- Ломайте дверь!
- Сейчас ключ принесут, - сдался Боройгал и побежал за поворот.
Вынырнул он оттуда через пару секунд, размахивая вытащенным
ключом. Ээтгон вставил выточенную кость в скважину, замок щёлкнул,
дверь туго поддалась. Шум в камере смолк, затем хриплый, но полный
язвительности голос произнёс"
- Приполз? Не можешь прожить без кутузки? Давай, переселяйся сюда,
тебе тут самое место.
- Свет! - выдохнул Ээтгон.
Несколько человек помчались за светляками, стражник высек искру и
запалил факел.
В камере за решёткой на полу, превратившемся в сплошной слой
нечистот, сидело существо, меньше всего напоминающее человека. Оно
прикрывало чёрной лапой отвыкшие от света глаза и силилось подняться с
пола. Но голос, осипший и потерявший звучность, оставался голосом
сказителя.
- Ээтгон?.. Ты долго шёл. Но всё равно, спасибо.
Ээтгон шагнул к решётке, бешено рванул её. Почему-то ему казалось,
что прутья сломаются от рывка, словно стебли хохиура, но рыбья кость
видывала и не такое и устояла.
- Ломайте! - рявкнул Ээтгон.
- Вот ключ, - робко сказал Боройгал.
- Ломайте, говорят! Хотя - стоп! Ты сам будешь сидеть здесь, пока
не сгниёшь. Давай ключ.
Шооран наконец сумел выпрямиться и стоял, держась за решётку, всё
ещё отделяющую его от воли.
- Не надо, - сказал он. - Он недостоин. Пусть возвращается в
палачи.
Решётка упала, открыв проход, и вместе с ней упал Шооран, который
уже не мог сам стоять на ногах. Шоорана вынесли из камеры, затем и из
алдан-шавара. На воле уже сгущался вечер, но всё же багровые облака
показались Шоорану нестерпимо яркими. Он застонал, загораживая лицо.
- В тень отнести, в комнату? - быстро спросил Ээтгон.
- Нет, к воде.
Шоорана отнесли к ручью, опустили на берегу. Взбаламутив ленивые
струи, Шооран влез в воду. Сначала лежал неподвижно, потом принялся
стаскивать намокшую одежду, тереть чёрную кожу илом, словно пытался
смыть самое воспоминание о подземной клетке. Подбежал слуга,
притащивший еду: миску каши и горячего, только что сваренного наыса.
- Потом, - отказался Шооран. - Сначала отмыться.
Ээтгон обвёл взглядом собравшихся. Те с серьёзными лицами
наблюдали за мытьём узника, словно перед ними происходило действо, от
которого зависит будущее государства. Лишь один воин, на панцире
которого виднелся след плохо содранного значка, стоял спокойнее
других.
- Кто такой? - спросил молодой правитель.
- Дюженник Цармуг! - отрапортовал воин.
В следующе мгновение он сообразил, что произнёс запретное слово,
но не стал ни поправляться, ни извиняться, а продолжал неподвижно
стоять, глядя в лицо Ээтгону.
- Отвыкай! - произнёс Ээтгон и добавил: - Будешь на этих оройхонах
старшим. Хозяйство знаешь? - Цармуг молча кивнул. - Ну и хорошо. А с
этим... - Ээтгон повернулся, ища глазами Боройгала, но того не было.
Зато с соседнего оройхона, от границы донёся взвизг раковины. Трубили
тревогу.
- Ишь-ты, где он уже, - подал голос Шооран. - Через полчаса у вана
будет. Вану палачи нужны. Так что, всё-таки, выйдет по-моему.
* * *
На следующий день правитель Ээтгон покинул угловые оройхоны. Перед
уходом он зашёл проведать Шоорана. Сказитель категорически отказался
ночевать в алдан-шаваре, после долгого заключения вид тесных стен
мучил его. Для Шоорана поставили палатку неподалёку от поребрика,
откуда был виден мокрый оройхон. Возле локтя больного стояло блюдо с
мясом, прозрачная фляга с тёмным вином и чашечка с густо уваренным
сладким соком туйвана. Власти оройхона не могли понять, кого освободил
из заточения правитель Ээтгон, но на всякий случай спешили проявить
заботу о пленнике.
Неподалёку от расставленных яств лежала горка перемытой чавги,
собранной наконец-то прорвавшейся к Шоорану Ай. Сама Ай сидела в ногах
постели, ревниво посматривая на каждого, подходившего близко. Ээтгон
присел напротив приподнявшегося Шоорана, некоторое время молча
разглядывал его, словно сравнивая с каким-то сложившимся в душе
образом. Лицо молодого правителя было непроницаемо, и Шооран подумал,
что ещё два года назад все чувства Ээтгона можно было с лёгкостью
прочитать по глазам. Но тогда это был загнанный одиночка, которому
удар хлыста заменял любую политику. Теперь к Шоорану склонился
государственный муж, умеющий многим поступиться ради главной цели, и
невозможно сказать, какие чувства подавляет он в душе в эту минуту.
- На севере война, - произнёс Ээтгон, - и я не могу держать на
южной границе большой отряд. Мне нужен здесь командир, который хорошо
дерётся, но ещё лучше сохраняет мир. Я хочу, чтобы это был ты.
Шооран покачал головой.
- Я бродяга. Мои ноги привыкли быть мокрыми, а в каменные стены
меня больше не заманишь и сдобной лепёшкой. Я привык к чавге. Она для
меня слаще, чем самый густой сироп.
- Прежде ты был цэрэгом, - напомнил Ээтгон, - и не жаловался на
судьбу.
- Это было давно. Тогда я хотел от жизни иного... - Шооран
запнулся на мгновение, но спросил: - Ты знаешь, что Яавдай живёт в
двух оройхонах от тебя?
Ээтгон кивнул.
- Почему ты не женишься?
- Зачем?
Они снова молчали, вглядываясь друг в друга - два человека с
одинаково искалеченными лицами, но разными судьбами, и одна Ай, строго
взиравшая из-под насупленных бровей, могла видеть это странное
зеркало, где не было отражений, а только живые люди.
Потом Ээтгон произнёс:
- Не можешь простить?
- Не в этом дело, - покачал головой Шооран. - Я думаю, как
поступил бы отец? Понравилась бы ему такая страна?
Шооран долго ждал ответа на свою двусмысленную фразу. Наконец
Ээтгон произнёс:
- Ты выбрал лёгкий путь. Проще всего - уйти. А я этого не могу.
Тебе кажется, что мне сладко жить, сытому, в сухости и тепле. А я
должен отвечать за всех людей. Каждое моё слово, сказанное и
несказанное, может стоит жизни дюжинам дюжин народу. Думаешь, я не
вижу, что происходит? Но если бы не было этого, то было бы ещё хуже.
Мне приходится распоряжаться чужими жизнями, и самое страшное, что я
не знаю, к чему приведут жертвы, станет людям легче или я окончательно
убиваю их. Впрочем, тебе этого не понять.
Шооран сидел потупившись. Ему казалось, он слышит собственные
мысли, эхо безумных разговоров с чёрным уулгуем.
Ээтгон встал.
- Я распоряжусь, чтобы тебя свободно пропускали через границу и в
одну и в другую сторону.
- Не надо. Я пройду и так. Пусть только мне вернут хлыст.
Всё-таки, я последний из вольного братства ночных пархов, я не хочу
ходить как простой бродяга.
Ээтгон ушёл. В тот же день вечером собрался в путь и Шооран. Он
ещё плохо держался на ногах, но не хотел лежать, принимая заботу
испуганных и недоумевающих жителей алдан-шавара. На прощание Шоорана
одели во всё новое, дали с собой запас продуктов. Старый хлыст найти
не удалось, зато в арсенале, куда его беспрекословно пустили, Шооран
отыскал хлыст, изготовленный им много лет назад из усов первого
убитого им парха.
Нести узлы Шооран был не в силах, и все вещи взвалила на спину
безмерно счастливая Ай.
Они с лёгкостью пересекли границу, очевидно Ээтгон всё-таки
распорядился на их счёт, и в течение недели потихоньку подвигались на
восток. Ай собирала чавгу, Шооран целыми днями сидел неподалёку от
далайна и бесцельно глядел на мутные бугры. Влага расплёскивалась,
убивая ыльков, колючих рыб, волосатых червей. Каждое движение
приносило смерть, и не было в нём никакого смысла.
Силы постепенно вернулись к Шоорану, не вернулась лишь уверенность
в себе. Прекрасная земля больше не привлекала его, не было и любви к
людям. Какой толк любить людей, если их нельзя спасти, им нельзя
помочь, нельзя сделать счастливыми? И люди, и мир нуждаются в одном -
чтобы их оставили в покое.
Шооран сидел на расстеленной коже и плёл верёвочку из живого
волоса, набранного вдоль далайна. В этом деле был смысл: верёвочка
нужна, чтобы удобнее перетянуть тюк с вещами. Правда, если она попадёт
в чужие руки, то этой же бечёвкой можно будет связать человека. Но
пока верёвка у него, она безопасна. Значит, её можно плести.
Подошла Ай, присела рядом. Погладила лапкой по жёсткому жанчу,
певуче произнесла:
- Ты савсем забалел.
- Ну что ты, - отозвался Шооран, продолжая рукодельничать. - Я
здоров.
- Забалел. Раньше ты ухадил по дилам, а я тибя жда-ала. А типерь
ты не такой...
- А ты хочешь, чтобы я был как раньше? - спросил Шооран.
- Очинь.
Шооран усмехнулся. Вот единственный человек, которому есть до него
дело. Ай хочет, чтобы он продолжал свою работу до самого конца, до
гибели Ёроол-Гуя. Только как будет жить несчастная уродинка без
породившего её болота, без чавги, без вечных переходов по унылым
мокрым оройхонам? Хотя до этого дело дойдёт ещё очень не скоро.
- Хорошо, - сказал Шооран. - Завтра мы пойдём туда, где есть дела.
Он достал из котомки кусок светлой, тонко выделанной кожи. Эту
кожу Шооран собирался сменять на хлеб. Но сейчас он достал нож,
вырезал из середины прямоугольный лоскут и начал по памяти чертить
карту, обмакивая тростинку в чёрную сепию, выцеженную накануне из
раздавленного тела многоногой твари.
* * *
Лучшим местом для работы по-прежнему оставался обширный залив
между землёй старейшин и страной добрых братьев. Правда, там до сих
пор шли бои, но Шооран решил, что это будет на руку ему: среди
всеобщей неразберихи его труднее найти. К тому же, вмешательство
илбэча может спутать планы военноначальникам и заставить их подумать о
мире.
Решившись на действия, Шооран воспрял духом. Он вновь взялся за
суваг и прошёл через страну, напомнив людям, что молодой Чаарлах не
умер. Лишь у Торгового перешейка он спрятал инструмент, и дальше они с
Ай шли скрываясь.
Страна старейшин уже почти не отличалась от остальных провинций
сияющего вана. Впрочем, присланные ваном одонты отлично понимали, что
землю им в управление дал всё-таки не ван, и не ленились поддерживать
не только государя, но и Моэртала, благо что у человека есть для этого
две руки. Моэртал распределил оройхоны так, что преданные ему одонты
заняли земли возле перешейка, а пришлые оказались как бы в окружении,
и к тому же, быстро попали в зависимость от местных баргэдов. Так что
им ничего не оставалось, как помогать Моэрталу правой рукой, а на долю
вана оставить левую. Но ведь всем известно, что левая рука ближе к
сердцу и, значит, искренней.
Шооран с удивлением заметил, что изгоев на побережье стало
значительно меньше, причём это были исключительно женщины. Он прошёл
половину страны, не встретив ни одного бродяги. Вопрос разрешился
просто: оказывается Моэртал объявил набор в армию. Любой желающий мог
стать цэрэгом, а после победы над добрыми братьями получить землю на
присоединённых оройхонах. Идея была не лишена смысла - теперь, когда
граница проходила не только через мокрые, но и по сухим оройхонам,
преимущество получала та армия, у которой было больше людей. Месяц
вооружённые чем попало служители тренировались в приёмах рукопашного
боя и воображали себя цэрэгами, а два дня назад отряды ушли к пылающей
вспышками харваха границе.
Пользуясь безлюдьем мокрых мест, Шооран впервые после полугодового
перерыва поставил оройхон, собираясь наутро догнать войско и
затеряться в нём. Но наутро по оройхонам побежали гонцы. Они
останавливались на скрещении поребриков, трубили в раковины и громко
выкрикивали:
- Победа! Противник разбит и отброшен на четыре оройхона!
Вряд ли это была крупная победа. Шооран знал эти четыре оройхона.
Он сам их построил и высушил, когда был в плену у добрых братьев.
Четыре сухих оройхона выстроились по одному, соединяя две страны.
Выходило так, что братья не разбиты, а всего-лишь оттеснены в свои
земли. Войти туда Моэртал не решился. Интересно, как он в таком
случае, собирается раздавать поля волонтёрам? Четырёх оройхонов на
всех не хватит, а обманывать людей в таком вопросе нельзя, ополчение
может взбунтоваться.
Но как бы ни обстояли дела, затеряться можно только среди
добровольцев. Ай и Шооран быстро направились на север. К полудню они
были на захваченных оройхонах, вернее, на мокрой кромке вдоль них. Чем
дальше они продвигались, тем более не по себе становилось Шоорану.
Казалось бы, сейчас здесь должен быть шум, человеческая толчея, крики,
а вместо того оройхон поражал безлюдьем. На сухом кто-то был, оттуда
слышалось заунывное пение, иногда крики, не воинственные, а скорее
пьяные, а на мокром не было никого, не встречалось даже караулов.
Хотя, караулы, конечно, находятся ближе в фронту. Но ведь здесь тоже
ещё утром шли схватки, а нет никаких следов. Не потоптаны заросли
хохиура, отблескивает зеленью белесый, не смешанный с грязью нойт,
лишь в одном месте протоптана широкая тропа, словно здесь долго ходили
взад и вперёд. Неужели Моэртал повёл наступление только в сухих
областях? Ведь это значит подставить солдат под выстрелы ухэров, а
потом бросить поредевшие цепи необученных добровольцев против отборных
войск добрых братьев. После того, как Моэртал вошёл в страну,
противник уже не держит здесь новобранцев.
Встревоженный Шооран поспешил по размешанной ногами дороге. Тропа
оборвалась у входа в шавар. Из обычно молчаливых глубин сейчас
доносился плеск, хлюпанье, какие-то вздохи. Шооран высек искру, зажёг
скрученный соломенный жгут, что обычно носил с собой. Пляшущий свет
озарил пещеру. Такого шавара Шоорану ещё не доводилось видеть. Впервые
шаварное зверьё не могло управиться с доставшейся ему добычей. Шавар
был чуть не доверху забит телами людей. Может быть, даже наверняка,
здесь были цэрэги братьев, но всё же, в основном сюда стащили погибших
добровольцев. Многие дюжины людей, отправившихся в поход за землёй, а
нашедшие конец в глубинах шавара. Конечно, погибли не все, и тот, кто
выжил, сейчас получает землю - Моэртал несомненно сдержит слово. Но
большинству никакая земля уже не понадобится.
Мудрый одонт второй раз воспользовался беспроигрышным способом,
позволяющим разом решить две проблемы: изгоев и внешних врагов. Теперь
враг разбит, а изгоев, тех, что могли представлять опасность, тоже
нет. Через день шавар управится с непосильной кормёжкой и останется
только победа. Всё рассчитано и принято во внимание, не учтено лишь,
что полководцу может помешать илбэч.
Шооран отвёл Ай на несколько оройхонов назад, привычно приказал
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг