий нелепое
прозвание "серая антоновка". Но всего больше собралось в подземелье
короля и чемпиона окрестных садов - бесподобного, великолепнейшего
штрифеля. Крупные четырёхдюймовые яблоки, с нежной кожицей, которую не
смеет тронуть ни парша, ни загар; словно облитые растушёванным
румянцем, с эффектно кинутыми пестринками более густого оттенка, и всё
это радостное великолепие не режет глаз, а словно светится изнутри
притягательным матовым светом. Нет чудесней яблока, и просто диву
даёшься, как скучно называют его в деревнях: "обрез", "старостино",
"Осеннее полосатое". Нет, пусть уж будет дразнящее слово "штрифель", в
котором слышится шорох осенней листвы и ожидание праздника.
Ефим взял одно яблоко, повертел в пальцах, понюхал. Даже в
перенасыщенной ароматами атмосфере от яблока тонко и сладостно пахло.
Пахло хорошим вином и жизнью.
- Той же яблочный дух, - медленно произнёс Ефим, - особна есть
лечба тем, кои одержимы суть сухотною, тако же и тем, кои страждут
меланколиевою болестию, понеже от того духу вредительное естество
переминится.
Он осторожно вернул яблоко на место.
- Да ты ешь! - щедро предложил Путило. - Это коричное полосатое.
Где ещё таких попробуешь?.. Кушай!
- Боязно что-то, - признался Ефим. - Смотри, сколько их тут.
Аппетит отбивает.
- Ну, как знаешь, - Путило выбрал яблоко покрупнее и хрустко
вонзил в него зубы. - Сочное, - сообщил он.
В следующую секунду лицо его искривилось, он судорожно заперхал,
стараясь сдержать кашель, но не справившись, согнулся, надрывно
закашлял, размахивая руками и ударяя себя в грудь. Разжёванные куски
яблока веером полетели изо рта. Ефим, не зная, чем помочь, беспомощно
суетился вокруг, что-то спрашивал, хлопал ладонью по спине.
- А... а... н-не-е... А-ак-х!.. - пытался выговорить Путило и
снова бился в кашле, переходящем в хрип.
- Я сейчас... водички! - крикнул Ефим.
Он прогрохотал по пандусам и ступеням, влетел в скупо освещённый
тамбур, где они оставили вещи, дёрнул молнию на сумке. Там должен быть
термос, вместе с завтраком. Мать, когда собирала его в дорогу,
приготовила завтрак. И термос с горячим чаем.
Под руку попало что-то круглое. О чёрт - яблоко! Где же термос? А,
вот он!
С термосом в руках Ефим кинулся вниз. Там было тихо, и это пугало
сильнее самых душераздирающих хрипов. Отчётливо представлялось
бездыханное тело Сергея Лукича, его искажённое лицо в пятнах гематом
от лопнувших вен. Что делать, как помочь?
Путило сидел на перевёрнутом ящике среди раскатившихся яблок и
осторожно, боясь вызвать новый припадок кашля, втягивал в грудь
воздух.
- Вот, - сказал Ефим, наливая в колпачок дымящийся чай. - Выпей.
Путило глотнул немного, кашлянул словно на пробу, потом сипло
произнёс:
- Сладкий. Зря... Я соком захлебнулся, в дыхательное горло сок
попал. А он тоже сладкий - знаешь, как тяжело, если сладким
захлебнуться? Я думал - не откашляюсь.
Путило допил чай, кашлянул ещё раз, окончательно освобождая грудь
от едкого сока, поднялся и начал собирать раскатившиеся яблоки.
- Вот так живёшь, - сообщил он, - а потом скушал яблочко
неосторожно - и конец. Пошли, лучше, я тебе твоё хозяйство покажу.
По наклонной штольне они двинулись к боевой линии. По дороге
Путило остановился возле одной из ниш.
- Тут вода, - сказал он. - Хорошая, вкусная.
Из заржавелой трубы в ванну беззвучно падала прозрачная струя.
Путило наклонился, поймав воду губами, гулко глотнул. Ефим напрягся в
нехорошем предчувствии, но всё обошлось. Тогда Ефим наклонился и тоже
попробовал. Вода была очень холодная.
- Чего крана нет? - заметил Ефим. - Течёт без дела.
- Какой кран, чудик? Это же ключ. Его перекроешь, так он снизу всё
к чертям собачьим размоет.
Ефим наклонился к пленному роднику и ещё отпил воды, от которой
ломило зубы и начинало болеть где-то над глазами.
- Там ещё нортоновский колодец был, - продолжал экскурсию Путило,
- но местные колонку свинтили, считай, сразу после войны. Можно было
бы восстановить, обсадная труба цела, но как туда штангу опустить -
ума не приложу. Потолок мешает. - Путило стукнул кулаком по чёрным
плахам обноски, уцелевшей в этом месте. - Ведь как строили, гады, а?
Полста лет прошло, а всё цело, всё действует. Вот у кого поучиться...
Хотя, если вдуматься - на кой ляд они это мастерили? Чтобы я тут
сегодня конверсией занимался? Сделали бы нормальный склад, куда как
было бы лучше.
Минуя погреба, наполненные щедрым урожаем, они поднялись наверх и
очутились в доте, возможно том самом, что попался на глаза по дороге
сюда. Тесный объём укрепления позволял разместить кровать с пружинной
сеткой, шкафчик, в котором хранился запас продуктов, и столик,
вплотную придвинутый к кровати. На орудийной площадке стояла новенькая
электрическая плита с духовкой.
Ефим выглянул наружу.
- Дот, да не тот, - сказал он после некоторого раздумья.
Пейзаж, открывшийся в бойнице, оказался незнакомым. Дороги видно
не было, склон полого упирался в ржавое болотце. На середине склона
корявилась старая яблоня. Поломанные сучья почти лишены листьев, вид у
дерева был сиротливый. Странным казалось, как уцелело древнее
растение, разве что действительно никто не атаковал неприступные доты
в лоб, а обошли их и брали с горжи - другой, не так защищённой
стороны. Но всё равно, крови в этих местах, должно быть, лилось
преизрядно, потому и яблоня до сих пор жива. Яблоки, говорят, хорошо
на крови родятся.
На секунду Ефиму померещилось, будто в одном месте земля среди
бурой опавшей листвы мазнута кармином. Ефим потряс головой -
почудилось. А если и нет - мало ли что может краснеть под яблоней?
Он спрыгнул вниз. Путило деловито перегружал из своего мешка в
шкафчик пакеты с провизией. Шкаф и без того был забит до половины. Что
там есть, Круглов не знал, видел лишь жёлтые пачки "Геркулеса" да
несколько картонных клеток с яйцами.
- А чего предыдущий сторож ушёл? - спросил Ефим. - Тут, вроде,
хорошо. Тишина, воздух.
- А ляд его знает, - отмахнулся Путило. - Умом тронулся от
воздуха. Позвонил, сказал, что ключ под дверью, а он здесь больше ни
минуты не останется. Хоть дверь запер - и то хорошо.
- Понял! - сказал Круглов. - Это привидения. Где им ещё быть, как
не тут? Забрёл мой предшественник куда-нибудь, где ещё свет не
проведён, и наткнулся на светящийся скелет. В каске и с железным
крестом.
- Ага, - сказал Путило. - Ты больше языком чеши - тоже рехнёшься.
Только учти, мы, когда это дело размуровывали, милицию приглашали и
сапёров. Тут каждая щель осмотрена - ничего нет, одна труха. А труху
вычистили даже в пустых помещениях. Мне гниль ни к чему.
- Скучный ты человек, Сергей Лукич, - сказал Круглов. - Я, можно
сказать, только из-за привидений сюда и приехал.
- Ты сюда отсыпаться приехал, - оборвал Путило, - за казённый
счёт. Вот и отсыпайся - месяц-полтора, пока зимник не станет. А
привидения оставь в покое. Как путь установится, начнём товар
вывозить, там уж без тебя обойдёмся. А пока - спи на рабочем месте.
Путило отдал последние инструкции, загрузил в багажник несколько
ящиков затесавшихся летних сортов и укатил.
Ефим остался один. Он постоял на обочине, глядя вслед уплывающей
"ниве". Легковушка удалялась совершенно как во сне, то и дело
заваливаясь в сторону и плюясь из-под колёс жидкой грязью.
Потом пришла тишина - пронзительная, какая только осенью бывает.
Вроде и солнце на минуту высунулось из просевших туч, и стайка птиц
пролетела с дробным щебетом, и день тёплый, а всё одно - не светло,
глухо, мозгло. В такие дни нарочно ждёшь вечера, чтобы сидеть у печки,
подкладывая тонкие полешки и слушая песнь закипающего чайника. Под
открытым небом неуютно, всё время чудится, что сейчас упадёт темнота и
холод, и некуда будет податься.
Ефим поднялся на гребень холма, пошёл вниз, выискивая среди ложбин
шапку дота. Ничего не попадалось - склон как склон, перерезанный
оплывшими остатками траншей. Не верится, что внизу ледниковая морена
изрыта бетонированными ходами.
Потом Ефим увидел знакомую яблоню и болотину, на поверку
оказавшуюся жалкой лужей. Сориентировавшись по знакомым приметам,
увидел и капонир. Он удачно прятался на местности: так просто и не
углядишь. Застеклённая бойница светилась изнутри непогашенным
электричеством. Сразу захотелось туда - домой. До чего же быстро
человек привыкает к новому месту! Вот уже и бетонный склеп, в котором
предстоит провести месяц, для него стал домом. Обидно, что до входа
почти километр по крутому склону - сначала вверх, потом вниз, а затем
обратный путь, но уже под землёй.
Но прежде всего Ефим пошёл к яблоне. Он догадывался, что
вернувшись домой будет глядеть через амбразуру на недоступное дерево и
мучиться, что же это краснеет неподалёку?
Среди счерневшей листвы открыто на виду у всего мира лежало
большущее яблоко. Не верилось, как его могли пропустить и не заметить.
Но ещё удивительней была мысль, что такие красавцы могут вызревать на
искалеченном ветеране, каким представлялась старая яблоня.
Ефим поднял прохладный плод. Всё-таки хорошо, что это именно
яблоко, краснобокий штрифель, а не выцветшая кумачовая тряпка,
размокшая пачка из-под сигарет или полусъеденная ржой консервная
банка.
Яблоко удобно лежало в ладони, восковый налёт придавал кожице
особую приятность, хотелось погладить яблоко словно доверчивого
зверька. Светлые точки, проглядывавшие сквозь румянец, делали находку
удивительно живой и настоящей.
Ефим понюхал яблоко. В осеннем профильтрованном воздухе лёгкая
душистость штрифеля показалась ошеломляющей. Ефим только теперь понял,
как он хочет есть. Плотная желтоватая мякоть с лёгким хрустом подалась
зубам. Рот наполнился винной сладостью с лёгким привкусом не то
земляники, не то ананаса. Казалось, от яблока можно кусать бесконечно,
и его не убудет. Но внезапно Ефим вспомнил как пострадал час назад
Путило, и тоже едва не поперхнулся соком. Он аккуратно доел яблоко,
расшелушил огрызок, вытащив тёмно-коричневые семечки, и, зажав их
пальцами, быстро расстрелял в разные стороны.
- Прорастайте, - великодушно напутствовал он разлетевшиеся семена.
Больше делать на улице было нечего. Круглов вернулся ко входу,
заложил дверь изнутри на тяжёлый засов, поднял оставленные в тамбуре
рюкзак и сумку и двинулся через скупо освещённое подземелье.
Теперь, когда он шёл один, путешествие доставляло куда меньше
удовольствия, чем раньше. Шаги отдавались в переходах, всё время
чудилось, что кто-то перебежками следует сзади. Шуточки о привидениях
почему-то стали не смешны, и мысль, что наверху ещё день - не слишком
помогала. День, он наверху, а тут - ночь.
- Да-а!.. - нарочито громко произнёс Ефим. - Сейчас как выскочит
фриц в каске и с железным крестом, как гаркнет: "Хенде хох!" - а я ему
в ответ: "Штрифель зи дойч? Нонненапфель суислеп!" [Нонненапфель,
суислеп - сорта яблок.] Он и отпадёт. Так-то, знай наших.
На внутренней бронированной двери капонира Ефим не без
удовольствия обнаружил ещё один засов, задвинул его; за неимением
настоящей печи врубил электрическую и уселся разбирать вещи. Прежде
всего вытащил заботливо приготовленный матерью пакет с завтраком:
четыре бутерброда с рассечённой вдоль сосиской, помятая помидорина и
пара яблоков сомнительной помологической принадлежности.
Ефим досадливо поморщился: ведь мама знала, куда он едет, могла бы
догадаться, что яблок с собой брать не стоит. Вот, куда их теперь
девать?
Аромата у привезённого фрукта не было никакого, вкус травянистый,
мякоть рыхлая. И вообще, не мякоть это, а хорошо развитый мезокарп. И
кутикула жёсткая как подмётка, из такой только урсоловую кислоту
добывать. И семенная камера поражена фузариозом.
Ефим запихнул надкушенных уродцев обратно в полиэтиленовый пакет,
крепко завязал. Завтра надо будет отнести их подальше и выкинуть. Не
хватало ещё занести сюда какую-нибудь заразу. Вот станет Путило
миллионером, выстроит настоящий склад, повесит под потолком кварцевые
лампы, и не будут страшны собранному урожаю ни фомоз, ни глесириозная
гниль, ни трихотециоз. А я у него стану главным помологом. Путило
хороший мужик, ему плевать, что Рытов опять зарезал меня на экзамене.
Ефим вздохнул. Нестерпимо хотелось яблока. Настоящего. Но ещё
сильнее не хотелось отодвигать засов. Ничего там нет, но всё равно,
тяжко одному в склепе. И чай в термосе остыл. Можно бы разогреть, да
не в чем - посуда в кухонном углу грязная, покрыта засохшими
малоаппетитными остатками. Завтра надо будет устроить могучую уборку,
всё перемыть, вычистить. А пока - спать.
Как всегда на новом месте спалось странно. Ефим бессчётное число
раз не то просыпался, не то просто осозновал себя спящим. Снилось
воспоминание о двух старинных, вручную кованных задвижках, это
успокаивало, и Ефим, не проснувшись, засыпал вновь. Снилось, будто он
встаёт и идёт за яблоками, чтобы принести их к себе и не бегать вниз
каждый раз, когда захочется вкусного. Пол в катакомбах словно листвой
засыпан хрусткими железными крестами, а сверху катаются яблоки,
прогуливаются парами: гольден с белым наливом, грушевка с
кандиль-синапом - беседуют о чём-то своём.
"Здесь не растёт кандиль-синап", - подумал Ефим и проснулся
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг