него были высокие, красные, а рукоять меча и ножны отделаны жемчугом и
нефритом. Арфарра-советник был в зеленом шелковом паллии, глаза у него
были не золотые, а розоватые, и было видно, что всю ночь он не спал.
Киссур Ятун погляделся в зеркало, усмехнулся и сказал соприсяжнику:
- Я одет достойно, как кукла на ярмарке, а он - скверно, как
кукольник.
Тут Арфарра-советник заведенным чином начал обвинять Марбода
Кукушонка в похищении и увечьях, нанесенных свободному человеку,
послушнику Неревену.
Первым его свидетелем был Клайд Ванвейлен. Ванвейлен взял, как было
велено, священный треножник и рассказал, как его друг увидел в храме
разбой и поспешил на помощь. А кого, почему били - откуда им знать?
- А что он делал у храма? - спросил король.
- Шел молиться, - удивился Ванвейлен.
Король нахмурился. Вчера заморский торговец не был столь богобоязнен!
Вспомнил следы: врет, на треножнике врет! Тысячу, тысячу раз прав
советник: надо, надо искоренить нелепые суды, и соприсяжников, и судебные
поединки, и ввести правильное слогоговорение, с защитой и обвинением, с
юридическим разбирательством и пытками.
А Киссур Ятун улыбнулся и сказал, как велела старая женщина:
- Вы, Арфарра-советник, ошиблись в обвинении! У меня есть семьдесят
два соприсяжника, что король называл вас хозяином Неревена, и мальчик
носит на руке железное кольцо. Стало быть, он ваш раб, и нельзя обвинять
моего брата в похищении свободного человека!
Тут Арфарра сказал, что Неревен - вейский подданный, а в империи
рабов нет, а Киссур Ятун поглядел на бывшего наместника и сказал,
улыбаясь:
- А я скажу, что в империи нет свободных.
Советник слегка побледнел.
А Киссур Ятун продолжал:
- А еще у меня есть семьдесят два соприсяжника, что Неревен - не
только раб, но и колдун. И в свидетели того я беру следы Сайласа Бредшо,
которого поволокло к храму с такого места, от которого он не мог слышать
происходящего. И еще другое колдовство было в этом деле, и свидетель тому
- клинок моего брата, оплавленный, а не разрубленный.
Клайд Ванвейлен закрыл глаза и подумал: "Ой, что сейчас будет!"
А дядя короля, граф Най Третий Енот, наклонился к старому сенешалю и
зашептал, что Киссур Ятун, видно, решил драться до последнего, но все же
придется ему сегодня уйти отсюда или без брата, или без Мертвого Города.
Король услышал, как они шепчутся, и ему послышалось: "Киссур решил драться
до последнего, и конечно, нам придется рассказать о том, что меч
раскололся из-за того, как король разбил хрустальный шар". Тут король, в
нарушение всех приличий, подошел к советнику и спросил тихо:
- Что же, доделали вы гороскоп?
- Нет, - ответил Арфарра-советник.
Король вернулся на возвышение, взял в руки серебряную ветвь:
- Нехорошо королю брать назад свое слово, и если я называл мальчика
рабом господина советника, - так тому и быть. И так как мальчик жив и
здоров, то за посягательство на чужое имущество род Кречетов должен
уплатить владельцу денежный штраф.
И если бы мальчик был крепок и высок, и пригоден в качестве боевого
вассала, то по законам наших предков за него полагался бы штраф в десять
золотых государей, а если бы он некрепок, но знал ремесло доезжачего или
псаря, или другое ремесло, необходимое в знатном доме, то он стоил бы пять
государей. Но так как он некрепок и не учен нужным ремеслам, а умеет
только читать, рисовать и вышивать, за него полагается штраф в три
ишевика. Есть ли еще обвинения?
Арфарра-советник посмотрел на короля, потом на Киссура Ятуна, потом
обвел глазами залу и сказал:
- Я не вижу смысла в других обвинениях.
Сошел со стрелы и сел на свое место в совете. Най Третий Енот
обрадовался и громко сказал:
- Кто смеет говорить, что король привержен законам империи, где не
различают господина и раба!
Это многие услышали.
А в дальнем конце залы стоял хуторянин Зан Дутыш, в латаном кафтане с
капюшоном и в конопляных башмаках. Он понурил голову и сказал: "Если
государь нарушает законы, вряд ли другие станут их соблюдать".
Его, однако, мало кто слышал, он повернулся и ушел.
Киссур Ятун поклонился королю и потом подошел к советнику. В руках он
держал шелковый мешочек, вышитый золотой гладью.
- Три золотых государя, - сказал он, - такой штраф причитается с
горожанина или торговца. Наш род - старейший в королевстве, и мы платим
тридцать золотых.
Арфарра встал и с поклоном принял мешочек. Дело было закончено. И
многие поразились великодушию, с которым король не стал поднимать вопроса
о поединке.
Тут выступил вперед господин Даттам:
- Умоляю о милости, - сказал он и протянул ворох разноцветных бумаг.
Король листал бумаги. В первой речь шла о поместье Гусий Ключ,
жалованном храму три года тому назад. Храм тогда же отдал поместье Зану
Дутышу в лен. Теперь, судя по грамоте, храм уступал Дутышу поместье в
полную собственность.
Во второй грамоте, писанной через день, - надо же, как переменчив
нрав покупателя, - оный Дутыш продавал означенное поместье господину
Даттаму. А в третьей грамоте, меченой следующим днем, Дутыш смиренно
просил Даттама, чтобы земля, которую он продал вейцу и за которую,
согласно свидетелям, получил сполна деньги, была отдана из милости Дутышу
в пользование.
Кроме Гусьего Ключа, Даттам заплатил, судя по грамотам, еще за три
поместья, - и тут же, как человек, безусловно, щедрый, спешил даром
раздать купленные земли.
Храм сам судил и собирал налоги на землях, пожалованных в пользование
королем, и теперь Даттам умолял о милости, - подтвердить это касательно
земель, приобретенных им в личную собственность.
Хотя, кстати, монахам в личную собственность ничего приобретать не
разрешалось.
Король оглянулся на Арфарру, улыбнулся, подтвердил.
Когда кончился суд, многие подошли к королевскому советнику, и
Ванвейлен, и Киссур, и среди прочих - наследник Белых Кречетов,
одиннадцатилетний сын Киссура Ятуна, проведший ночь в замке заложником. У
Арфарры была одна беда: на лице его чувств не высказывалось, но, когда он
сильно волновался, на лбу выступали капельки крови.
Мальчик встал перед советником, поглядел на его лоб и сказал:
- Сдается мне, что Арфарра-советник недоволен королевским решением.
Как же так, советник? Не вы ли везде твердите, что государь подобен
солнцу, а воля его - закон!
Отец схватил его за руку и хотел было увести. Арфарра-советник
усмехнулся и сказал:
- Государя называют называют солнцем потому, что мир оледенеет или
обварится, если солнце станет ходить над миром не так, как ему положено.
Потому что когда закон нарушает преступник, от этого слетает голова
преступника. А когда закон нарушает государь, от этого умирают подданные.
Помолчал, и повернулся к его отцу:
- У меня, однако, к вам просьба. Два человека пострадали сегодня
случайно, и один из них - заморский торговец, Сайлас Бредшо. По закону о
прерванном поединке любой ваш вассал может убить его, а поскольку Бредшо -
человек посторонний, без родичей и мстителей, его убьют непременно.
Откажитесь от мести!
Киссур Ятун был человек добрый и хотел было согласиться, но тут его
сын воскликнул:
- Мы откажемся, а Арфарра-советник велит кричать у бродов и
перекрестков, что торговец-де победил Кречета, Марбод не выдержит и
зарубит торговца, и опять нарушит закон!
- Род оставляет право мести за собой, - сказал Киссур.
Тут он повернулся и ушел, и большая часть людей ушла за ним.
А советник поглядел на Ванвейлена и спросил:
- Ну, что вы скажете?
- Три золотых! - сказал Ванвейлен. - На моей родине людей на сорта не
делят и не продают, как говядину.
Арфарра, бывший наместник Иниссы, горько рассмеялся:
- Свобода, господин Ванвейлен, это как яйцо на сеновале: отыскать
трудно, а раздавить легко. Киссур Белый Кречет тоже прав.
Клайд Ванвейлен подумал и спросил:
- А второй человек - это кто?
- Зан Дутыш.
- А кто это - Зан Дутыш?
Советник ответил бесцветным голосом:
- Люди Даттама убили его девочку, пяти лет. Прокололи лодыжки и
повесили, пока Дутыш не подпишет дарственную. Дутыш подписал, а девочка
все равно возьми и умри...
- Господи! - тихо сказал Ванвейлен. - Но ведь Даттаму за это...
- А где доказательства, - спросил советник, - что Дутыш не сам убил
дочь?
Ванвейлен вытаращил глаза.
- Вы что, не заметили, - спросил советник, - как часто убивают
крестьяне детей, особенно девочек? Свиньям скормят, во сне придушат,
утопят... Даттам скажет: Дутыш избавился от лишнего рта и еще хочет за это
денег.
И, не меняя тона, советник спросил:
- Что вам предложил Кукушонок в подземном храме?
Тут Ванвейлен невольно оглянулся, и увидел над собой купол,
раскрашенный образами неба, и бесконечные зеркала, и меж этих зеркал они
совсем одни с Арфаррой.
Ванвейлен ответил:
- Он мне предложил искать вместе волшебный меч Ятуна.
- Почему вы отказались?
Ванвейлен хотел ответить: "Потому что волшебным мечом ни
заколдованного леса, ни пропавшего города не расколдуешь, да и не хочет
Кукушонок и их расколдовывать", - но помолчал и сказал:
- Я - посторонний.
Советник усмехнулся.
- Вы посторонний, но вы вчера очень сильно мне помешали.
- В чем?
Арфарра осклабился страшно и ответил:
- Откровенно говоря, в вещах не лучших, чем те, что Даттам проделал с
Заном Дутышом.
Тут, однако, в зале опять показались монахи и горожане, и Ванвейлен
сообразил, что советник сидит и разговаривает с ним потому, что ему трудно
самому встать с кресел.
Он хотел было протянуть ему руку, но по прощальному кивку Арфарры
понял, что тот не нуждается, чтобы встать, в посторонних.
В замковом дворе рыжая девушка в полосатой паневе и кружевном платке
передала Ванвейлену приглашение на вечер в женские покои. А помощник
бургомистра, видевший, как долго и хорошо разговаривали заморский торговец
и советник, подошел к нему и сказал:
- Почему бы вам и господину Бредшо не стать гражданами Ламассы? Будут
говорить: гражданин Ламассы одолел самого Кукушонка, - мечтательно
прибавил он.
На обратном пути Ванвейлен услышал от городского чиновника третью
версию гибели города Ламассы: город разорил не король Ятун и не
наводнение, а государь Иршахчан, восстанавливавший империю. Большой был
стратег: взял Ламассу, но рассудил, что удержать ее будет трудно, а взять
обратно еще труднее, и разрушил стены.
Обед король приказал подавать в резной зале. Зала эта помещалась у
левого крыла замка, в огромной башне, которую Ятуны пристроили к управе
для вящей обороны, а Арфарра еще не снес. Деревянная резьба покрывала
стены и потолок, львиные морды свисали со скрученных стеблей, Небесный
Кузнец неустанно ковал мечи с головами Соек и Воронов, и клейма, врезанные
в рассеченные тела зверей, рассказывали о подвигах людей, и резьба была
так глубока, что грань между миром предков и миром потомков была зыбкой и
подвижной.
И то, что стол был накрыт в этом зале, где во времена оны было
съедено столько мяса и пролито столько крови, а не в перестроенных светлых
покоях, было явным знаком опалы, постигшей советника Арфарру.
Король посадил по правую руку Киссура Ятуна, а по левую - названного
брата, господина Даттама, и удовлетворенно осмотрелся.
Стол был полон всего, что бегает, прыгает, летает и произрастает. Что
бы там ни говорил советник Арфарра о круге и квадрате, как образе мира, -
вот он, образ мира, озеро вина, лес мяса; еда - поединок в лесу мяса.
Люди вокруг кричали и веселились, шуты ходили на одной ноге и
накрывались ушами, как лопухами. Даттам и Киссур Ятун вдруг сплели руки и
выпили из одного кубка.
Королевский советник трижды отказывался прийти, но в четвертый раз
ослушаться не посмел. Ел, однако, как захиревший воробей; а знал ведь, что
больной человек виноват перед богами и неправ перед сотрапезниками.
В середине пира затрещали цепи, и с потолка само собой опустилось
золотое блюдо на двести человек, с оленьим мясом, залитым соусом из гороха
и бобовых ростков. По краям блюда золотые пасти переплетались друг с
другом, так, что было невдомек, - какая из пастей пожирает, а какая -
пожирается. Рыцари восторженно завопили, а король подумал, что механизм,
опускающий блюдо - единственный механизм в королевстве. А в империи, - в
империи на каждый праздник по дорогам ходят самодвижущиеся черепахи,
вертятся карусели, и фонтаны бьют красным вином...
А какие мечи там куют, какие кольчуги, - сукин сын, подумал король,
глядя на Даттама, продал, продал оружие графам Востока, нечисти этой
своенравной, хуже Кукушонка... Думаешь, я буду с ними драться? Если бы ты
не продал оружия, я бы, может быть, и дрался с ними, а теперь я драться с
ними не буду, теперь я лучше заключу с ними союз, и будем мы сообща
драться с твоей паршивой империей.
И, подняв кубок, король провозгласил:
- За храбрость аломов! За наших предков, которые овладели страной
Великого Света, и за то, чтобы дети оказались достойны предков!
Все восторженно закричали. Даттам нахмурился. Король оборотился к
нему и с насмешкой сказал:
- Или вам не кажется, названый брат мой, что империя погибла от
храбрости аломов?
Даттам улыбнулся и сказал:
- Нет, ваше величество, мне не кажется, что империя погибла от
храбрости аломов. Она погибла от глупости Золотого Государя.
Тут все присутствующие изумились, потому что, надо сказать, несмотря
на то, что Золотой Государь был из паршивых вейцев, репутация у него
оставалась самая высокая.
- Сделайте милость, расскажите, - раздались отовсюду голоса, ибо
никто не слышал рассказа о глупости Золотого Государя, и всем казалось,
что рассказ будет интересен, и наверняка Даттам расскажет о некстати
подслушанном разговоре, или о мести придворного, или о несчастной любви, и
тому подобных вещах, составляющих предмет истории и песни.
- Великого государя Ишевика, - сказал королевский побратим и храмовый
торговец Даттам, - не зря прозвали Золотым Государем. Золотой Государь
всегда заботился о выгоде государства и благосостоянии народа. Негодовал,
видя, как богачи, скупая зерно по дешевке, прячут его на случай голода и
продают втридорога. Радея о благе народа, он учредил амбары милосердия и
выдавал из них зерно после голодных зим. А радея о выгоде государства, он
повелел крестьянам весной обязательно брать семена из этих амбаров, а
осенью обязательно отдавать все с процентами. Богачи, скупавшие зерно,
были, действительно, разорены, но мелкие люди были неблагодарны и
шептались, что государство разорило богачей, чтобы занять их место. Если
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг