- ведь среди чиновников принято смеяться басням о храме. А простой человек
всегда прав, как указывал государь Иршахчан". Вот тебе и неожиданное
следствие - иметь разбойника в наместниках.
Свен Бьернссон хватил об пол скляночкой с едким натром, склянка
пискнула, Бьернссон прибил ее каблуком и заорал по-английски: "Ну ладно,
господин наместник, ты у меня получишь алхимию! Такую алхимию получишь: с
драконами и фейерверками, с голубыми мечами и огненными цепами!"
Прошло пять дней с той поры, как Киссур выскочил от Архизы в окошко.
Киссур шел по серединной площади. Он любил это место: пруд, круглый, как
небесное око, столбы для указов и столбы для жалоб, - два столба, на
которых покоится государство, каменная статуя с головой мангусты. Если
вообразить себя на месте статуи, то увидишь все четверо ворот Верхнего
города, и так не только в этом городе, но и любом другом. Киссур часто
воображал себя на месте статуи. Вдруг кто-то хлопнул Киссура по плечу:
- Вот твои сорок единорогов!
Киссур обернулся - Нахира! Пошли в харчевню. Служанка подала вино и
закуску, нарезала толстыми ломтями мясо. Нахира спросил у Киссура, что он
думает о происходящем в стране.
- Думаю, - ответил Киссур, - что небеса скоро опрокинутся на землю.
Люди бросают земледелие и устремляются туда, где торговля. У немногих
богачей шелка и кружева гниют в амбарах, они откупаются от налогов
взятками, и всю тяжесть налогов несут бедняки. Богачи становятся
господами, бедняки становятся нищими, и вместе с бедняками нищает
государство. Поистине страсть к стяжательству подобна камню, который
привязан к шее государства, дабы утопить его! Разве можно вести дела так,
как первый министр! Неужели нет никого, кто раскрыл бы государю глаза на
происходящее!
- А что ты скажешь о здешнем народе?
- Он очень трудолюбив, - ответил Киссур. - Я проезжал деревнями:
женщины сидят целый день у порога и плетут кружева. Опустят коклюшки,
засунут в рот кусок лепешки и опять плетут: душа радуется. Если бы,
однако, они производили рис, а не кружева, заботились бы об основном, а не
о побочном!
- Трудно им заботиться об основном, - усмехнулся бывший разбойник
Нахира, - потому что эти кружева у них заранее скупил господин Айцар. Его
приказчики роздали нити, по весу, вперед, и уже заплатили за работу
тяжелой монетой, и я не завидую той женщине, у которой в кружевах будет
меньше весу, чем в выданных ей нитях.
Киссур нахмурился.
- Знаешь ли ты, - сказал Нахира, - что вскоре через наши горы в
столицу, от Айцара, к первому министру пойдет целый караван добытого у
простых людей: кружева, шелк, серебро, и еще дорогие фрукты "овечьи ушки",
которые первый министр очень любит? Все повозки оформлены как
государственные, чтобы идти без пошлин, ящики с драгоценностями запрятаны
в мешки с зерном. Зерно это отобрано у тех, кто задолжал Айцару, не в
силах сплести ему кружева: берут зерно в провинции, где оно дешево,
сбывают в столице, где дорого. Так-то! Привлекают в столицу толпы нищих,
нарушают справедливую цену, а для чего? Чтобы извлечь выгоду из продажи
зерна. Люди голодают, а зерно увозят!
- Если бы у меня было оружие и люди, - сказал Киссур, - я бы отобрал
это зерно и раздал беднякам.
- Это кто тут хвалится разбоем? - рявкнул над Киссуром чей-то голос.
Киссур обомлел и схватился было за кинжал, как вдруг расхохотался: на
руке, легшей на его плечо, не было мизинца - то был не кто иной, как
разбойник Кона-Коноплянка.
7
Был чиновник по имени Радун, ответственный перед араваном Харайна за
состояние императорского тракта. Радун был человеком домовитый и усердный,
и за три месяца выловил всех контрабандистов. Через три месяца новый
араван позвал его к себе и велел сопровождать в столицу пятьдесят возов
зерна. Араван объяснил, что если пустить это зерно по каналу, где при
шлюзах есть посторонние глаза, то люди наместника заточат это зерно до
будущего года, и получится, что араван не сдал в срок налоги. Араван
сказал:
- Друг мой! Я в отчаянном положении! Я вошел в большие долги, чтобы
купить это место. А теперь оказалось, что в Харайне всем заправляет
наместник Ханалай, я ничто в глазах уважаемых людей, и похоже, что подлые
богачи заставили меня оплатить мою же погибель.
Узнав, что Радун идет с большим караваном в столицу, многие маленькие
люди стали приходить к Радуну и просили передать тот или иной подарок.
Радун понял, что усердие его принесло плоды и он не зря гонял
контрабандистов. Радун брал и поражался, какой стал вороватый народ.
Через неделю караван подошел к горам между провинциями Харайн и
Чахар. На ночлег расположились в деревне Песчаные Пни. Вечером Радун вышел
во двор по нужде и вдруг видит: стоит одноногий, однорукий и одноглазый
человек и порет мешок серебряным ножом. Радун зашевелился: человек
растаял. Радун подошел и увидел, что мешок действительно распорот. Он
запустил туда руку и увидел, что в мешке - рис, а в рисе - другой мешочек.
Он вытащил этот другой мешочек, растеребил и понял, что в маленьком
мешочке - не рис, а травка "волчья метелка".
Радун вернулся в харчевню и увидел, что одноногий человек - вовсе не
привидение, а молодой охотник. Левая половина куртки у него была белая,
как простокваша, а правая половина куртки - коричневая, как копченая
зайчатина, и поэтому Радун не увидел правой половины в темноте. Волосы его
были скручены в пучок, и в них были вплетены две красные ленты. Рядом с
ним стоял лук, обмотанный пальмовым волокном, а за поясом торчал
топорик-клевец. Радун решил, что это не охотник, а соглядатай наместника,
и подумал: "Что ж! Мне и раньше казалось странным, что налоги едут горами,
а не каналом. Однако мое дело - доставить их на место." Радун подозвал
хозяина постоялого двора и спросил:
- Мне не нравится этот человек в двуцветном платье. Он не похож на
местного крестьянина. Как бы он не был разбойничий соглядатай.
Постоялый чиновник сказал:
- Это какой-то ссыльный чиновник, он приехал к господину Мелие
поохотиться.
Радун окончательно уверился в своих подозрениях. Он подсел к
двуцветному, и они разговорились. Радун попросил его сделать честь и
проводить завтра караван.
Назавтра встали, поели, покормили богов и тронулись в путь. Скоро
въехали в горный лес. Ветви заслоняли солнце, в травах и деревьях кричали
птицы, листья и ветви переплетались плотно, как утка и основа.
У Радуна был c собой меч с серебряной цепочкой. Радун вынул меч из
ножен и продел руку в цепочку, и люди его сделали то же самое. У него было
шесть десятков людей, и у всех были копья, украшенные зелеными лентами и
желтыми шипами, секиры с белыми рукоятями и маленькие кожаные щиты. По
знаку Радуна несколько человек незаметно окружило его спутника, и Радун,
чтобы отвлечь его внимание, полюбопытствовал, что за суета была утром в
деревне. Спутник ответил, что в деревне неурожай, и что крестьяне подали в
управу доклад о ссуде, но им, как нынче водится, отказали, а предложили
взамен продавать землю и переселяться в новые места.
- Теперь идут подавать доклад небу, в храм яшмового аравана, - это,
кстати, почти по пути. Кто-то распустил слух, что сегодня яшмовый араван
выдаст зерно.
Радун вспомнил, что по провинции опять бродит воскресший Арфарра и
сказал:
- Вряд ли народ будет сыт, если вместо того, чтобы трудиться в поле,
начнет подавать доклады побирушкам.
Покачался в седле и прибавил:
- Стыдно просвещенному чиновнику верить в воскресшего мертвеца. Я
лично поверю в это не раньше, чем когда живой человек покажет мне
свидетельство о погребении, выданное по всей форме.
Радун был человек смирный и верный долгу, и всегда верил бумагам.
Спутник возразил:
- Я родом из Горного Варнарайна. У нас считается, что у человека пять
возрастов: ребенок, юноша, взрослый, старик и мертвец, и я не вижу, чем
пятый возраст хуже прочих.
Тут на собеседников пахнуло холодом - караван проезжал мимо старого
храма. Полуразрушенная стена его заросла по самые брови повиликой и горным
виноградом, а поверх свисали сучья вишен и тополей, и сквозь всю эту
мокрую зелень на живых караванщиков глядели статуи сотрудников подземного
царства, с лицами, черными вверху и зелеными внизу. Волосы у них были
жесткие, как иглы дикобраза, а глаза горели, как масляные плошки. У
старших служителей было по четыре руки, и в двух руках у них были
серебряные крючья, которыми тащат грешников ад, а в других - дубины с
медными шипами и плетки с волчьими мордами, о девяти хвостах и сорока
когтях. В точно такое платье Радун и сам наряжался на новогодний праздник,
но сейчас ему было как-то не до смеха.
Солнце забежало за тучу, налетел порыв ветра, листва заволновалась, и
статуи со скрипом стали поворачиваться на своих деревянных шарнирах. Радун
сразу представил, как его тащат в ад серебряными крючьями, за травку
"волчью метелку", и ему стало совсем не по себе. Он взмолился: "Великий
Бужва, что же мне делать! Если я донесу, ты осудишь меня за жалобы на
начальство, а если не донесу, ты осудишь меня за торговлю наркотиками".
И вдруг в лесу раздался вой. Один из стражников побледнел и
воскликнул:
- Клянусь божьим зобом, это выли не в лесу, а вон та морда, зеленая,
вверху справа!
Радуну стало совсем не по себе. Весь ужас его положения относительно
загробного мира живо представился ему. А его спутник, несмотря на свои
заверения, видимо побледнел и внезапно вынул из-за пояса большой нож с
костяной ручкой и лезвием в форме широкого акульего плавника. Тут один из
служителей подземного царства вытянул крюк и схватил Радуна за плащ. Радун
вскрикнул и полоснул по крюку мечом, - но как только он по нему ударил,
крюк превратился в простую обрубленную ветку.
Спутник Радуна засмеялся и сказал:
- Осторожней, почтеннейший! Этак вы заденете моего дядюшку!
Радун взглянул в лицо незнакомцу, и ему показалось, что у него
зеленое лицо, а от коня пахнет старым трупом. Нервы у Радуна не выдержали.
Он схватил с седла веревочную петлю и метнул ее в незнакомца. Тот захрипел
и повалился с коня, и в ту же минуту двое ярыжек навалились на него и
разложили на земле.
- Эй, - закричал спутник, - что это значит?
- Сударь, - сказал Радун, кланяясь, - извините за беспокойство, но
нельзя ли посмотреть на ваши документы?
Незнакомец лежал на спине и отчаянно брыкался.
- Что за недоверие? - возразил он обиженно.
- Я видел, - ответил Радун, - как вы вчера крались к мешкам. И если
вы разбойник, мне придется забрать у вас ваш нож и повесить вас на этом
вот ясене. А если вы лазутчик наместника, я почту за честь подарить вам
один из этих мешков, но попрошу расписаться в его получении.
- Я не вор и не лазутчик, - сказал лазутчик, - и мне не надо твоего
золота.
- Сударь, - усмехнулся Радун, - в наше время золота не надо только
служителям подземного Бужвы, а всем живым без золота никак нельзя.
Тут один из чиновников, без церемонии, сунулся Киссуру в нагрудный
карман, вытащил оттуда бумагу, развернул...
- Чур меня! - завопил он, - это свидетельство о погребении!
- Догадался, урод! - завопил незнакомец. Тут же он схватил одного из
повисших на нем стражников, споро, как волк - болонку, покрутил им в
воздухе и с необыкновенной легкостью швырнул на дорогу, а другому
стражнику поддал ногой в живот, так что тот шваркнулся прямо о храмовую
стену. Стена затрещала и пошла ломаться. Караванщики дико вскрикнули.
Статуи служителей соскакивали со своих шарников. Самые рассохшиеся
покатились вниз, под колеса возов, а иные тронули расписных лошадей и
выехали на дорогу. У них были лица, черные вверху и зеленые внизу. Волосы
на их голове были жесткие, как иглы дикобраза, а глаза горели, как
масляные плошки. В руках у них были серебряные крючья, которым таскают
души в ад, а плетки с волчьими мордами о девяти хвостах и сорока когтях.
Дикий вой подняли волчьи морды на плетках, и от этого воя позади и впереди
каравана стали падать деревья.
- Эй, - сказал один из подземных стражников, тыча пальцем в Радунова
спутника, - опять этот мерзавец спихнул с гроба крышку! А ну - марш на
место! Тоже мне, шастает среди людей!
- Господин Десятый, - бойко возразил незнакомец, - я шастаю среди
людей, так как их вопли разрывают мне сердце! Крестьяне голодают, а эти
люди везут зерно в столицу, потому что в столице оно дороже! А ведь
сегодня к нам из деревне придут с докладом о вспомоществовании! А мы? Вы
посмотрите на себя, господин Десятый, какой у вас вид! Ваша левая нога
совсем подгнила, и никто не срубит для вас новой! Разве народ срубит вам
новую ногу, если вы будете холодны к его молитвам? Если мы не дадим
крестьянам зерна, то совсем захиреем без жертв! Народ перестанет почитать
великого Бужву, падут устои, вспыхнут бунты! Надо отобрать ворованное
зерно и удовлетворить им народ!
Можете себе представить, какой ужас овладел от этих речей
караванщиками! Они хоть и обожали слушать рассказы о подобных встречах,
но, по правде говоря, происшествия такого рода приятно описывать и
неприятно переживать!
Что касается Радуна, то он вовсе был не уверен, что жив. Он не очень
хорошо знал здешние дороги, и ему показалось, что караван незаметно
свернул не на том месте, и давно уже в царстве Бужвы. Но Радун был
чиновник, верный своему долгу. Он ткнул пальцем в старшего покойника, с
головой пса, и заорал:
- Ах ты собачья рожа! До чего дошло: прислуга Бужвы грабит казенные
караваны и таскает честных людей в ад! Вот и получается, что вы никакие не
подземные судьи, а самые настоящие разбойники!
Песья голова рассвирепел.
- Это вы - разбойники и воры! Потакаете богачам, силой гоните народ
строить канал! Хорошо еще, что время от времени выходит повеление тащить
вас в ад, а то бы народу совсем житья не стало!
Тут раздвинулись кусты, и на дорогу вышел человек в синих шелковых
одеждах, с красным лицом и серебряной таблицей в руке. Двое маленьких
бесов несли за ним большое зеленое опахало.
- Это что за свара? - спросил он. - Что за времена! Чиновники
надземные и подземные препираются, кто из них настоящие разбойники! Тьфу
на вас! Пусть эти люди свяжут себя веревками и садятся под стену, а зерно
свезите к главному алтарю!
Охранники задрожали, как перо на ветру, а Радун покачался взад-вперед
на своей лошади и сказал:
- Эй, синяя морковка! Ты служишь своему Бужве, а я служу аравану
Фрасаку, и давай-ка выясним на мечах, кто сильней - бесы или чиновники!
С этими словами Радун взмахнул мечом, но Киссур (ибо незнакомец,
встреченный им в харчевне, был не кто иной, как Киссур) метнул свой акулий
клевец и перерубил руку чиновника, словно сухую ветку. Кольцо, вместе с
мечом, слетело с запястья, Киссур подхватил меч и всадил его Радуну прямо
в грудь, так что конец вышел из спины на два пальца. Радун упал с коня и
умер.
Тут разбойники, или мертвецы, кинулись на караван, и началась
страшная драка. Киссур так разъярился, что сорвал с себя пояс и куртку,
взял меч обеими руками и рубил во все стороны. Через полчаса все было
кончено.
Кон-коноплянка подъехал к Киссуру, и Киссур сказал ему, что не все
так получилось, как следовало, и что они убили многовато людей. Атаман
промолвил, чтобы тот не тревожился, потому что эти люди вряд ли погибли,
не будь они грешниками.
После этого Киссур срубил и обтесал молодую сосенку. На обрубки
сучьев он повесил разное оружие, а на верхушку посадил голову начальника
каравана. Он воткнул сосенку на пригорке позади храма яшмового аравана и
произнес заклятье. Вообще-то Киссур не умел колдовать, но по обычаям
горного Варнарайна после битвы вокруг победителя бродит столько душ, что
он на время становится колдуном.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг