Ванвейлен понурил голову. Неревен и в самом деле ходил за ним, как
привязанный. Ванвейлен думал, что делается это по приказанию Арфарры - но
даже и это готов был Арфарре простить.
Сеньоры в серединной зале не замолчали, конечно, при виде Ванвейлена
- знатные господа тайн не имеют, - а продолжали громко обсуждать
завтрашнюю петицию. Махуд Коротконосый настаивал, чтоб пункт, запрещавший
горожанкам иметь в приданом золотые украшения, был перенесен с десятого на
восьмое место. "Да, - подумал Ванвейлен, - яйцо не станет квадратным", и
спросил Махуда:
- А что городское прошение? Как вы к нему относитесь?
- Я бы сказал, - ответил Махуд, - что в нем есть дельные мысли. Вот,
например, запретить рыцарям торговать... Все погибнет, если то, что
выгодно, станет еще и почетно.
Марбод Кукушонок в горнице был один: лежал среди атласных подушек и
рассеянно крутил свиток с послезавтрашним прошением. Ванвейлен заметил в
полутьме, на низком столике, еще книги, и среди них - хорошо знакомый свод
законов Золотого Государя, и подумал, что Кукушонок все-таки изменился.
"А я - еще больше", - подумал Ванвейлен.
- А что, - спросил Кукушонок, - правда ли, что вы рассорились с
обвинителем Ойвеном?
"Рассорились - это мягко сказано", - подумал Ванвейлен. Четыре дня
назад у входа в ратушу некто в зеленом пытался пырнуть Ойвена кинжалом:
тот выбежал на улицу в разорванных одеждах, громко крича. Тут же вокруг
закрутился народ, а из народа сама собой возникла маленькая личная охрана,
из всего этого стало возникать городское постановление, что-де гражданину
Ойвену надобно иметь известное число телохранителей. Арфарра почуял
неладное, послал Ванвейлена, Ванвейлен - сыщика Доня.
Некто в зеленом был разыскан, и покушение вышло - фиктивным; Ойвен
боялся, впрочем, дождаться настоящего. Ванвейлен мягко, но ненавязчиво
сумел убедить Ойвена, что нынче и так много армий, не надо создавать свою
собственную, что для его охраны хватит и боевых монахов... Гражданин
обвинитель поморгал колючими глазками и согласился: при том так как-то
вышло, что это не советник Арфарра, а советник Ванвейлен ему не доверяет.
- Правда ли, - отвечал Ванвейлен, что вы по-прежнему в ссоре с Лухом
Медведем?
Лух Медведь был молодой рыцарь, который с весны взъелся на Кукушонка,
- однако ж подписал прошение.
Оба помолчали. Ванвейлен смотрел на руки Кукушонка - сильные, с
длинными цепкими пальцами, с зеленым нефритовым кольцом. Волка кормит
пасть, воина - руки. Ванвейлен смутился и отвел глаза.
- А чем, - спросил мягко Кукушонок, - вам, советник, не нравится наше
прошение?
Ванвейлен усмехнулся:
- Этот вопрос обсуждался уже и будет обсуждаться завтра.
- А что бы вы из него убрали и что добавили?
- В нем ни убавить, ни прибавить, - сказал Ванвейлен. - Волков не
обучишь вегетарианству...
- Да, - сказал Марбод Кукушонок. - Вижу я, вы теперь с другими лазите
за Ятуновым мечом.
Ванвейлен вздрогнул. Откуда он узнал? Потом понял, что Кукушонок
просто - вспоминал, и успокоился.
- Да, - проговорил Марбод Кукушонок, - Белый Эльсил сказал мне:
"Придет день, и ты раскаешься, что этот человек жив". Я, однако, не
раскаиваюсь. Тут он снял с руки кольцо и протянул его Ванвейлену, а
Ванвейлен улыбнулся и протянул свое.
Больше они ни о чем не говорили. Потом Кукушонок попросил помочь ему
встать, и они вместе вышли во двор замка, где недавно растаял красный
снег, и поцеловались на прощание.
Когда Кукушонок вернулся обратно в свои комнаты, у его постели сидел
пожилой адвокат и мешал железным прутом в жаровне. Он слышал весь
разговор.
- Ну, - сказал адвокат, - и зачем его было звать? Это же маленький
советник Арфарра...
- Когда, - сказал Кукушонок, - Алом вызвал на поединок Пернатого Вея,
всем было известно, что Вея можно поразить лишь его собственным копьем. И
Алом попросил перед боем поменяться копьями, а Пернатый Вей не посмел
отказать, ибо был человеком благородным. Господин Ванвейлен - благородный
человек, и, если бы что-то знал, - предложил бы. И что, однако, он так на
мои руки глядел? А если, - осклабясь, прибавил Кукушонок, - он человек
неблагородный, он, по крайней мере пойдет и донесет Арфарре о моем
нездоровье и речах Махуда...
Кукушонок отодвинул в сторону прошение, как вещь совершенно ненужную,
и вместе сел с адвокатом над бумагами.
А королевский советник Ванвейлен поехал от замка Ятунов на Песчаный
Лог, что в Мертвом Городе. Там, под самыми городскими стенами, освящали
новую - и первую - городскую больницу для бедных. Собралась вся городская
верхушка, были советник Арфарра и господин Даттам.
Погадали на прутьях, и гадание вышло очень хорошим; потом прутья
собрали в связку и отдали бургомистру; бургомистр напомнил, что прутья
легко переломать поодиночке и нельзя сломать в связке, и советник Арфарра
и господин Даттам перевили руки и выпили за прутья, которые нельзя сломать
в связке. Люди глядели и радовались.
- Хорошо, что обвинителя Ойвена нет, - сказал один цеховик другому.
Это же как злой дух при советнике Арфарре!
Был ли обвинитель Ойвен злым духом при советнике - неизвестно. Но вот
что он кричал на улицах, что люди из цехов скупают все земли, а беднякам
нечего есть, и добивался, чтоб никто не мог купить новых земель больше,
чем на сто золотых шагов, и чтобы каждому бедняку был выделен один золотой
шаг - это уж точно.
В это время Лосси, по прозванию Розовое Личико, зашел в рыбную лавку.
Лосси много повидал в свои двадцать семь лет, а теперь служил у Шамуна
Большеротого. Шамун Большеротый был с недавних пор вассалом Даттама, и
Даттам дал Шамуну землю под городом: сто восемьдесят золотых шагов.
Итак, Лосси Розовое Личико зашел в рыбную лавку, разинул рот и стал
разглядывать полки. Наконец восхищенный взор его остановился на двух
плававших за белым стеклом рыбах. Рыбы были то плоскими, зелеными и
чешуйчатыми, то вдруг раздувались, становились в точности как шар, и из
этого шара лезли желто-красные иголки. Рыбы эти назывались ушанчики, и
Лосси это прекрасно знал.
- Экое чудо! - сказал Лосси, - это что ж такое?
Хозяин лавки оглядел посетителя. На ногах у Лосси были деревянные
башмаки, на плечах - бродячий плащ с конопляной завязкой, и вид он имел
чрезвычайно придурковатый: только что из деревни. Хозяин решил пошутить и
сказал:
- А это - рыба Суюнь.
Рыба Суюнь водилась далеко-далеко, в Серединном Океане в империи, и
отвар из ее чешуи приносил здоровье на тысячу лет.
- Правду, однако, говорят у нас в деревне, - сказал Лосси, - в городе
в лавке можно купить все, даже рыбу Суюнь... И сколько ж она стоит?
Торговец увидел, что дело серьезное, вздохнул и сказал:
- Ну, если из деревни... уступлю, за сколько взял: два "золотых
государя" штучка... только покупать-то надо сразу обоих, самца и самочку.
Лосси вздохнул, достал из-под плаща тряпочку, размотал и высыпал на
доску.
- А здесь сколько?
Стали пересчитывать всякую пузатую мелочь и рубленую медь, и вышло на
три золотых государя.
Торговец долго думал, потом прослезился и махнул рукой:
- Ладно! Бери, раз из деревни! Торгуем себе в убыток!
Красная цена рыбкам была - три гроша. Лосси нанизал рыб на прутик и
вышел с ними на улицу. На улице было солнечно, людно и весело. Младший
хозяйский сын жарил в плоском чане с кипящим маслом карасей, и раздавал
приятелям и клиентам. Далеко Лосси идти не пришлось: мимо как раз ехал
обвинитель Ойвен.
Лосси закричал и бросился перед конем:
- Господин Ойвен! Мы все - маленькие и пришлые. Молимся вам... то
есть за вас... То есть я хочу сказать, что вот купил рыбу Суюнь и чтоб вам
жить всегда.
Лосси запнулся от избытка чувств и протянул прутик. Все вокруг
засмеялись. Обвинитель Ойвен глянул на ушанчиков, перевел взгляд на
простоватого парня, недавно из деревни, и понял, что жадные торговцы опять
надули бедного человека.
- Друг мой! - сказал обвинитель Ойвен. Тебя провели, это не рыба
Суюнь, это ушанчик.
На шум сходились люди. Привели из лавки торговца. Лосси напустился на
него с упреками:
- Как так! Опозорил меня перед таким человеком!
- Сколько же он с тебя слупил за рыбу Суюнь? - спросил обвинитель
Ойвен.
- Тридцать золотых государей, - отвечал Лосси.
- Что ты врешь! Три, а не тридцать! - закричал лавочник.
Кто ж, однако, поверил?
Лавочник заскулил, но делать нечего - пришлось отдать Лосси деньги.
Торговцы сгрудились в кружок и принялись ругать обвинителя Ойвена. А
старший сын лавочника бросил жарить своих рыб и вцепился в Лосси:
- Отдай! Задушу!
В эту минуту на улице появился хозяин Лосси Шамун Большеротый, и
увидел, как торговец бьет его слугу. Шамун схватил торговца за шкирку,
покрутил в воздухе и швырнул на мостовую. Лавочники заорали. При виде
Шамуна настроение обвинителя Ойвена сильно переменилось. Он заметил на
плаще Шамуна Даттамовы цвета и золотую цивету, а потом припомнил и его
самого.
- Стойте, добрые люди! - сказал Ойвен. - Сдается мне, дело это не так
просто, и как бы этот слуга не провел честных людей!
От таких слов хозяин лавки бросился на Лосси с рыбным вертелом. Лосси
отпрыгнул. Вертел провалился в глубокий противень: масло выплеснулось и
обрызгало рыцарский плащ с золотой циветой.
- Палец за палец, око за око! - вскричал Шамун Большеротый, подхватил
лавочника и усадил его на противень. Тот заорал, выдираясь, не своим
голосом.
Началась всеобщая свалка, в толпе закричали:
- К Арфарре! Пойдемте к Арфарре-советнику! Он тут, рядом!
Кровь ударила обвинителю Ойвену в голову. Почему к Арфарре? Он,
обвинитель Ойвен, на месте, а они кричат: к Арфарре! И обвинитель закричал
громче всех:
- К Арфарре-советнику!
Когда толпа вкатилась во двор новой больницы, Даттам и Арфарра уже
прощались друг с другом. Их окружали цеховые мастера, и толпа тоже, в
основном, была из свидетелей-лавочников. Лосси Розовое Личико как-то выпал
и смылся с деньгами. К Шамуну Большеротому пристали по пути другие
Даттамовы рыцари. Входя во двор, обвинитель Ойвен заметил, как с лошади
слезает Клайд Ванвейлен.
Ойвен знал, куда тот ездил и зачем; и вновь закусил губу, ибо с
Ойвеном в замке Ятуна даже драться бы не стали: приказали б избить
палками, или усадили бы на противень с маслом, как несчастного лавочника.
Рыбные торговцы закричали, перебивая друг друга и излагая
обстоятельства дела, а обвинитель Ойвен поднял руку и сказал:
- Дело не в одном человеке! Дело в принципе! Для того ли город
освободился от рабства, чтобы новые сеньоры хозяйничали на его улицах и
скупали его земли? Люди господина Даттама обижают и торговца, и
простолюдина, наглости у них больше, чем у сеньоров, а денег больше, чем у
горожан! Тощий народ и жирный народ спорят из-за земли, а Даттам скупил
половину этой земли и посадил на нее своих грабителей.
Господин Даттам поглядел на своих людей и на лавочников вокруг,
подошел к обвинителю Ойвену и схватил его за суконный воротник.
- Твоя, - сказал Даттам, - специальность, тараканий хвост -
натравливать простой народ на людей зажиточных... Вот вы этим и занимайся.
Это у тебя хорошо получается. А если ты и твои покровители попробуют
замахнуться на что-нибудь другое...
А в продолжение всей этой речи Ойвен пятился от Даттама, а Даттам
держал его за воротник и шел за ним.
А во дворе больницы сделали лужу для буйволов, добротную лужу, с
травертиновым бортиком и расписным столбом. Ойвен, пятясь, наткнулся на
этот столб, и Даттам приложил его макушкой так, что глаза у Ойвена поехали
вверх, а все остальное вниз, и обвинитель с плеском свалился в лужу. А
Даттам потряс руками, будто хотел стряхнуть кончики пальцев, и продолжал:
- Это я, - сказал Даттам, - превратил эту страну во что-то
человеческое. Это я добился того, что сеньоры больше не считают
неприличным уметь читать, и детей своих учат грамоте. Это я добился того,
что здесь вновь покупают шелка и книги, что торговцев на дорогах больше,
чем грабителей...
Даттам замолчал и повернулся, чтоб идти, но тут заговорил советник
Арфарра.
- Да, - сказал, усмехаясь, Арфарра. - Это вы научили знать обирать
крестьян, чтобы купить шелка, это вы добились, что страна кишит нищими,
которые продают себя в рабство за гроши, это вы научили сеньоров
торговать, но при этом оставаться сеньорами... Я понимаю, - продолжал
Арфарра - вам выгоднее иметь дело с насильниками и монополистами. Дай вам
только возможность - и вы бы задушили городские цеха, как котят, и
установили бы цены, от которых покраснеют даже перья белых кречетов.
- Что ж, - сказал Даттам. - Это правда, что вам нужны города для
борьбы со знатью. Верю даже, что король, победив знать, будет им
покровительствовать, потому что бюргеры смирны и не гневливы. Может быть,
король даже понимает, что, поощряя города, он поощряет общее
благосостояние... Верю, что король задушит города не по злобе, а так.
Просто будет нужда в деньгах, он и обложит их налогами. Это - как вино при
пьянице: если рядом стоит бутылка - не удержится, хоть и знает, что лучше
не пить... А нужда в городских деньгах придет очень скоро, потому что
король спит и видит, как завоевать империю, а король видит те сны, которые
вы ему показываете, советник.
Тут, надо сказать, толпа притихла, только слышен был какой-то треск;
Даттам оглянулся: позади него стоял бургомистр, прижимая к животу связку
священных прутьев, и в забытьи ломал один прут за другим. Глаза у него
были широко открыты. Рядом с бургомистром стоял королевский советник
Ванвейлен, тоже белый, как яичная скорлупа. Даттам усмехнулся, вскочил на
коня и ускакал со своими людьми.
А советник Арфарра наскоро благословил дом и отбыл во дворец. Во
дворце Арфарра усадил Ванвейлена за столик со "ста полями", и Ванвейлен
рассказал ему о своем визите к Кукушонку. А потом Арфарра сломал костяную
фигурку и заплакал.
Ванвейлену стало страшно, потому что людей из Великого Света, в
отличие от местных рыцарей, он плачущими не видал, и ему не хотелось бы
быть на месте того, кто заставил советника плакать.
А Даттам поскакал от милосердного двора прямо в замок Ятунов.
Хозяин, приветствуя Даттама, обреченно взглянул вправо. Даттам
покосился глазами: красная анилиновая лужа. Даттам почувствовал
раздражение, тем более законное, что это он, Даттам, выучился красить
ткани, прежде чем Арфарра вздумал красить снег.
Впрочем, тут Даттам усмехнулся и подумал: не задирайся! В том, что
касается открытий, он был плохой матерью, но хорошей повивальной бабкой, и
знал это. Был у Даттама такой дар: посмотрит на идею и видит, принесет она
прибыль или нет. Ошибался редко. "Все равно, - подумал Даттам, ничего мне
Кукушонку не объяснить, не обидев экзарха, и храм, и самого себя. Все, что
он поймет, это то, что снег испортил Арфарра-советник, а это он и без меня
знает."
Прежде чем расцеловаться с Киссуром Ятуном, Даттам спросил воды
вымыть руки:
- А то, - сказал он, - за дохлую крысу подержался.
Даттам прошел меж гостей, прислушиваясь к речам, и подумал: "Идиоты!
Речь идет об их существовании, а они..."
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг