некогда именуемом "Серединным океаном", квакали лягушки, и под самой
стеной, там, где когда-то первый человек провинции сеял жареное зерно в
первую борозду провинции, начинались огороды замковых слуг.
Король отвернулся от окна и увидел, что Арфарра совсем продрог.
- А каков, вы говорили, советник, парк в Небесном Городе?
- Восемь тысяч государевых шагов.
- У потомков Амара сады - больше моих поместий, - скривившись,
проговорил Варай Алом. - А империя опять прогнила, иначе бы не вышвыривала
таких слуг, как вы. Оскорбление государя!
Король захлопнул окно так, что с рамы полетела золотая чешуя, и
закричал:
- Я не хочу быть государем Варнарайна! Я стану государем Великого
Света! В мире может быть только один государь! И мои воины, с которыми вы
хотите меня поссорить, не помешают мне, а помогут! А править - править мне
поможете вы, потому что вы правы: нет смысла завоевать империю, чтобы
раздать ее в лен. - Король внезапно остановился и засмеялся: - Клянусь
божьим зобом! В эту ночь придется выбирать не только Кречетам, но и вам,
советник! Где гороскоп, который вы мне обещали? Вы уж месяц, как его
составили, а все молчите о лучшем дне для следующей войны.
Советник сидел неподвижно, только на лбу выступили капельки крови -
это с ним бывало от чрезмерного волнения.
- Гороскоп не окончен, - оправдываясь, проговорил он.
- Берегитесь, советник, - сказал король. - Это женские басни, что
чародеи предсказывают будущее. Они делают его. Если вы хотите, чтобы я
завтра покончил с Марбодом, вы должны забыть, что вы - подданный империи,
вы должны помнить, что вы - слуга короля.
Как известно, в мире живут два клана людей: живые и покойники.
Покойникам полагается спать днем, когда солнце выходит из-под земли. Живым
же - ночью, когда солнце заплывает под землю. Этой ночью, однако, многие
живые спали плохо или не спали вовсе.
К замку Белых Кречетов пришла городская чернь и сожгла перед ним
чучело Кукушонка. Киссур Ятун, однако, не велел их гнать, а надел свою
лучшую одежду, оседлал любимого коня, завернулся сверху суконной епанчой и
поехал с тремя людьми искать какого-нибудь места, где встречаются боги и
люди.
И действительно, нашли через час постороннего: сидит мужик на берегу
реки, недалеко от Арфарровой дамбы, ловит рыбу и свистит в желудевую
свистульку, а на ногах у него, что называется, башмаки без подошвы и без
голенища, а куртка - внучка накидки и правнучка плаща.
Стали спрашивать о роде и племени, - действительно, ни роду, ни
племени - посторонний.
Тут Киссур и знатные господа отняли у постороннего желудевую
свистульку, сели с ним рядом на берегу в шитых плащах и рассказали обо
всем. Киссур хотел вести его к старой женщине, чтобы гадать, кинул ему
соболий кафтан. Тут бродяга развязал веревочку на своей куртке, а куртка
держалась только веревочкой и развалилась. Киссур ужаснулся про себя и
спросил:
- Что у тебя с левой рукой?
Посторонний говорит:
- А раздавило, когда строили Арфарре дамбу. Лекарь сказал: либо я
тебе руку отниму, либо ты весь сдохнешь.
Тут Киссур Ятун лег на землю и стал плакать, потому что бог ему,
значит, велит отречься от Марбода, как постороннему этому - от руки.
Спутники же его очень удивлялись, чего это Киссур Ятун разговаривает
со старым пнем у реки, пока Киссур им все не пересказал.
Даттам так рано прогнал храмовую плясунью, что девица обиделась:
- В прошлом году, - сказала она, - только моя пляска исцелила засуху.
Много ли равных мне даже в империи?
- В империи, - усмехнулся Даттам, - засуху умеет прекращать каждый
брюхоногий чиновник.
Подарил, впрочем, красавице хрустальный ларчик.
Даттам лежал и думал о том, что Марбод и Арфарра обманули его. Марбод
просился на церемонию, чтобы полюбоваться на свою проделку с кречетом. А
Арфарра это, вероятно, знал. И Арфарра выманил у Даттама бумагу о городе
Ларре и выставил Даттама на посмешище, а сам прекрасно знал, что из
присутствия Кукушонка на церемонии выйдет только лишний скандал. И после
этого Арфарра еще утверждает, что заботится о торговцах!
Да, прилюдно он с Арфаррой пока не ссорился. Однако, если предъявить
королю на утверждение договоры, заключенные Даттамом по пути в Ламассу, -
скандал будет неминуем, дик и страшен. Еще он думал о купцах с Западного
Берега.
А король Варай Алом лежал и думал о великой стране, где государев
дворец доходит до неба, в государевых парках бродят золотые павлины,
чиновники ездят на медных лошадях и деревянных быках, а с неба не сходят
благоприятные знамения. Подле Серединного Океана живет черепаха Шушу, и
Дерево Справедливости покрывается золотыми плодами, когда на него глядит
государь.
Король - не государь. От его взгляда не цветут деревья. Что в том,
чтоб застроить Ламассу, как хочет Арфарра? Мало ли в королевстве городов?
Они так же непокорны и наглы, как сеньоры, и вдобавок лишены рыцарской
чести. В Горном Варнарайне нельзя стать государем, потому что в мире может
быть только один государь!
Наконец король заснул, и ему приснилось, как он бросает под ноги
советнику голову нынешнего государя и голову наследника престола, экзарха
Варнарайна, предавшего своего вассала Арфарру. Арфарра радостно улыбался -
во сне было ясно, что советник необычайно мстителен, как и полагается
благородному человеку.
Неревена напоили настойкой, растерли и закутали. Он, однако, не мог
заснуть от боли и страха. Он лежал и думал о печальном мире за толстыми
стенами, мире, в котором земля по ночам покрывается ледяной чешуей, а его,
Неревена, жизнь стоит вдвое меньше жизни горожанина и в шестнадцать раз
меньше жизни Марбода Кукушонка.
Он думал о том, что в его отсутствие тюфяк и укладку кто-то потрошил.
Ничего, разумеется, не нашел, но сдвинул волоски, уложенные между клубков
и коклюшек.
Неревена, храмового послушника, сам экзарх Варнарайна послал в страну
ложных имен следить за королевским советником. Взглянул своими мягкими
глазами в глаза Неревена, махнул нешитым рукавом, шепнул: "Все для общего
блага!" - приворожил, как всегда умел привораживать, и послал.
А королевский советник не спал, как обычно, потому что со
студенческих лет привык ночами читать и наблюдать за звездами, а во рту
держать камешек, чтобы почувствовать зубами, когда засыпаешь. Наука эта
весьма его занимала, хотя он считал ее совершенной химерой и полагал, что
множество предсказаний не совершилось бы, не будь они предсказаны.
И сейчас гороскопа на его столе не было, а были чертежи дамбы.
Закричала далекая сова, вздрогнули зеркала. Стало одиноко и страшно.
Советник встал и, нагнувшись, прошел в темный чулан, где поскуливал на
тюфячке Неревен. Стал осторожно гладить мальчика по голове; в конце
концов, ближе никого не было, мангусту убили...
Неревен повернулся: два человека пожалели его сегодня - советник и
чужеземец.
- А про людей из-за моря рассказывают, - сказал Неревен, - что они
накрываются ушами, как лопухом, и ноги могут отстегивать.
- И про Горный Варнарайн то же рассказывают, - сказал учитель. - Ты
приехал, однако, и увидел, что люди с виду такие же, однако общество -
одноногое, одноглазое и накрывается - лопухом. Народ всегда прав. Все
басни истинны - но не прямо, как язык богов, а в переносном смысле.
- А эти купцы, - сказал Неревен, - они глупые. Зачем этот торговец
вступился за меня, если не умел драться? Что они за люди?
- Не знаю, - сказал Арфарра. - Триста лет назад было такое на
западной окраине моря. Явился корабль с торговыми людьми и отплыл с
товаром. А вскоре эти люди увидели, что империя слаба, и разорили своими
набегами всю провинцию. Ведь пиратство прибыльней торговли, а дикие народы
ужасно склонны к прибыли.
- А-а, - сказал Неревен, - вы думаете, что эти люди приведут за собой
пиратов? Поэтому и приказали их арестовать?
- И пиратов, - сказал Арфарра, - и неизвестные болезни. Так уж
повелось, что в мир приходит гораздо больше дурного, чем хорошего, и как я
осмелюсь видеть в этих людях хорошее, если Марбод Кукушонок лазит с ними
за волшебным мечом, а Даттам видит в них собратьев по плутням?
- Учитель, а вы правда наколдовали так, что меч Марбода разлетелся на
части?
- И как это было?
- О, это было чудесно, - ответил Неревен, - морды на эфесе меча
торговца вздыбились и закричали, а клинок перешибло светом...
Арфарра улыбнулся. Неревен был вот уже третий человек, который
рассказывал ему эту историю. Было просто удивительно, как много
несуществующего видят люди, особенно если возбуждены... Перешибло
светом... Арфарра-советник, автор двух трактатов об оптике, двадцати лет
попавший за них императорскую академию, лучше других знал, отчего это
невозможно. Поджечь паклю? Запросто. Перешибить клинок? Исключено.
- Нет, - сказал Арфарра, - это был не я, но рассказывать об этом ты
будешь именно так.
Арфарра еще долго сидел за чертежами дамбы и новым разделом
уголовного уложения. Разрубленный клинок не шел у него из головы, и в
советнике понемногу просыпалось любопытство ученого, почти начисто
уничтоженное заботами политика, пустившего многие из сделанных храмом
открытий на мелкое государственное колдовство.
Как бы посмотреть на этот клинок? Любопытно, что именно с ним
случилось: говорят, старые ламасские мечи действительно вот так могут
внезапно сломаться, - усталость в металле, напряжения между слоями... Это
могло бы быть любопытно для тех, кто делает новое оружие...
Но Марбод унес рукоять с собой, а другой обломок куда-то утащили его
дружинники...
Советник Арфарра положил про себя разыскать клинок, если у шпионов
его будет к тому возможность. Впрочем, - подумал он, - завтра суд, и что
случилось с клинком, вероятно, выяснится на суде.
7
С утра король послал людей к Золотой Вершине. Судя по следам, ночью к
отвесным скалам подскакали семнадцать всадников и пропали. Возвращались
другим путем, а другого пути нет. Хаммар Кобчик, понизив голос, сказал:
- У Золотого Государя на скале, однако, пропала печать с пояса.
О, Шакуник! Как же - пропала, когда выскользнула и осталась - там!
Еще нашли следы заморского торговца, Бредшо. Он, действительно,
непонятно с чего, бродил в Мертвом Городе, а потом бежал тысячу шагов к
храму Виноградного Лу, хотя никак не мог услышать с такого расстояния
крики, если только у него не были заколдованы уши.
В час, когда сохнет роса, король с советниками сошел в серединную
залу: золотой гранат, набитый зернами людей, и сел творить суд. Совершили
возлияния; знамения были для правосудия благоприятны.
Самоличный суд всегда был одной из главных обязанностей королей
аломов, но те ей, увы, частенько пренебрегали.
Варай Алом, однако, вот уже целый год почти каждое утро сидел под
судебным деревом той области, которую посетил двор, и суд всегда был
публичный, чтобы сразу иметь свидетелей и осведомлять людей о приговорах.
Предки короля раздали иммунитетные грамоты, запрещавшие доступ в
поместья королевским чиновникам, но не самому королю, и теперь король
ездил по поместьям и судил со справедливостью, присуждая к штрафам,
смертям и увечьям, наводя страх на знатных и наполняя радостью сердца
бедных. Хозяева поместий ругались, что конфискации и штрафы обогатили за
последний год казну больше, чем походы.
Увы, подумал король - они преувеличивали. Когда-то деньги, собираемые
со свободных за неприсутствие в суде, приносили даже больше, чем штрафы за
убийства и грабежи, - а теперь свободные научились от свободы избавляться.
Крупный разбойник разоряет чужую землю до тех пор, пока крестьянин не
отдает ее. Учинивший насилие бедняк опять-таки норовит продать свою землю
могущественному человеку и получить ее обратно в пользование. Воистину,
как говорит советник, одни утрачивают свободу, чтобы защититься от
насилия, другие - чтоб иметь возможность творить его безнаказанно.
Король слушал дела в необыкновенно дурном настроении. Советника
Арфарры все не было. Истцы и соприсяжники бранились, изворачивались,
благоговейно разглядывали роспись на потолке и лгали под сенью Золотого
Дерева так же нагло, как и под священной сосной.
Перед глазами короля вставал недавний любимый дружинник: родовое
кольцо на цепких пальцах, глаза синие и злые как море, красный волк на
боевом шлеме, и дыханье коня - как туман над полями. И кровь на плаще -
как багровый закат. Прав, прав советник: "Вы не на поединке! Вам не нужен
противник, вам нужен образ противника!"
Киссур Ятун явился в полдень со свитой. Огляделся вокруг и сказал:
- Однако, какая красота! Многое можно простить советнику Арфарре за
такую красоту!
Кречеты были, по наследству, членами королевского совета, но в знак
неповиновения в нем давно не сидели, и Киссур встал у стены, окруженный
вассалами.
Тут к нему подошел Белый Эльсил, боевой друг Марбода, и сказал:
- Я слыхал, что ты гадал на постороннем, и никто, кроме тебя,
постороннего не видел. И сдается мне, что это был не посторонний, а бес,
который позавидовал Марбоду. Боги любят лгать из зависти! И уже не раз
бывало с Арфаррой-советником, что род отсекал ветвь за ветвью, чтобы его
успокоить, и начиналось с того, что люди презирали род, а Арфарра потом
род истреблял.
Киссур ухватился зубами за свой палец и ничего не ответил. Только
через некоторое время промолвил:
- Однако, что за привычки у чиновников империи? Приговоренные пришли,
а палач опаздывает!
И, действительно, советника Арфарры все еще не было.
Господин Даттам, извещенный о готовящемся, тоже явился в залу и
заметил там, как ни жался тот в угол, одного хуторянина, некоего Зана
Дутыша, в желтом кафтанчике с изодранными локтями и в конопляных туфлях.
Тут Даттам понял, что Арфарра знает о Дутыше все, и велел принести ларец с
бумагами, из-за которых вчера не спал; если Дутыш будет жаловаться сразу
после суда над Кукушонком, лучше отдать и не связываться...
А Клайд Ванвейлен стоял, окруженный горожанами. Главный интерес суда
для горожан был такой, что вчера торговый человек утер нос знатному
мерзавцу, а сеньоры тут же стали говорить, что это можно было сделать
только колдовством. Точно такие же слухи распускались и о битве у Козьей
Реки, когда "третьи стали первыми". Стали, и вот как: первые два ряда
рыцарей испугались и убежали, городская пехота пропустила их сквозь щели,
врылась в землю острыми концами щитов и выиграла битву.
Горожане были люди рассудительные, колдовства не терпели. При
Ванвейлене был адвокат и семьдесят два соприсяжника, готовых клясться
вместе с ним, что Сайлас Бредшо - не колдун, и никакого колдовства не
было.
Наконец явился советник Арфарра.
Киссур Ятун и Арфарра-советник вышли перед королем и стали друг
против друга, один - на яшмовом поле, а другой - на лазуритовом. Каждому
под ноги положили стрелу-громотушку, чтоб они говорили только правду.
Киссур Ятун был в бирюзовом кафтане с золотым шнуром по вороту и
рукавам. На пластинах боевого панциря были нарисованы пасти и хвосты, и
такие же пасти и хвосты, только серебром, были на коротком плаще. Сапоги у
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг