- А вы что охраняете?
- А мы смотрим, чтоб таракан из Посада не выскочил. Кто поймает
посадского - три ишевика.
Ванвейлен стал потихоньку разворачивать лодку.
- Ты куда? - удивился стражник.
- Да я думаю, мил человек, здешнему кузнецу не до моих замков...
Багор вцепился в борт мертвой хваткой.
- Тебе же сказано, - повторил стражник, - за поимку посадского - три
ишевика за человека.
- Так я же не посадский, - сказал Ванвейлен, - я же снаружи приехал.
- А мне кажется, ты изнутри ехал, - сказал стражник, - и ночь у
кузнеца провел.
Сосед его добавил:
- За замком он! Ни свет, ни заря - за замком! Замок-то свой, небось,
в ножнах на пояс подвесишь: экий народ охочий до оружия стал...
Рука Ванвейлена скользнула за пазуху. Бредшо напрягся. Ванвейлен
неторопливо вытащил потертую мошну, распустил веревочки и со вздохом
пересчитал девять розовых бумажек.
Глаза стражника потеплели.
- Вот теперь вижу, - сказал он, - действительно вы снаружи ехали.
Молодой белобрысый парень из посада Белых Кузнецов, невесть как
просочившийся сквозь араванову охрану, стоял в кабинете наместника
Рехетты, смущенно разглядывая то золотую вышивку на гобеленах, то свои
собственные грязные башмаки, изгадившие белый пуховый ковер.
Его немного успокоило то, что таких, как он, в кабинете было
несколько человек: сидел оборванный монах-шой, не сводя глаз с Рехетты,
сидела востроносая сухонькая ткачиха, сидел огромный и заскорузлый шорник,
судя по рисунку куртки.
Парень понял, что в Анхеле уже знали о происшедшем в Посаде, и без
объяснений заплакал:
- За что государь разорил нас? Это же в убыток государю!
Люди вокруг Рехетты были вдвое его меньше, они обсели его, как
цыплята наседку. Наместник дышал в кресле тяжело и хрипло, глядел
грустными куриными глазами.
- Государю убыток, - ответил он, - зато храму Шакуника - выгода. Храм
устраняет ваши мастерские, а с ними - конкурентов. Посчитай, кто был в
совете пяти, кроме меня и покойника Баршарга. Трое монахов-шакуников. Ты
думаешь, они убили Баршарга, чтобы воссоединиться с государыней Касией?
Они убили Баршарга, чтобы самим править провинцией, безо всяких Баршаргов
и Касий...
- Значит, - упершись глазами в вышивку на гобелене, спросил парень, -
Арфарра выполняет не волю государя, а волю храма? И мы можем пожаловаться
в столицу?
- Утром в Варнарайн прибыл инспектор из столицы, - отвечал Рехетта, -
я пожаловался ему на насилие в отношении посада. Он ответил мне: "Вы
клялись государыне Касии умереть ради спокойствия в стране. Почему бы вам
не выполнить обещанного, господин пророк..."
Рехетта помолчал и добавил:
- А какой мне еще ответ мог дать инспектор, если он монах шакуникова
храма в столице?
Парень ахнул.
- Мы покончим с храмом, - сказал шорник, - когда саранча ест рис,
крестьянин ест саранчу.
- Нам обещали, - сказал монашек-шой, давний смутьян, не бросивший
этого занятия, - восстановить законы Иршахчана, а вместо этого отдали
Варнарайн на откуп богу-ростовщику.
Белобрысому парню из посада упоминание о законах Иршахчана не
очень-то понравилось, потому что у его отца была кожевенная мастерская, но
про бога-ростовщика он был согласен.
- Ум государя в плену у колдунов, - сказал посадский парень. - Мы
должны уничтожить колдунов и развеять чары. К тому же всем известно, что
вы, господин Рехетта, умеете колдовать не хуже шакуников и даже делали
войска из бобов и рисовой бумаги.
Наместник молчал. Ему казалось подозрительным: как это парень так
легко просочился сквозь араванову охрану?
- Я должен посоветоваться с моим небесным отцом, - сказал бывший
пророк. - Я дам ответ утром.
5
Ванвейлен на рассвете вернулся в усадьбу Даттама, узнал, что Даттам в
городе, бросился в город.
Новый приказчик Даттама, Нуш, выслушал его рассказ о посаде Небесных
Кузнецов - это было одно из первых известий. Нуш был человеком неопытным и
не очень умным, вчера лишь занявшим место пропавшего Миуса. А Даттам уехал
с утра, куда - неизвестно. Нуш подумал: "Что ж, Арфарра, наконец, убрал
конкурентов храма. Я поставлю хозяина в неловкое положение, сведя его с
этим, прыгающим."
- Ну, - сказал Нуш Ванвейлену, - как только Даттам вернется, ему
сразу все доложат, а так, - пойдемте, поищем его по городу.
Взяли еще одного приказчика, Хоя, и пошли.
Базар на пристани был опять пуст, несмотря на рабочий день. Занавеси
государственных лавок и мастерских были широко распахнуты, люди трудились
старательно, как на сцене, и на задниках сцены, в соответствии с
требованиями самого истинного реализма, древние государи улыбались
звериными физиономиями.
На площади перед управой двое стражников лениво отгоняли мух от тела
аравана Баршарга: тот качался в сером мешке над Серединным Океаном. Это
был единственный публичный покойник в городе, если не считать каменных
статуй небесных чиновников, улыбавшихся во все четыре стороны.
Ванвейлен подошел к покойнику и так долго на него глядел, что даже
стражнику не понравилось:
- Чего смотришь! Не воскреснет, небось!
Ванвейлен отошел. Он уже понял, что приказчики Даттама не ищут, а
ходят из харчевни в харчевню, да слушают, кто чего говорит, да читают
декреты Касии. "Да! - подумал Ванвейлен, - это не Ламасса, на этот город
гнев Небес за непокорство не обрушится!"
Ванвейлен спросил их мнение о новом режиме. Младшенький Хой рассеянно
махнул рукой на полупустые улицы, где народ бродил с радостными и полыми
лицами.
- Хорошо, - сказал он. - Чиновников - нет. Арестов - нет. Погромов -
тоже нет.
- Каких погромов?
- А после смены власти погромов. Справедливость - дело всенародное.
Жнец колосья жнет, воробьи зернышки подбирают. Ведь если кто-то
обогатился, то за счет народа, так? А если за счет народа, то ведь это
только справедливо, чтоб народ отнятое обратно разделил, так?
- И то, - добавил спутник, - если не давать народу участвовать в
грабежах, то он, несмышленый, чего доброго, не торжеству справедливости
радовался, а арестованным бы сочувствовал.
- А сейчас почему тихо? - спросил Ванвейлен.
Приказчик Хой тяжело вздохнул и поглядел в безмятежное озеро перед
центральной площадью, над которым, как на ветке мирового дерева, качался
покойник.
- Может, Иров день, - неопределенно протянул он.
- Чего-чего? - не понял Ванвейлен.
- Иров день, - уже увереннее проговорил приказчик.
Он стал объяснять: в каждой провинции при столице есть желтый
монастырь, и время от времени в нем объявляется великий Ир. Объявляется
нечасто - раз в два-три года, по всей империи, а в одной и той же
провинции и вовсе редко: обычно раз в тридцать, а то и пятьдесят лет. В
Варнарайне последний раз Ир побывал тринадцать лет тому назад: как раз
перед бунтом Небесных Кузнецов.
- И каков Ир из себя? - спросил Ванвейлен.
- Ну, самого-то Ира никто, кроме желтых монахов, не видит. Они люди
праведные, не то что наша братия, шакуники. Если Ира небескорыстный
человек увидит - с ума сойдет. Как Ир родится, - в городе праздник. Все
управы нараспашку, чиновники народу кланяются, люди нагишом бегают, всех
бесплатно кормят. Через неделю у Ира родится сын - один из желтых монахов.
Он уже идет по всей провинции, людей лечит, будущее предсказывает. Это
большое счастье - если Сын Ира прошел. Там и урожай выше, и люди здоровее.
Да вы сами увидите. Иров день уже месяц назад как был. Сын Ира уходит на
восток, возвращается с запада; через четыре-пять дней придет и к нам на
фабрику.
- Стало быть, - спросил Ванвейлен, - месяц назад в Анхеле был Иров
день, народ побегал голышом, посмеялся над властями, - и на десять лет
успокоился? И что же, многие верят в сына Ира?
- А чего же не верить? - обиделся приказчик Хой. - Вон у тебя на шее
божок-то болтается... Небось, тоже умеет лечить. А твоему божку против
сына Ира - как уездному писцу против столичного хранителя покоев...
Приказчик Нуш не выдержал и захохотал.
- Ты его не слушай, господин, - сказал Нуш. - Это все глупости про
Ира рассказывают. А что погромов нет, так это потому, что нищих мало.
Раньше, если ты без общины или без цеха - значит, ты голь перекатная. А
теперь ты маленький, да человек. Зачем человеку справедливость наводить,
если у него кусок хлеба есть? Он бы и не прочь, да понимает: сегодня он
справедливость чиновнику наведет, а завтра кто-нибудь - ему.
Возле колодца в нижнем городе толпились недовольные женщины: нынешней
ночью из скважины ушла вода.
- Разве это бабье дело - править? - говорила бойкая толстая старуха.
- Вот извели государя Харсому - теперь и с полей вода уйдет.
- А ведь кто извел-то, - сказала сухонькая, востроносая женщина рядом
с Бредшо. - Храм Шакуника и извел. Как настоятель к телу подошел, так
мертвец весь задергался. Сама видела.
Четверо путников снова зашли в харчевню. Здесь, в Нижнем Городе,
харчевни были без открытых террас, зато кормили - не тем, чем предписано,
а так, как заплатишь.
Ванвейлен ел тыкву на меду и прислушивался к разговору за соседним
столом.
Человек в форменном кафтане гончара жаловался громким шепотом:
- Шесть тысяч бронзовых горшков для государева сада и к каждому два
серебряных лопуха. Так он в документах нарисовал баржу как полную да и
потопил ее по уговору. А лопухи теперь в частных садах. Мало того, что
святотатство, - нам ни гроша не дал.
- Да, сказал его собеседник, - надо бы помочь государыне Касии
покарать святотатцев.
Третий собеседник возразил:
- А карать-то нынче далеко идти. Экзарховы чиновники не просто так
грабили. Они души свои отдали на сохранение в храм Шакуника. Держат их там
в хрустальных кувшинах. Разобьешь кувшин - и нет человека.
- Какая у чиновника душа? - сказал с досадой гончар. - У него вместо
души - серебряный лопух, да и тот краденый.
- Ну, стало быть, лопух и отдали на сохранение.
Приказчики посерьезнели и действительно стали искать Даттама. На
поиски ушло три часа.
Господин Даттам взбежал по ступеням управы наместника.
- Наместник занят, - сказал ему стражник в желтой куртке.
Даттам молча шваркнул желтой курткой об стенку.
Наместник Рехетта стоял на мраморных мостках у Малого Океана и кормил
пестрых рыб.
Даттам взбежал на мостки.
- Опять за старое, да? - заорал Даттам. - Мало вам миллиона
мертвецов? Они вам спать дают, вам несправедливость спать не дает!
Пестрые рыбки разлетались от мостков, меняя цвет испуганно и
стремительно, как человек меняет убеждения. Рехетта глядел на племянника
непонимающими глазами.
- Да уж вы мне-то не лгите, - закричал храмовый торговец. - Это ваши
люди мутят народ против храма. Это доказать будет проще простого. Мой
приказчик - и тот двоих знает, в аравановой управе полные списки лежат.
Рехетта покачал головой.
- Вы ошибаетесь. Я виделся сегодня утром с теми, кто возмущен
самоуправством храма. Но я велел им ждать.
Даттам рассмеялся.
- Вы - лжец. Или - банкрот.
Оплывшие глазки Рехетты стали еще удивленнее и грустнее.
- Банкрот, - повторил Даттам и махнул рукой в глубину сада. - Это все
- дареное, даже не краденое. За эти двенадцать лет вы так и не нажили
своим трудом ни гроша. Весь ваш капитал был - народное мнение. Ненадежный
капитал. И если вы не лжете - то сегодня вы прогорели. А если вы лжете -
то вы опять бунтовщик, и на этот раз с вами, надеюсь, не будут
церемониться.
И Даттам побежал прочь из сада. На пути ему попалась, вся
заплаканная, жена наместника, дочка желтой куртки.
- Господин Даттам, - закричала она, ломая руки. - Ведь он это все,
чтоб меня извести! Я знаю, в своих доносах государыне он первым условием
поставил: развод, развод...
Настоятель храма Шакуника глядел с широкой террасы через подзорную
трубу. Быстро смеркалось, вечерние цветы пахли все сильней.
Далеко-далеко красный кирпичный амбар притих, не сопел и не
вздрагивал. Паром и лодки ушли на другой берег. На мосту через реку,
вытекавшую из озера, переминался народ с вилами и хворостом. Ворота за
мостом были заперты. Народ терпеливо ждал, уважая традиции. День - время
живых, ночь - время мертвых. День - время покорности, ночь - время
восстания.
В ядовито-синей озерной воде плавало красное заходящее солнце.
Вдалеке по стеклянистой дороге скакал отряд всадников.
Впереди человек в камчатом кафтане с золотыми пчелами, с золотой
плетеной тесьмой, - платье аравана. Ферязь спутника - холодная, лазоревая,
кисть с яхонтом, завязки тоже яхонт на шести концах, - личный
уполномоченный государыни, и, между прочим, отменный математик, гордость
столичного храма Шакуника. Толпа ворчала, но расступалась. "Успеют или
нет", - подумал настоятель, сбегая по ступенькам.
У ворот отец Кедмераг, бледный, шептал Арфарре на ухо:
- Храм - это неважно, фабрика - неважно, - шептал он. - Склады - вы
же знаете, там динамит, там акролеин, а они все палить будут. И
лаборатории - там же дивные вещи...
Всадники рассыпались по храмовой территории вслед за монахами.
Темнело.
Столичный уполномоченный сполз раскорякой с седла и протянул
настоятелю бумагу.
- Донос наместника Рехетты в столицу, - сказал он. - Писан час назад.
Копия. Оправдывает народный бунт против храма Шакуника. Пишет: "Храм
Шакуника убил изменника Баршарга, чтобы занять его место. Разве может
народ стерпеть такое? Если народ встанет на защиту государя - можно ли не
восхищаться народом?"
- Где Даттам? - спросил Арфарра.
- Уехал с утра в город, - ответили ему. - И не возвращался.
Солнце тонуло у стены, а напротив, под ногами толпы, на синей воде
оттиснулась бледная, как плохо намоченная печать, луна Галь. Толпа
удовлетворенно ворчала.
- Да задержите же их как-нибудь, - простонал настоятель.
Араван Арфарра велел распахнуть ворота и громко закричал, что власти
провинции и посланец государыни готовы выслушать обвинения народа.
Сквозь толпу протиснулись десяток простолюдинов, казенный писец,
землемер с красным носом, да оборванный монашек-шой.
Араван Арфарра и отец Дох, математик, уселись посреди резной террасы.
Двенадцать народных истцов встали слева, монахи, ответчики, - справа.
Степенный шорник, видя, что никто его не прерывает, говорил все
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг